Винтовой затвор орудия с большим усилием открыли, дымящую гильзу выколотили, с большими предосторожностями вставили "снаряд Лазарефф" и закрыли замок. Донован скорректировал положение пушки и дернул шнур. Пушка выстрелила, и в этот раз ее снаряд издал пронзительный свист и ударил в броню через две секунды (Митя заметил в трубу вспышку на броне). Через полминуты из труб канонерки повалили частые клубы дыма, и она резко прибавила в скорости, явно отцепив тяжелую баржу.

— Давай снова подкалиберным, — велел Лазарев. — Он им сильно чем-то не понравился.

Еще дважды Донован попадал стреловидными снарядами в переднюю часть броненосца, и вдруг Митя увидел удар в один из "хоботов" — то было удачное попадание левофлангового орудия Уитворта! Почти сразу передние орудия канонерки исчезли из поля зрения и оба баковых порта закрылись. Канонерка же еще прибавила ходу и вскоре поравнялась с серединой острова Бак-Айленд, оказавшись в миле от мыса Гантерсвилл, то есть в пределах досягаемости 9-дюймовых орудий Дальгрена. Тотчас обе эти пушки лейтенанта Митчелла рявкнули, но их точность была значительно меньше, чем у пушек Уитворта, и оба ядра взметнули только эффектные столбы воды рядом с передней канонеркой. Донован же продолжил долбить подкалиберными снарядами ее баковую часть — и вдруг эта канонерка стала разворачиваться поперек течения.

— Стрелять из боковых они, что ли, собрались? — произнес с сомнением Донован, продолжая операции перезарядки пушки. — Но до нас их пушкам еще далеко, да и порты они пока не открывают....

— Видимо, баковую броню мы им существенно повредили, — предположил Лазарев. — Теперь они подставляют броню боковую, а течение, тем временем, их к нам подгонит. К тому же пропускают вперед вторую канонерку, еще не покоцаную....

Действительно, набравшая скорость вторая канонерка (копия первой) уже мчалась к поселку, не обращая внимания на угрожающие фонтаны воды вокруг нее и рикошетирующие снаряды левофланговой пушки Уитфорта.

-Что ж, переносим огонь на этого новичка, — приказал Лазарев. — По той же баковой броне теми же кумулятивно-подкалиберными....

Спустя полчаса перестрелка батареи с канонерками достигла кульминации. Оба броненосца находились уже метрах в пятистах от мыса и изрыгали 50-килограммовые бомбы. К счастью, уловка с ложными брустверами и взрывпакетами сработала, и бомбы эти пахали и перепахивали мыс в 200 метрах перед истинными позициями южан. Огонь второй канонерки (бывшей первой) тоже велся не так часто — скорее всего, на ней не хватало пушечной прислуги. К этому времени наводчики 9-дюймовых орудий Дальгрена сумели пристреляться к головной канонерке, и их снаряды, посланные по крутой траектории, все чаще падали на бронированную палубу. Вдруг при очередном попадании из этой палубы выплеснул столб огня, затем повалил густой дым, а броненосец стал понемногу заваливаться на один борт.

Rebell yell! — вырвался у южан клич конфедератов. Из пушечных портов, а затем с палубы стали бросаться в воду люди, а корабль грузно осел на дно реки, оставив над водой трубы и надстройки. Вторая канонерка резво задымила во все трубы и стала уходить вверх по течению, прочь из боя. Ей вслед выстрелили по разу из каждой батарейной пушки и прекратили стрельбу.

Глава двенадцатая, в которой герой способствует отражению пехотной атаки на Гантерсвилл

— Эту победу обеспечили нам Вы, сэр, — торжественно сказал лейтенант Митчелл капитану Лазарефф в кругу командиров орудий. — Я поразил канонерку первым же выпущенным кумулятивным снарядом. А Вы, судя по всему, существенно уменьшили боеспособность другой. К тому же противник не попал по нам ни одной бомбой, бросив все их на ложные позиции!

