Кричит? На моего слугу?
Касаюсь толстяка, посылаю небольшой импульс. Олег Максимович замолкает на полуслове. Пытается что-то сказать, но только раскрывает рот, как выброшенная на берег рыба.
— Пойдем, — повторяю.
Андрей послушно идет за мной.
— Ты больше здесь не работаешь, — говорю мужчине. — Забудь сюда дорогу.
— А... а трудовая? — спрашивает растерянно.
Поворачиваю голову в его сторону.
— Ко мне устраиваются без трудовой. По-моему, ты в курсе.
Мой спутник машинально хватается за метку на предплечье.
— Простите...
* * *
Первое попавшееся такси отвозит нас в больницу.
Маша весела. Возится в игровой комнате с пластмассовым динозавром ядовито-синего цвета. Меня узнает сразу и приветливо машет рукой. Переводит взгляд на Андрея и кидается к нему.
Обнимает, лепечет что-то в ухо.
Андрей не скрывает слез.
Меланхолично взираю на эту сцену, попутно рассматривая девочку. Последний раз я исцелял очень давно.
Очень.
Нездоровая бледность исчезла. Даже вроде прибавила в весе.
Запаха смерти нет.
В дверях появляется врач, что-то говорит Андрею. Тот пересаживает девочку на другую руку, пытается слушать и врача, и дочь одновременно.
"...нам необходимо все перепроверить, вы же понимаете... нужно удостовериться... конечно, иначе, чем чудом, это не назовешь... сможем через неделю, не раньше..."
"...а дядя доктор мне сделал укол... а потом я спала... папа... а мне кашу давали..."
Даю им два часа.
Через два часа касаюсь плеча Андрея. Он через силу отвлекается от суеты с дочерью.
— Нам пора.
В глазах острое нежелание куда-либо уходить.
— У тебя еще будет время.
Мужчина нехотя объясняет ребенку, что "папе необходимо уйти".
Маша согласно кивает, хотя ее этот факт огорчает.
Во дворе больницы мой спутник вытаскивает из кармана помятую пачку сигарет, прикуривает дрожащими руками.
Сажусь на дальнюю лавочку. Мужчина ютится рядом, судорожно затягивается.
— Я не верил, — отрывисто говорит.
Киваю.
— Я знаю.
— Простите... можно задать вопрос?
Снова киваю.
— Да, конечно.
— Как мне вас называть?
— На людях — Марк Витальевич. Дома — "господин" или "хозяин".
Сигарета ломается.
Лицо покрывается багровыми пятнами. Делает усилие, чтобы взять себя в руки.
— Я... Мне... мне будет непривычно...
Киваю еще раз.
— Я знаю. Это дело времени.
Дышит тяжело. Отбрасывает испорченную сигарету, достает новую.
— Хочешь спросить еще что-то?
— А... вы вправду Дьявол?
Качаю головой.
— Нет.
Уже не удивляется.
— Можно спросить... а кто?
— Вампир.
Давится дымом.
— Правда?
Поворачиваю голову. Смотрю сквозь стекла очков тяжелым взглядом.
Забывает, что у него в руках сигарета. Обжигается, с руганью роняет окурок. Достает следующую.
— Сильно меня боишься? — прищуриваюсь.
Вздыхает.
— Да. По-моему, это видно.
— Не стоит. Нам предстоит долгое сотрудничество. Я не обижаю своих слуг.
Сигарета укорачивается с бешеной скоростью.
— Что я должен буду делать?
Пожимаю плечами.
— Пока ничего. Поживешь, успокоишься, придешь в себя. Пообщаешься с дочерью. Привыкнешь. Потом — будешь выполнять мои поручения. Поехать куда-нибудь, купить, привезти, встретить...
Выдыхает так резко, что начинает кашлять.
— Ты ожидал чего-то другого?
Кивает, пытаясь успокоиться. Из глаз показываются слезы.
— Убийства там всякие, ритуалы?
С трудом возвращает себе дыхание. Краснеет.
Развожу руками.
— Прости, что разочаровал. Но, если хочешь, то могу и это поручить.
