| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
* * *
— Там, где нет возможности опереться на закон, приходится опираться на беззаконие, — задумчиво проговорил отец Урбан.
Это была его слабость: яркие и эффектные фразы, которые составили ему репутацию.
Альберта обернулась от окна, но посмотрела не на священника, а на невозмутимо застывшего Таггерта, всем своим видом показывающего, что его дело исполнять приказы государыни, а не давать советы.
О чем говорил монах, она прекрасно понимала, в противном случае, она не отдала бы гвардейцам приказы, сильно смахивающие на дворцовый переворот. Но это не значит, что такое решение ей нравилось.
— Когда нельзя опереться на закон, следует принять новый, — возразила Альберта, и отец Урбан слегка усмехнулся двойному толкованию ее слов.
Королева читала философов, и была исполнена решимости явить собой пример монарха справедливого, радеющего о благе и процветании государства, а не личных увеселениях. Вот только сначала необходимо было стать реальным правителем, а не по названию...
— Вам не дадут этого сделать.
Альберта снова отвернулась к окну, прикусив губу.
Если юноша на ее месте еще имел бы возможность утвердиться в своих правах, доказав свою дееспособность, то у нее такого шанса не было в принципе. К идее уравнять мужчину и женщину, позволить править пятнадцатилетней девушке, Парламент отнесся бы примерно так же, как к возможности предоставить единоличную власть младенцу или умалишенному.
Однако для замужества и производства на свет детей, она считалась уже достаточно взрослой. Прямой вопрос королевы, велись ли с каким-либо двором переговоры о ее замужестве, застал канцлера Эренвера врасплох, и он не сразу нашелся, что не ускользнуло от внимания Альберты.
'Значит, это действительно так! Значит, добавляется еще и неизвестный супруг. И его недоброжелатели.
Слишком много неизвестных для одной задачи! Если кто-то хотел стать королем, — почему не дождался хотя бы помолвки? Если действовали его недруги, — проще было расстроить брак как-нибудь иначе.
Возможно ли, что кто-то готовил ей другого супруга или опекуна, не одобряемого отцом и братом? Более удобного короля... И кто, кроме канцлера имел такую возможность?..
Какая ирония! Даже супруга она не властна выбирать самостоятельно... О, королевское величие и могущество! Пыль...
Да, у нее нет возможности опереться на закон... Но потерять даже призрачную возможность из-за такой малости?!
По большому счету, ей вообще не на что опереться!
Кроме силы, которую еще надо получить...'
— Мне понадобится ваша помощь, святой отец.
Отец Урбан, терпеливо ожидавший, когда же королева придет ко внутреннему согласию и примет решение, на которое ей намекнули, склонил голову, соглашаясь и за одно скрывая свое торжество.
Королева Альберта спокойно выслушала известие канцлера о том, что Парламент приступил к решению вопроса о регентстве. Вероятнее всего было создание совета, количество членов которого и состав сейчас обсуждается.
— Господин канцлер, по-моему, я ясно дала понять, что не потерплю каких-либо ограничений, — невыразительно произнесла она, глядя в сторону, — Уведомляю вас и прошу известить Парламент, что дальнейшие подобные действия будут расценены как измена.
Впечатление было такое, что за день королеву подменили! Бесстрастный вид, уверенный тон, с каким она ставила свой ультиматум, как видно ничуть не сомневаясь, что у нее хватит сил осуществить все это... И откуда только взялось!
Это было бы смешно, но смеяться почему-то не хотелось. Отто фон Эренвер долго живописал все проблемы Империи...
— Господин канцлер, вы предано служили моему отцу. Я была бы признательна, если бы так же вы служили и мне. А это значит, прежде всего, выполнять приказ. Я не сомневаюсь, что ваш опыт будет незаменимым подспорьем, и совместно мы преодолеем имеющиеся трудности.
Альберта недвусмысленно дала понять какое место она отводит правой руке отца и какое оставляет за собой.
— Ваше Величество! — канцлер уже не смог сдержаться, — Империя — не игра в куклы! И боюсь, вам придется подчиниться требованиям закона, оставив капризы для камеристок!
— Вы забываетесь! — поцедила побледневшая королева, — Я не собираюсь подчиняться никому и ничему, кроме Божьей воли, — а она уже явлена! Я королева и закон — моя воля!
— Ваша воля станет законом только тогда, когда вам будет передана Большая печать, которая находится на хранении. А это случится не раньше, чем вы выйдете замуж или вам исполнится 21 год!
— Барон Эренвер, ваша позиция ошибочна, — Альберта внезапно успокоилась, — и вскоре вы в этом убедитесь.
Тема была исчерпана с точки зрения обоих, но на этот раз дворец покинула королева.
Она явилась на Соборную площадь, облаченная ради такого случая в тоже платье, что и на коронации. Высоко поднятую голову венчала малая корона. На ступенях ее ожидали Жиль де Рид, отец Урбан и служки со святыми дарами. Перед собором — в полном составе была построена гвардия и столичный гарнизон.