— Подобные уловки описаны еще историками древности, — улыбнулся Дмитрий Николаевич. — Но не рано ли мы празднуем? Десант северян, вроде бы, высадился с барж и движется по берегу сюда. Через час его авангард может оказаться у восточной окраины поселка, а через два на нас навалится целый полк....

— Вы правы, — сдвинул брови лейтенант. — В нашем распоряжении есть еще две 3-дюймовые полевые пушки. Сарж Паркер, поставьте их напротив моста через Биг-Спринг-крик и запаситесь картечью. Мы поддержим вас шрапнелью по мере необходимости. Но без подкреплений из Хантсвилла долго не продержаться....

— Пароходы на Теннеси! — раздался крик сигнальщика. — Подходят снизу!

— Glory to god! (Слава богу) — заулыбался Митчелл.

Рано командир батареи радовался. Уже через час рассредоточенные по лесу янки начали винтовочный обстрел поселка, причем среди них были, видимо, снайперы, так как и у батарейцев, а особенно среди присланных пехотинцев появились десятки убитых и раненных. Свободное перемещение по позициям и поселку стало невозможным. Лес на той стороне ручья подвергся обстрелу шрапнельными снарядами, но его эффективность была, вероятно, небольшой — стрельба в сторону поселка продолжалась. Притом атакующих действий северяне не предпринимали. Батарейцы укрыли орудия за домами и обложили их дополнительно мешками с песком, пехотинцы поступили также, после чего офицеры собрались на совет. Первым взял слово майор Брук, командир двух пехотных рот.

— Я думаю, они тянут время до ночи. А потом навалятся скопом, в штыки. В последнее время это их излюбленный метод. При этом приговаривают "янки" или "Огайо", чтобы своих не переколоть. Мы их по этому паролю и валим. Но они часто так побеждают. Если б можно было их в начале атаки подловить и ударить картечью....

— А ведь, пожалуй, можно, — оживленно сказал Митчелл. — Если применить Ваш прожектор, капитан Лазарефф?

— Одного маловато будет, — сказал Митя. — Надо изготовить их несколько и высвечивать неожиданно, с разных точек, всю долину ручья.

— Что еще за прожектор? — удивился Брук.

После наступления ночи северяне долго тянуть с атакой не стали. Их пехотинцы стали разрозненно выходить из леса и пересекать ручей вброд и по мосту — с тем, чтобы сосредоточиться на левом берегу перед броском в штыки. Вдруг ручей на всем протяжении осветился несколькими продольными лучами света! Замершие на миг люди бросились прочь от этих лучей, но тут прогремели пушки, и завизжала картечь, выхлестывая как бегущих, так и залегших уже на левом берегу солдат. Некоторое время лежащие вжимались в землю, но слепящие лучи их находили, а картечь все хлестала — в итоге уцелевшие бросились опрометью обратно, через ручей. Через какое-то время с правой стороны ручья началась интенсивная ружейная стрельба, но пушки ударили по лесу шрапнелью раз, другой — и выстрелы прекратились. Далее в течение ночи лучи прожекторов не раз еще включались, но никого в русле ручья и на его правом берегу не высвечивали. Высланная утром разведка противника также не обнаружила.

Вечером в доме мэра состоялась пирушка офицеров в связи с одержанной победой. Пили все тот же муншайн. Закуску обеспечивали Джоан и похожая на нее подружка. Основные здравицы сыпались в сторону изобретательного капитана Лазарефф.

— Я помню ваш бронепоезд, капитан, — восторженно говорил майор Брук. — Вы здорово тогда помогали нам под Нэшвиллом. А теперь такая феерическая победа здесь! Как метались под лучами ваших прожекторов янки!

— Он и снаряды придумал такие, что любую броню прошибают.... — добавил ворчливо лейтенант Митчелл. — Если бы еще подсказал, как ими в цель каждый раз попадать....

— Это от пушки зависит, — ответил, тоже улыбаясь, Лазарев. — Из Уитворта снаряды летят очень точно. Особенно после установки на него оптического прицела.

— Да, да, — подтвердил Митчелл. — Он забрал у моего вестового прицел с винтовки, переставил на пушку, и та тоже стала снайперской. А что еще Вы нам посоветуете, разумный-преразумный капитан?

