Пусть будет иначе

Господи! — в сердцах взвыл Романов, — Ну почему эти женщины такие дуры?

И уже обращаясь к своей знакомой, продолжал,

Не прогонит она врага быстро, как ты говоришь. Ты разве не видела, что там, на просеке стояли только наши танки, и лежали только наши солдаты? Это тебе еще ни о чем не говорит?

Нет, — упрямо ответила девушка, — На них просто напали из-за угла. Пройдет несколько дней, наши соберутся с силами и погонят врага со своей территории.

Хватит! — заорал на нее Виктор, — Прекрати! Не можешь думать — молчи и смотри вокруг, а теперь пошли дальше.

Он повесил на плечо винтовку и двинулся дальше, на восток, проклиная свое малодушие и понимая, что совершает сейчас самую большую глупость в своей не такой уж долгой жизни.

Судя по звукам, раздававшимся впереди, линия фронта была от них километрах в десяти. Все чаще слышалась канонада. Один раз они видели строй немецких самолетов, которые проплыли над ними, в направлении фронта. Что это были за самолеты, Виктор сказать не мог. К своему стыду, он слабо разбирался в вооружении первой половины двадцатого века. Ясно было, что это не истребители. Уж слишком тяжелы и тихоходны были эти машины. Да и не должны были истребители летать такими большими звеньями.

Скорее уж — бомбардировщики, — Решил про себя Виктор и пересчитал самолеты. Их оказалось двадцать два.

Когда, через полчаса, те же самолеты, таким же ровным строем, пролетели в обратном направлении, их было, все так же, двадцать два.

Черт возьми! — вышел из себя Романов, — Да что же это такое? Ну, хоть бы одного из них сбили. Ну, хоть бы один из них сломался, что ли? Чтобы не казалась этим холеным немцам война веселой прогулкой. Так, нет же! Все, до единого, отбомбились, в свое удовольствие, строем вернулись на свой аэродром и пойдут после шнапс пить, хвастаясь друг перед другом, кто из них сжег больше нашей техники.

Виктор почувствовал, как в нем поднимается лютая злоба, не только к этим холеным арийским летчикам, орлам из Люфтваффе, которые чувствовали себя эдакими сверхчеловеками, сеющими смерть на поля отсталых народов, но и к тем, кто довел нашу страну до такого позора — своим сверхчеловекам, которые обрекли миллионы людей на гибель, ради жажды власти и своих амбиций.

Но ненависть — плохой советчик. Он знал, он чувствовал, что ненависть должна прятаться глубоко внутри и оставаться холодной, не мешая человеку спокойно принимать обдуманные решения. Только тогда от нее будет толк. Поэтому он подавил свои эмоции и повернулся к своей спутнице, и впервые с момента их спуска с горы, вдруг подумал, как тяжело должно быть ей здесь, в лесу. В самом деле, легкие босоножки — не самая удобная обувь для прогулок по лесным кочкам, а голые ноги — удобная мишень для полчищ комаров и слепней.

Извини, Таня, — обратился он к девушке, что я завлек тебя в такую историю. Не должен был я, взрослый человек, дать себя уговорить на эту авантюру.

Нет, Витя, — устало улыбнулась девушка, — Это я во всем виновата. Никогда себе не прощу, если из-за моей глупости с тобой что-нибудь случится. Обещаю тебе, что в дальнейшем, буду тебя во всем слушаться.

После этих слов, Виктор, неожиданно для самого себя, шагнул вперед и сделал то, что ему хотелось сделать с того самого момента (он только сейчас это понял), как увидел эту удивительную девушку на Московском вокзале. Он обнял ее и поцеловал, и к своему облегчению и радости своей, почувствовал на своих губах ее ответный поцелуй. Казалось, этот поцелуй длился целую вечность, и Романов, к своему удивлению, вдруг понял, что если бы снова была возможность выбора: идти сюда, или остаться там, дома, в безопасности, то он опять совершил бы то же самое, за один только этот поцелуй.