В глазах — паника. Смотрит на меня растерянно. Замечает ухмылку, кривится.
Достает очередную сигарету.
— Давно куришь? — указываю подбородком на пачку.
— Три года. Как Маша заболела.
— Бросать не пробовал?
— Пробовал. Не могу.
— Если хочешь, могу избавить.
— И что взамен? — в голосе настороженность.
Пожимаю плечами.
— Ничего. Договор второй раз не заключается.
Молчит.
— Докуривай, — поднимаюсь на ноги. — Нам еще домой ехать.
* * *
Привожу его в коттедж, приглашаю осмотреться.
Медленно обходит комнаты, разглядывает мебель.
— Это ваш дом...?
Киваю.
— Мой. Теперь и твой тоже.
Замирает.
— И где... моя комната?
— Где хочешь. Я не нуждаюсь в сне. Как и в обычной еде. Так что кухня — полностью в твоем распоряжении.
Проходит на кухню, открывает пару шкафчиков, смотрит на пустые полки.
— Я сюда въехал недавно, — поясняю.
Понимающе кивает.
Кидаю на стол пластиковую карту.
— Пин-код "два-два-семь-ноль". Снимешь столько, сколько считаешь нужным. Съездишь в свое общежитие и привезешь свои вещи.
Смотрит на карту с недоумением.
— Да у меня есть деньги.
— Андрей, ты, видимо, не понял еще, — говорю мягко и аккуратно, как ребенку. — Ты не просто мой слуга, ты МОЙ слуга. А я — не человек. Служение таким, как я, всегда было привилегией. Знаешь, почему?
Мотает головой. Ну, право — ребенок.
Даром, что уже тридцатник.
— Ты никогда не заболеешь. Твоя жизнь будет дольше, чем у обычного человека. Сто лет — не предел. Это раз. Второе — материальное благополучие. При желании сможешь себе яхту купить личную лет через пять-шесть, не говоря уже о машине. В-третьих, ты под моей защитой. Любые твои обидчики сильно рискуют собственными задницами. Даже если это будут так называемые "правоохранительные органы".
Вздыхает.
Подталкиваю ему карту.
— Так что бери. Два-два, семь-ноль.
Сковыривает карту со стола, кладет в карман.
На карте — часть из тех денег, что я получил от Ванечки за конкурента.
— Одно из правил. Никогда, никому и ни при каких обстоятельствах ты не должен рассказывать о моей природе.
Вскидывает голову, всматривается.
— Простите... Правила... А сколько их всего?
Пожимаю плечами.
— Не знаю. Не говорить обо мне, выполнять приказы, не врать. Если что-то вспомню еще — скажу.
Запах неуверенности. Нехорошей такой неуверенности.
— Бежать не советую. На тебе метка — найду даже в Антарктиде.
Молчит.
Его идиотское поведение надоедает.
Подхожу ближе, касаюсь руки, одновременно посылая успокаивающий импульс. Перехватываю взгляд.
Запах страха исчезает.
— Я не враг, Андрей. У меня нет врагов. Теперь ты — младший член моей семьи. И я в лепешку расшибусь, чтобы у тебя все было хорошо.
Говорю простыми словами, но твердо, уверенно.
Немного вру, конечно.
Но — немного.
* * *
Быть слугой — действительно привилегия. Последний из моих слуг прожил двести десять лет.
...Грязь. С неба льет мерзкий мелкий дождь, стелется пеленой, повисает в воздухе.
Трупы. Раздувшиеся трупы, валяющиеся, словно мусор.
Смерть.
Мелькание факелов, дымный чад. Крики.
Смерть.
Перешагиваю то, что раньше было человеком.
Смерть.
Ступаю на порог церкви.
Одежду что-то держит.
Перевожу взгляд ниже.
Детская ручонка.
Мальчишка. Лет десять, может — меньше. Дергаю накидку, но он не отпускает.
— Господин, господин!
Шепот еле слышен.
Молчу.
— Господин, прошу вас...
Дергаю ткань.
— Умоляю, окажите милость!