— Посоветую перегородить реку минами с кумулятивным зарядом. Тогда и перестреливаться с канонерками не придется, на подходе их перетопим. Но мне понадобится ряд специфических материалов и устройств....

— Все добудем, — решительно кивнул Брук. — Лишь бы обезопасить фронт с этого фланга. Скофилд навалился на нас очень настырно, не считаясь ни с какими потерями — в стиле генерала Гранта. Мы укладываем его солдат перед своими позициями штабелями, а он гонит их и гонит! У нас, в конце концов, иссякают боеприпасы или орудия от перегрева стрелять перестают — тогда-то он и дорывается до штыковой! В его частях солдат заведомо больше чем в наших, потому результат таких схваток всегда один: победа янки....

— Но здесь вы янки не пропустите? — встрял с вопросом мэр, мужик лет пятидесяти с простовато-хитроватым лицом.

— Только если сюда явится сам Грант со всей армией, — заявил Брук. — Но как он сюда доберется, если капитан Лазарефф перекроет минами фарватер?

Проводить поддатого Митю до выделенной ему комнаты (в соседнем пустующем доме) пошла для чего-то подруга Джоан, имя которой вылетело из его памяти. Она усадила его на стул и стала при свете керосиновой лампы взбивать и перестилать постель. После чего сноровисто сняла с него китель, сапоги и брюки (Митя тотчас вспомнил Галю), вздернула на ноги и ловко свалила на кровать. Затем задула лампу и стала шуршать своими юбками. Через пару минут она оказалась рядом с ним, под одним одеялом.

— Почему? — глупо спросил Митя.

— Моего мужа убили янки. Ты сегодня за него отомстил. Я решила тебя отблагодарить....

Глава тринадцатая, в которой любимая песенка конфедератов ввергает героя в пучину альковных страстей

Спустя месяц капитан Лазарев проснулся в отеле на берегу совсем другой американской реки, "матери вод", "Миссис Сиппи", которую здесь, в Нью-Орлеане, зовут "мадди уотерс", что означает просто "грязная вода". Он был командирован сюда с целью полного блокирования попыток адмирала Фаррагаута прорваться в Миссисипи с моря — по данным разведки его флотилия сконцентрировалась возле дельты главной реки Америки, а что может это означать, если не повторение позапрошлогодней попытки?

Ноябрь — чудесное время года на широте Нью-Орлеана. Средняя температура воздуха 18 градусов (ночью 16, днем 20-21), солнечных дней половина, дождливых всего два....

"Правда, один выпал как раз на сегодня, — отметил по пробуждении Митя. — Причем, боженька поливает город от души, словно желая очистить его улицы от мусора и сделать "мадди уотерс" еще грязнее.... Значит, службу можно отставить до завтра и подремать всласть еще часика три. Потом выпить кофе (его варят во Французском квартале Нью-Орлеана как в Париже: с пеночкой, ароматный, бодрящий....), дождаться обеда (и пищу здесь готовят по-французски, изобретательно, хоть и без излишеств вроде лягушачьих лап), а после сиесты можно отправиться в гости к мадам Эбер. Вообще-то к Полю Эбер, но что мне перед собой лукавить: поеду я к нему ради общества его жены, Жюли Эбер, урожденной Дюмонтье...."

Митя вспомнил, как подлетела к нему мадам Эбер в доме губернатора Луизианы, куда он был приглашен почти сразу по приезде в Нью-Орлеан. "Как же, рекомендация Джо Бенджамина много стоит.... Вот тоже человек, который искренне обрадовался воскрешению Мэтью Лазарева из небытия.... А Жюли буквально кинулась на шею и зацеловала лицо без разбора! А потом говорила, говорила, окидывая его всего восхищенными взглядами...."

— Мы ведь оплакали Вас, Мэтью, — радовалась она, — а Вы, оказывается, живы и здоровы! Как хорошо! Ваш союз с Дженни так нам нравился! А как Вы пели.... Я никогда не слышала подобных песен.... А что, Дженни, ей удалось выздороветь? Нет? Жаль. Но Бог наверняка взял ее в рай — иначе кого же туда брать?