"Карма", — подумал он, — "Предопределение, и, надо сказать, приятное".

Наконец им удалось оторваться друг от друга.

Извини, Витя, — прошептала Таня, — Нам надо идти.

Еще четыре часа брели они по лесным тропинкам, прислушиваясь к раскатам взрывов, пулеметным очередям и россыпям винтовочных выстрелов, которые все приближались. Наконец опустился вечер, солнце село, и в лесу сразу стало темно. Звуки боев, впереди, как по команде, стихли.

"Это только первые дни войны", — подумал Виктор, — "Немцы еще воюют по расписанию. По этому самому расписанию у них сейчас ужин, а затем сон. Наши же, пока и не думают о контрнаступлении. Им бы только с силами собраться, преодолеть полную неразбериху в своих рядах. Вот пройдет год, тогда начнется совсем другая война. Тогда вы, господа немцы, уже не будете себя чувствовать как на параде, поймете, наверное, что зря ввязались в эту авантюру, да поздно уже будет. Но, к сожалению, до этого еще нужно дожить, и дожить до этого, из тех людей, кто с первых дней был на фронте, смогут лишь единицы".

Однако, то, что линия фронта еще не сложилась, давало им с Таней шанс проникнуть на нашу территорию, пользуясь темнотой, неровностью местности и уповая на госпожу удачу.

Внезапно, впереди, из темных кустов, послышалась немецкая речь. Притаившись в тени деревьев, закрывая собой Татьяну, которая была в светлом платье, Виктор чувствовал, как сильно бьется его сердце. Тем временем кусты в двух шагах от них раздвинулись, и из них появился темный силуэт. Было видно, как немец пригнулся, осматривая траву у себя под ногами, затем расстегнул свои штаны и уселся справлять большую нужду.

Из-за темных кустов его весело окликнул другой немец, который ему что-то крикнул и рассмеялся.

— Niht — прокричал ему, справляющий нужду, и из-за кустов раздался новый взрыв смеха.

Виктор сунул руку в карман куртки и вынул из него складной немецкий нож, купленный в оружейном магазине, и в обычной жизни служивший ему на охоте и рыбалке. Затем он медленно и осторожно шагнул к сидевшему на корточках немцу, зажал ему рот рукой и полоснул ножом по горлу. Подержал его так немного, пока тот не перестал дергаться, после чего отпустил его в им же наложенную кучу.

"Да, немец", — вроде бы не ко времени, подумал он, — "Со смертью тебе не повезло".

Из-за кустов снова послышался насмешливый голос немецкого приятеля. Очевидно, отправление большой нужды на природе для этих немцев было очень веселым занятием.

Ya-Ya — ответил Виктор натужным голосом, чем вызвал новый приступ смеха жизнерадостного немца, раздвинул кусты и скрылся за их темной стеной.

Спустя пару минут, показавшихся Татьяне целой вечностью, кусты снова зашевелились, и из-за них показался чей-то темный силуэт. Человек этот, молча, направился в ее сторону. Девушка уже хотела было закричать, когда до нее донеслись русские слова,

Тсс, тихо, теперь быстро уходим.

Виктор, а это, слава богу, оказался он, взял ее за руку и повел за собой сквозь лесную чащу.

Всю ночь они шли лесом, иногда цепляясь одеждой за кусты, падая и ругаясь про себя. Наверное бог хранил их, а может быть, в самом деле, в первые дни войны еще не сложилась сплошная линия фронта, но только, когда первые лучи солнца позолотили верхушки деревьев, путь их был прерван окриком из кустов орешника,

Стой, кто идет?

Только тут Таня почувствовала, насколько она устала, и еще она поняла, что им все-таки удалось дойти до своих. Она опустилась прямо на мох, устилавший землю и заплакала от радости. Ветви орешника, перед ними, раздвинулись, и в просвете между ветвями показалось молодое, веснушчатое лицо парня, а вскоре и весь он вышел на поляну, сжимая в руках винтовку.