Накидка, наконец, освобождается.
Делаю шаг.
— Возьмите мою жизнь и кровь, господин, только исцелите маму...
Останавливаюсь.
Смотрю ему в глаза сквозь птичью маску.
Он ободряется.
Подползает ко мне на коленях, утыкается в ноги.
— Встань.
Мой голос звучит глухо. Маска мешает.
Поднимается, протягивает грязную руку.
— Пейте... — на грани слышимости.
Страха нет.
Перехватываю его запястье так, что он вскрикивает от боли. Наклоняюсь вплотную к уху.
— Откуда?
— Я видел, неделю назад... Вы ведь... правда... сам Дьявол?
Все просто. Он видел меня. Видел, как я питаюсь.
И сделал закономерный вывод.
Решаюсь.
— Где твоя мать?
— Пойдемте...
...Широкая двуспальная кровать. Мягкие подушки. На прикроватной тумбочке — кружка с вином.
На кровати умирает старик.
Сажусь рядом в кресло.
— Хозяин... — голос слаб.
Встаю, подхожу ближе.
— Я здесь, Том.
Его рука шарит по покрывалу.
Мягко накрываю ее своей.
Том выдыхает, слабо сжимает мой палец.
...Мальчик цепляется за накидку...
...Умирающий старик хватается за палец...
— Я умираю, да?
Киваю, но вовремя спохватываюсь. Том давно слеп.
— Да.
— Хозяин... скажите... а что ТАМ?
— Не знаю, — честно отвечаю слуге.
— Мне страшно... — голос старика едва слышен.
...Мальчик, стоящий на коленях...
...Старик, лежащий в подушках...
— Не бойся.
Легкий посыл силы.
Дыхание выравнивается.
— Ты верно служил мне все эти годы, Том. Твои грехи — мои грехи. Я отпускаю тебя.
На лице старика — улыбка.
Он больше не дышит.
От воспоминаний меня отвлекает покашливание. Андрей не может решиться назвать меня ни хозяином, ни господином.
В современном обществе принято считать себя свободным.
— Да?
— Э... можно спросить...
Киваю.
— Ты можешь задавать абсолютно любые вопросы, Андрей. Я даю тебе такое право.
Закусывает губу.
Не понимает.
Раньше было проще. Раньше слуги — понимали.
Лет через пять научится.
— А что насчет Маши..?
Приподнимаю бровь.
— Через неделю, когда выздоровление подтвердится окончательно, заберешь ее и привезешь сюда. Насколько мне известно, ребенку будет лучше здесь, чем в тесном общежитии в задымленном районе. Хотя — ты отец, можешь забрать ее хоть сегодня. У Маши больше нет лимфогранулематоза. Но, правда, ей требуется какое-то время, чтобы окрепнуть. Смотри сам, где это лучше сделать — здесь, дома, или в больнице, под присмотром врачей.
Мнется.
— К тому же... сколько она болела? Три года? На мой взгляд, неделя — не такой большой срок.
Кивает.
* * *
Выхожу из дома и отправляюсь за кошкой. По пути захожу в ресторан, покупаю бутылку дорогой водки. Работники извиняются, что не могут продать запечатанную, предлагают просто открутить и закрутить заново пробку.
Соглашаюсь.
В супермаркете покупаю копченую колбасу, немного салатов, нарезанный хлеб, пару бутылок местного пива.
В квартиру попадаю почти перед самым заходом.
Пушистая встречает у порога, смотрит осуждающе.
Извиняюсь, объясняю, что у меня теперь есть слуга, о котором тоже требуется заботиться.
Пережидаю.
Засовываю кошку в переноску, собираю вещи.
Сворачивается пушистым клубком, словно понимая, что на этот раз путешествие будет коротким.
Оставляю ключи на столе, пишу записку. Извиняюсь, что не могу передать их лично, прошу оставить себе залог в знак извинения.
Покидаю квартиру после наступления темноты.
Кошка молчит.
Долетаю до коттеджа за несколько минут. Приземляюсь в темном углу двора.
Окна освещены. Сквозь шторы вижу тень, которая ходит по кухне взад и вперед.