При расставании Жюли взяла с мсье Лазарева обещание приезжать в ее дом всякий раз, как удастся отлучиться со службы, и пару раз Митя заезжал к Эберам. Поль всегда был с ним радушен и считал своим долгом занять беседой минут на двадцать, после чего говорил что-то вроде:

— Мой лимит времени исчерпан. Еще минута и Жюли не пустит меня сегодня к себе в спальню — так она жаждет общения с Вами. Я ревную, если Вас это интересует. Но если вызову на дуэль и убью, то придется тут же стреляться самому, иначе меня убьет Жюли. Надеюсь, Вы не воспользуетесь ее к Вам слабостью?

На что Лазарев отвечал пожатием плеч, как бы говоря: "Если вашей экспансивной жене взбредет подобное в голову, разве сумею я ей воспрепятствовать?"

С Жюли он все же держался ровно и на ее многочисленные фривольности реагировал или снисходительной улыбкой или двумя-тремя беспечными фразами: мол, Вам хочется шутить со мной, так шутите, сколько хотите.... Хоть иной раз на ее сексапильную настойчивость ему очень хотелось ответить своей....

Сегодня от подобного испытания он оказался избавлен. Слуга сказал, что мсье и мадам уехали в театр и передали для мсье Лазарев записку. Он взял ее и прочел: "Мэтью, если Вы у нас появились, обязательно приезжайте в театр. Там состоится выступление тенора из "Пари опера" и мы взяли в ложу три билета. Ваша в душе Жюли". Митя поколебался (ехать не хотелось), но все же не решился обидеть милую женщину.

К началу представления он опоздал. Билетер был, однако, предупрежден мадам Эбер насчет "мсье Лазарев" и подвел его к нужной двери. Когда трели тенора в зале сменились аплодисментами, Митя вошел в ложу, где тотчас был схвачен за руку неистовой Жюли и посажен рядом (Митя едва успел кивнуть Полю и получил ответный кивок):

— Я не предупредила Вас, но этот гастролер пожелал устроить певческое соревнование с любым желающим из зала. Один уже вызвался, сейчас будет выступать....

— Не хотите ли Вы сказать, что задумали вытолкать на сцену и меня?

— Но Мэтью! Кто если не Вы уймете гонор этого француза? Я безоговорочно верю в Ваш талант....

— Мой Бог.... Вы прекрасны, Жюли, но Ваша красота меркнет на фоне Вашего самомнения....

— А Вы чересчур робки, капитан. Как Вам удается побеждать в боях? Но тихо, он начинает....

Вышедший на сцену молодой красивый креол в приличном костюме оказался обладателем красивого же насыщенного тенора, которым вполне профессионально исполнил (в сопровождении оркестра) арию Альмавивы из "Севильского цирюльника". Ему жарко аплодировали. Впрочем, Жюли просветила Митю, что этот креол является штатным тенором местного театра.

Завязалась дуэль: заезжий ответил арией трубадура из одноименной оперы Верди, а местный — арией герцога из "Риголетто" того же автора, затем последовали две арии Альфреда из "Травиаты" (первую спел парижанин, вторую орлеанец), потом была исполнена ария Папагено из "Волшебной флейты" Моцарта, а местный взял и отчебучил арию Керубино из "Свадьбы Фигаро"! (Для несведущих в оперном искусстве: эта ария написана для сопрано, ее исполняют либо мальчики, либо девицы, переодетые "под мальчика"). Креол, конечно, арию "загрубил", но все равно спел эффектно, зал взорвался аплодисментами.

Парижанин вдруг потребовал изменить условия турнира и исполнять впредь только народные песни или непрофессиональных авторов. И спел для начала "Марсельезу", да так зажигательно, что зал встал с кресел и стал ему подпевать. В ответ креол попросил из оркестра банджо и стал на нем наигрывать, а потом запел простенькую, но чрезвычайно популярную у конфедератов песню "О, Сюзанна":