Вокруг расположились взволнованные горожане. Никто не знал, что именно должно произойти и потому в воздухе явственно ощущалось беспокойство.
День был пасмурный, и белое платье королевы, мерцающее драгоценной вышивкой, выделялось на сером фоне пронзительным пятном. Альберта медленно обвела глазами площадь и на мгновение испугалась, что не сможет произнести ни слова. Это был первый раз, когда все взгляды и все мысли были сосредоточенны только на ней, в первый раз, когда все зависело главным образом от нее.
Невозможно представить, что бы какая-то досадная случайность, могла испортить план, от которого зависело так много. Альберта выдохнула, подчиняя сведенное от волнения горло, и четкий голос разнесся над площадью:
— Войны Империи! Вы все — верные сыны своего Отечества! Многие из вас не раз проливали кровь по слову Короля, выполняя свой долг! Божьим произволением наша Священная Империя передана в мои руки, и я, ваша законная Королева, говорю вам: возможно, уже завтра вам снова придется сражаться! Возможно, уже сегодня! Я не сомневаюсь в вашей верности мне, чести и доблести! И потому, я — прошу — что бы сейчас, немедленно, перед лицом Господа и Его именем вы подтвердили их!
Она умолкла и повисла мертвенная тишина, пока все пытались осознать сказанное.
Клятва. Клятва верности лично ей...
Публично.
Это было странно, это настораживало.
Но недоумение, удивление вдруг почему-то отступало перед сознанием, что королева обратилась к ним и ждет их решения...
Черт побери, она — вообще первая, кто потребовал такого!
Выпрямившись, и высоко вздернув подбородок, Альберта смотрела, как по строгим рядам пошло движение. Одна за другой — шляпы ложились на локоть. Офицеры вставали на колено с непокрытой головой, — как пред Богом...
Умиление образом королевы, верность — тому причиной?
Большинство из них представляло собой младших или обедневших дворянских сыновей, которым попросту не на что было рассчитывать, кроме скромного жалования. И верноподданнический восторг, самолюбие, обласканное тем, что королева явно ставит их выше тех, кто несправедливо обладал всеми привилегиями лишь в силу рождения, еще больше подпитывалось слухами, что Ее Величество уже подписала распоряжение об увеличении содержания и довольствия. Факт, который радовал не только их подчиненных, не отличавшихся благородным происхождением, — ибо что есть имя, когда нет ничего больше.
Среди солдат уже гуляли слухи, исходившие от капелланов, что отменят телесные наказания, и им наконец могут разрешить жениться. Если бы кто-то вдруг отказался бы сражаться за такую королеву хоть с самим Дьяволом, то страшно представить какой ад могла устроить постоянная подружка. Да и то, что клятвы требовали и от них тоже, льстило...
Некоторым образом, это отсылало к рыцарским временам, когда каждый вассал лично давал присягу сюзерену.
А дальше случилось и вовсе неслыханное: Ее Величество Альберта 1, сопровождаемая священниками со святыми дарами, — сошла с помоста и медленно обошла всю площадь, останавливаясь у знамен. После чего тоже преклонила колени во всеобщей молитве...
Господи! Кто мог научить ее этому?!
А может дело именно в том, что никто не учил специально и ее клятвы были столь же искренны?
Многоголосое 'вива' восторженно взвилось в воздух.
— А теперь, господа, — очаровательно улыбнулась Королева, стараясь не выдать охватившего ее облегчения, и выдержав пока торжественный клич немного умолкнет, — На Парламент! Сборище праздных никчемных ничтожеств, которые хотят отстранить вашу королеву, что бы безнаказанно распоряжаться не принадлежащим им.
— Вива! Вива Альберта!!!
Появление в здании Парламента, учрежденном во времена Фредерика и Изабеллы, гвардейцев и солдат с обнаженным оружием было ошеломляющим.
Еще более ошеломляющим стало появление в зале заседаний самой королевы.
Те, кто успел достать свое оружие, растерянно опустили его. Само заседание еще не началось, так как канцлер запаздывал. Без тени смущения королева Альберта заняла его место председательствующего, а не затканный пурпуром альков.
— Можем ли мы просить Ваше Величество об объяснении? — нашелся Робер Жермонтаз, обычно заменяющий барона Эренвера.
— Да, можете, — ясно и звонко отозвалась Альберта, с удовольствием оглядываясь.
Чувствовать себя полной хозяйкой положения было необычайно приятно.
— Я желаю услышать ответ, к каким выводам на счет регентства пришел Парламент.
— Мы надеемся, что Ваше Величество согласится, что совершенно недопустимо...
— Совершенно недопустимо, — несколько грубо оборвала Альберта Аристида Локуста, пользовавшегося огромным влиянием благодаря своему богатству, основанному на соляных копях и солеварнях.
'Вот что, кстати, должно принадлежать короне в первую очередь...'
-... идти против своего законного государя! Поэтому, как не оправдавший доверия и повинный в измене — Парламент распущен. Немедленно. Все присутствующие арестованы. Советую не сопротивляться и сдать шпаги, господа. Мне бы не хотелось омрачать начало моего правления напрасным кровопролитием.