Кто такие? — спросил красноармеец, недоверчиво глядя на них и, по-прежнему, не спуская с них винтовки.

Свои мы, советские, — успокоил его Виктор.

А что-то не похожи, — возразил ему солдат.

Ты еще скажи, что мы немцы, — пошутил Виктор, но тот шутки не понял.

Ну, немцы, не немцы — разберемся, — он указал стволом направление движения, — А ну, пошли!

Так, ведомые под конвоем, прошли они метров триста и вышли на поляну, на которой стояли палатки, между которыми оживленно сновали военные люди. Тут же, но несколько в отдалении, Романов заметил пушки и смешные армейские грузовики. Все это он окинул одним взглядом, пока они шли к ближайшей палатке, в которую и ввел их бдительный часовой. Отметим, что появление в лагере Виктора мало кого заинтересовало, чего нельзя было сказать о появлении его спутницы. И взгляды, бросаемые на Татьяну красноармейцами, Романову совсем не понравились. Очевидно, правду говорят, что в моменты смертельной опасности у людей обостряется чувство сексуальной активности. Как бы то ни было, а сам он предпочел бы находиться с Татьяной в лесу, а не быть здесь, рядом с этими людьми.

В палатке, куда их ввел часовой, очевидно, располагался штаб артиллерийского дивизиона, точнее, того, что от него осталось. За столом, на складных стульях расположились три командира, старшим из которых, судя по петличкам, был майор с забинтованной головой. Выслушав доклад часового, доставившего задержанных, офицеры некоторое время рассматривали их молча, после чего майор спросил,

Кто такие будете, что делали на вражеской территории?

Я капитан Павлов, — неожиданно для себя самого ответил Виктор. Первый раз слышу, что территория восточней Днепра является вражеской территорией. Сам я был контужен после налета вражеской авиации на нашу танковую колонну. Выхожу из окружения вместе с этой девушкой, которая тоже попала в окружение, так как ехала на поезде, атакованном немецкими бомбардировщиками и оказалась на территории, занятой врагом, после прорыва фронта танковыми группами противника.

Что-то вид у тебя странный, — задумчиво глядя на него, произнес один из присутствующих в палатке офицеров, судя по шпале на рукаве, политрук. — Предъяви свои документы.

Виктор вынул из кармана удостоверение погибшего красноармейца и подал его в руки политрука. Тот долго и сосредоточенно изучал их, время от времени, бросая косые взгляды на задержанного. Наконец, он передал документы майору, а сам продолжил допрос,

Почему не в военной форме?

Моя форма, частью разорвана, частью сгорела. Поэтому я одел ту, что мне удалось раздобыть.

А может быть, просто решил дезертировать? — поинтересовался политрук, да к тому же у тебя и пистолет немецкий и нож, не понятно какой, — продолжил он, рассматривая нож Виктора, — Надпись сделана по-английски. Смотри-ка, Ефимыч, — подтолкнул он локтем своего соседа, тоже майора, однако, годами явно постарше этих двоих.

Тот взял в руки нож Романова и прочитал вслух надпись, сделанную на его клинке,

KIZER.

В самом деле, не понятно, — поднял он на Романова свои утомленные, но, в то же время, хорошие, как почему-то отметил про себя Виктор, глаза.

Чего ж тут непонятного? — ответил тот, на ходу придумывая версию, — Нож еще довоенный, мне достался от немцев еще в сороковом году, тогда мы с ними, на границе бывшей Польши, еще союзниками были. Вот мне и презентовал один Фриц этот нож в обмен на гармошку.

Говоря так, Виктор видел, как недобро ухмыльнулся политрук и уже приготовился к самому плохому повороту событий и, как показали дальнейшие события, оказался прав.

Если не возражаешь, майор, я его забираю, — политрук произнес это таким тоном, что было ясно, кто тут, на самом деле, командует.

Но, к его удивлению майор, на этот раз проявил несговорчивость,

Именно, что возражаю, — и, повернувшись к приведшему Виктора часовому, отдал приказ, — Проводи его к старшине. Пусть его переоденет, да отведет на позицию.