Сигаретный дым.
Прохожу в дом, заношу кошку в кухню, водружаю на стол переноску.
— Что это? — в глазах слуги удивление.
— Кошка.
— Зачем??? — от испуга голос срывается.
Открываю переноску. Кошка выходит, обнюхивает стол. Провожу рукой по ее мягкой шерстке.
— Домашнее животное.
Мужчину разбирает истеричный, повизгивающий смех. Он силится что-то сказать, но не может, лишь бессильно машет рукой.
Касаюсь его, добавляю в прикосновение силы.
Истерика проходит.
— Простите... Я не ожидал... Думал... всякое... Даже жалко кошку стало...
— Я не питаюсь кровью животных, — поясняю. — Она мне не подходит. К тому же животные меня боятся. Кроме кошек и лошадей.
Трогает кончик хвоста. Кошка поворачивается, обнюхивает пальцы, трется головой, привставая на цыпочках.
— Как ее зовут?
Пожимаю плечами.
— Кошка.
Выкладывает на стол пластиковую карту и какой-то листок. Придвигает мне.
— Что это?
— Ваша карта и отчет по расходам.
Качаю головой.
— Не нужно. Когда закончатся деньги, тогда скажешь, я выдам тебе новую карту.
Удивлен. Учитывая, что на карте достаточно большая сумма.
Не для меня.
— Принцип служения строится на взаимном доверии, — говорю, обращаясь к кошке. — Поэтому мне не нужны отчеты, бумаги и чеки.
Поднимаю глаза, смотрю на слугу.
— А в случае необходимости можно принять определенные меры.
Испуг.
* * *
Раскрываю сумку, достаю водку и купленную закуску. Пиво укладываю в холодильник.
Выпьет, расслабится. Пообщаемся.
Конечно, можно было бы сделать все силой, но зачем?
— Угощайся.
— А вы..., — осекается, смотрит растерянно.
— И я, — делаю вид, что не замечаю осечки. — Ты привез посуду?
Кивает, кидается к шкафу. Вытаскивает какие-то рюмки.
Кручу в руках стеклянные изделия времен советской эпохи. Те самые, которые именуются "стопками".
Поднимаюсь из-за стола, подхожу к раковине, включаю воду и ополаскиваю рюмки.
Какие-то они не очень чистые.
Видя мои манипуляции, Андрей краснеет. Но уже без какого-либо намека с моей стороны моет тарелки, куда потом выкладывает закуску из пластиковых упаковок.
Первую стопку слуга выпивает, не поморщившись, тут же наливает вторую.
Пока наливает, вижу, как начинает действовать алкоголь.
Движения становятся не такими резкими, зрачки расширяются.
После третьей мужчина замедляет темп выпивки, придвигает к себе тарелку с салатом.
За компанию накладываю себе чуть-чуть.
— Значит, вы теперь мой хозяин? — в голосе легкая бесшабашность, навеянная алкоголем.
— Нечто вроде этого.
— И можете сделать все, что угодно?
— Могу, но не буду, — протягиваю кошке кусочек колбасы.
— Почему?
Показываю рукой на кошку.
— Видишь кошку?
Кивает.
— Я ее хозяин. Могу сделать все, что угодно. Но — не буду. Почему? Потому что она мое домашнее животное. Она мне нравится. У нас с ней определенные отношения. То, что я могу — это еще не значит, что я буду.
В глазах — напряженная работа мозга.
— И я... тоже?
— Что — "тоже"?
— Тоже — "домашнее животное"?
Смотрю ему в глаза.
Смущается, отводит.
— Да.
Не согласен.
— Мне шесть тысяч лет. Я обладаю способностями, которые до сих пор только снятся вашим ученым. По сравнению со мной, ты — именно животное.
Все равно не согласен.
— А как же разум?
Улыбаюсь.
— Возможности моего разума превышают твой примерно на столько, насколько твой — превышает обезьяний. У меня абсолютная память, ускоренная реакция, повышенная скорость обработки информации.
Раскраснелся, машет вилкой.