Так и сказала: напрасным.
Это непринужденно слетевшее с губок, казавшихся такими невинными, слово — окончательно добило слишком потрясенных для сколько-нибудь эффективного противодействия, парламентариев.
На протяжении краткой речи, кому-то уже бесцеремонно заламывали руки, не обращая внимания на крики и возмущенное перечисление всех титулов. Некоторые из чересчур преданных слуг: скорее оруженосцев и телохранителей, чем секретарей — плевались выбитыми зубами. Несколько человек все же было убито, в том числе неудачно попавшийся под руку разносчик, ровесник королевы...
Но это прошло мимо ее сознания. Королева удалилась, никого более не слушая.
Обернувшись на величественное здание, она подавила в себе расточительное и неприличное желание выжечь его и сравнять с землей, определив, что найдет ему более полезное применение.
И теперь можно будет сэкономить не только на излишних празднествах, но и на такой изрядной статье расходов как Имперский парламент.
По крайней мере, на одно обстоятельство из речей канцлера она обратила внимание — на финансовое положение Империи, грозившее перерасти из опасного в угрожающее.
Альберта ехала верхом, притягивая к себе напряженные взгляды напуганных количеством военных на улицах горожан из-за моментально закрываемых ставен. Королева действовала с размахом: церемонии, подобные присяге на Соборной площади, уже проводились по всей Империи в гарнизонах, крепостях, постах — вообще везде, где был хоть один солдат. Гонцами послужили — монахи и их голуби! Решение простое, изящное и верное.
Так что, в это время два полка, расквартированные в Неревере уже вошли в столицу. Маршал Нерин встретился с Королевой на улице Плакальщиков, ступенчато спускающейся к набережной, но высказать свои сомнения не успел. Выслушав доклад офицера, посланного Таггертом, Альберта развернула коня к Кросскарцену, бросив:
— Они не посмеют не открыть ворота перед своей королевой!
Государственная тюрьма с первого же взгляда внушала священный трепет — это была настоящая крепость, в которой имелись даже пушки, и окруженная отведенным от реки каналом. Штурмовать ее было бесполезно, осаждать можно было годами.
Однако, никому и в голову не пришло не пустить туда королеву, хотя ее прибытие, да еще в таком окружении, изумляло.
Господин Шантилен, начальник тюрьмы на своем месте отсутствовал, в связи с чем тут же лишился его. Кроскарцен был передан в полное распоряжение Таггерта. Ему же было доверено подобрать нового начальника.
Связанный клятвой маршал Нерин был не согласен с действиями королевы, но ему оставалось только со стороны смотреть на происходящее. К тому же он подозревал, что выскажись он против королевы, — тоже окажется в тюрьме с обвинением в измене, а на его должность всегда найдется желающий, который уже не будет спорить.
Как ни быстро действовали гвардейцы и солдаты, но непредвиденная ситуация все же возникла. Создавалось впечатление, что молодая королева штурмом взяла свою же столицу. По городу поползла тихая паника, а вот Университет закипел, опасаясь засилья солдат и церковников. Профессора предрекали друг другу трудные времена, ведь университет всегда был оплотом свободомыслия любого рода. Например, метр Карел, декан факультета философии справедливо гордился своим отлучением от церкви, в отличие от метра Никеи, декана факультета астрономии, мудро предпочитавшего этот факт не афишировать.
Королева Альберта довольно ясно дала понять, на кого собирается полагаться, и что предпочитает методы силовые. Сомнений в том, как именно будут расценены университетские вольности, не приходилось.
Студенты из Общества друзей справедливости, организованного не так давно метром Эри, автором скандального труда 'О государях' и метром Штенглером с кафедры юриспруденции, написавшего не менее известную утопию 'Страна Аркадия', решили продемонстрировать свое несогласие со свойственным молодости пылом. Напомнить, что даже королям не должно нарушать законы, человеческие и божеские — а Господь создал людей свободными. Студенческое братство, подогреваемое слухами о том, что участь Парламента имперского, ждет и городской Совет Коруны, разрешивший избирать ректора, а не назначать, их поддержало, передавая друг другу стихи Ромулена Л'Ти, написанные тут же в кабачке неподалеку на салфетке.
Достигла ты вершин пути земного,
Заботами не отягчая дней,
Господней волею взошед до трона
И утверждаясь волею своей.
Тебе обещан путь — блистательной тропою, —
Но разве горностай согреет юность плеч?
Что хочешь делай с миром и со мной, —
Один тебе мы запрещаем грех!
Смири свой нрав, а нам оставь свободу,
Увековечь себя не звоном кандалов.
Дай спрятать когти царскому грифону,
Вернее получив и верность, и любовь.
Там было и еще, но именно строчки о грифоне, изображенном на королевском гербе, вызвали особый восторг. Направлявшиеся к Парламенту студенты столкнулись с отрядами Насонского полка у Рыночной площади и на резонное требование очистить улицу и дать пройти, ответом стал свист и улюлюкание.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