Как только Виктора вывели из палатки, политрук резко высказал свое недовольство решением майора,

Потакаешь предателям и дезертирам, Ефимыч. Предупреждаю, что буду вынужден подать рапорт на твои действия в политотдел дивизии.

Остынь Павел Андреич, — охладил его майор, — Чтобы рапорт подать, надо еще этот день пережить. Нам каждый человек сейчас, на вес золота, каждый патрон на счету, а этот и сам из окружения вышел и девушку вывел и еще оружие трофейное с собой принес.

Если только трофейное, — не хотел сдаваться замполит.

Татьяна почувствовала, что пора и ей вставить слово,

Между прочим, — сообщила она этим командирам, — Этот человек, своим ножом при мне двух фашистов убил.

Вот как? — удивился командир дивизиона, имени которого Таня пока не знала, — Как же это он так сумел?

В лесу, ночью, когда мы наткнулись на немецкий лагерь.

Ну, если все так, как ты нам рассказала, то видать, что он боец неплохой, — одобрительно покачал головой пожилой майор, тот самый Ефимыч.

Только политрук не склонен был верить и этой незнакомке.

С тобой самой сначала надо разобраться, кто ты такая? Может быть немецкая шпионка?

А эту — в санитарки, — приказал всё тот же Ефимыч, указывая на Татьяну.

Да поищите, во что бы ее переодеть.

Вот таким образом решилась дальнейшая судьба наших героев.

Старшина батареи, немолодой уже мужчина, с густыми усами и висками, тронутыми сединой, протянул Виктору гимнастерку с лейтенантскими петличками.

На, одень, хоть будешь на своего похож.

Виктор снял с себя куртку и напялил вместо нее эту гимнастерку, снятую, скорее всего, с убитого лейтенанта.

"Будем надеяться, что новому твоему владельцу повезет больше", — при этом подумал он.

Все, времени в обрез, — поторопил его старшина. — Надо успеть на позицию.

Виктор понимающе кивнул и последовал за своим провожатым на передний край, где с вечера наши бойцы копали траншеи. Еще в армии Виктора учили: хочешь быть живым — зарывайся в землю. Поэтому, взяв в руки саперную лопатку, он принялся яростно копать себе окоп. После 2-х часов непрерывной работы, он вырыл себе окоп 2х1 м и глубиной метр сорок. Перед ним сделал бруствер, замаскировал его нарезанным дерном и приготовился к атаке противника. Теперь у него было время, немного отдохнуть и, заодно, осмотреться. Перед ним лежал пологий берег реки, через которую немцам необходимо было провести переправу. То, что через реку не был наведен понтонный мост, с одной стороны, радовало, но, с другой стороны, у немцев, в начале войны, уже были танки, способные форсировать неглубокие водные преграды, так что такая река не могла быть для них серьезным препятствием. Справа — сзади от Виктора, на расстоянии ста метров, возвышался лес. Слева простиралась равнина, кое-где усеянная кустарником. По идее, именно там и стоило ожидать основную атаку противника.

"Ну, да ладно", — подумал Романов, — "Мне бы не о том сейчас думать".

Он огляделся вокруг. От реки, тихой в этот предрассветный час, поднимался туман. Иногда слышался всплеск крупной рыбы и по поверхности воды расходились круги. На востоке небо начало уже алеть, и в кустах, неподалеку, раздалось птичье пение. Как всегда, перед смертью, жизнь казалась необыкновенно прекрасной. Внезапно, в эти мирные предрассветные звуки стал вплетаться какой-то инородный шум. Навострив уши, Виктор явственно различил тихий далекий гул. Этот гул все усиливался, и вот уже из-за верхушек деревьев, на той стороне реки, показались темные силуэты немецких бомбардировщиков.

"Ну, началось", — подумал он, надевая на себя металлическую каску и опускаясь пониже в своем окопе.