За кустом валялся здоровенный бугай, колчан с луком, сабля и нож аккуратной кучкой лежали рядом, с шеи крымчанина змеиным выползком свисал сыромятный ремешок. "Видно, не один я такой глухарь", — молча, порадовался Данилка. После вчерашней сшибки, жизнь любого крымского жителя для него разом потеряла всякую ценность. Было немножко противно, чуточку боязно — и никаких иных эмоций к мертвецу он не испытывал. Хорт, наклонившись из седла, ухватился за ремешок и пришпорил Чалого; Данилка собрал оружие.

Обогнув холмец, тянувшийся по правую руку от лаза, Хорт отпустил удавку, оставив мертвеца прямо в траве, повернул обратно. Они устроили коней за холмом ближе к засеке, а сами залегли на его верхушке. Так, чтобы высокая трава прикрывала от случайного взгляда.

— Почему ты ждёшь их от левой руки? — спросил Данилка.

— А откуда им ещё взяться? — Хорт прикурил трубку, раскинулся навзничь. — Подход к кустам — лощиной, а лощинка сам видишь, куда сворачивает. Не трусь, Данилка, приедет сменщик с двумя конями — своим и того амбала, что копыта откинул. Приедет на рассвете, чтоб коням ноги случаем не поломать. Тут я его и возьму. Был бы мой лук целым, всё было бы просто и скучно: взял бы его на прицел, да и шлёпнул с первой стрелы. И сейчас шлёпну, правда, с твоей помощью. До тридцати считать умеешь?

Данилка кивнул.

— Ну вот.... Сосчитаешь до тридцати и свистнешь. Только спрячешься сначала, чтоб стрелой в глаз не схлопотать. А дальше — моё дело.

— А не уйдёт?

— От меня-то? — усмехнулся Хорт. — От меня — вряд ли.

Дело было кончено в течение полминуты. Они подпустили всадника к холму, потом Хорт заполз ему в спину и, после данилкиного свистка, метнул крымчаку нож под лопатку. Кони, конечно же, понесли, но компаньоны их быстро догнали и завели в засечную полосу: оттуда не сбегут.

— Всё, парень! — сказал Хорт, извлекая из переметной сумы дорогую кольчугу, украшенную золочеными пластинками. — На этом спокойная жизнь для нас закончена! Объявляю открытие военных действий, тем более что через час-полтора воевать всё равно придётся. Ударим первыми, пока не ждут. Жаль — луки пристрелять не успели.

Данилка прицепил к поясу одну из татарских сабель, Хорт вынул из торбы свою. Хороша была сабля — ничего не скажешь! Рукоять из рога; на крестовине два зелёных глазка; конец клинка чуть изогнут и утяжелён. Такой что уколоть, что голову развалить — раз плюнуть! А по клинку — травлёные узоры прихотливым кружевом. Теперь понятно, почему Хорт на Раза не зарится.

— Как воевать будем? — спросил Данилка, пришпоривая коня.

— Очень просто. Судя по их повадкам, в ватаге их не больше дюжины. Двоих мы уже прихлопнули...

— Троих, — поправил Данилка.

— Двоих, — сказал Хорт. — Твой был сам по себе. Есть и такие. Короче, через час они спохватятся, что дозорного нет, половину отряда отправят разбираться, что к чему. Надо их встретить и похоронить. Желательно — всех. Твоё дело плёвое — в случае надобности, спину прикрыть. Был бы лук пристрелянный, я бы их один взял, а нынче может твоя помощь понадобиться.

— Я готов, хозяин! — обнадёжил Хорта Данилка.

Тактика пластунов, обкатанная веками, действительно сложностью не отличалась. Как всё гениальное, была она проста и безотказна, ибо люди, её применявшие, были прекрасно подготовлены именно к этому методу ведения войны.

Крымчаки показались через полчаса. Как и предсказывал Хорт, было их пятеро. Ехали, растянувшись в цепочку, метрах в трёхстах друг от дружки, оставляя засеку в полуверсте, справа от себя.

— Дураков ищут! — прокомментировал Хорт. — Этим точно полная крышка!

Оба пластуна — а Данилку с некоторыми оговорками уже можно было включить в число представителей этого достойного ремесла — уже минут десять лежали в засаде в двух километрах от засеки и в пяти километрах от достопамятного "обратного" куста. Левофланговый "загонщик" должен был проехать метрах в ста справа от них, второй, несколько приотставший от левофлангового, метрах в двухстах. Кони шли крупным шагом, по колени, утонув на степном разнотравье. Всадники луки держали в руках, но стрел пока не трогали, и Данилка понял, почему так торопился Хорт. Здесь — вдали от засадного поста — никто не ждал неприятностей.

Небольшой бугорок, за которым скрывались пластуны, подозрений не вызывал — слишком ничтожен был, чтобы укрыть всадника, а то, что коней можно положить отдельно от их хозяев, прирождённому наезднику и в голову не приходило. И впрямь, во всяком достоинстве не без изъяна! Крайний крымчак прошествовал мимо, с неподвижностью истукана вглядываясь вдаль.

— Пошёл! — твёрдый локоть Хорта больно толкнул Данилку под рёбра. Данилка неслышнее мыши скользнул к Чалому, лежавшему шагах в пяти сзади.

Сухо щёлкнула тетива. Оставалось надеяться, что с такого расстояния Хорт не промазал и из чужого оружия... Чалый взмыл над зелёным ковром поля с нежданной резвостью куропатки, взял с места в намёт. Данилка висел с правого боку, держась ногой в стремени, а рукой обнимая конскую шею. "Конь дорогой", — звенело в мозгу наставление Хорта. — "Стрелять не будут. Постараются догнать". И, правда, ни одной стрелы даже мимо не просвистело.

Оторопь ногаев длилась считанные мгновения. И вот уже, пронзительно вереща своё заветное "Олла Билла! Олла Билла!", четверо всадников повернули вдогон. Хорт, не торопясь прицелился в спину ближайшего... Серый рванул по степи скорее голубя царских кровей, унося хозяина от метких крымских стрелков.

На этот раз ногайцы оказались умнее, опасный бугорок обошли стороной, теряя драгоценные секунды. Пара стрел, лязгнув о пластунскую кольчугу, отлетели прочь. Настал черёд гонки, в которой разыгрывался самый драгоценный приз — жизнь. Всё было, как полагается, как надо.

— Гони живей! — заорал Хорт, настигая ученика.

Данилка и рад был бы скакать быстрее, но в глазах и так уже всё плыло — на скакунах, подобных Чалому, ему сиживать не доводилось!

— Не могу! — крикнул зло.

— Бросай поводья, закрой глаза! — распорядился пластун, — Слушай Чалого сердцем! — и наотмашь стегнул коня спущенной тетивой. Иноходец, взревев от боли, помчал быстрее вихря. Данилка распластался на широком теле коня, обнял за шею обеими руками... Встречный поток свистел в ушах. Гойда! Гойда! Вездесущие вороны, одышливо маша усталым крылом, остались далеко позади. Серый не отставал.

Сколько длилась эта сумасшедшая гонка, Данилка не знал — счёт времени давно был потерян. Какое там время! Есть ли оно вообще?!

— Добро! — крикнул Хорт. — Теперь давай, тяни поводья! Да не дёргай, чёрт! Тяни помаленьку. Ещё! Ещё!

Чалый храпел, пружинил могучую шею. Ему — иноходцу, вошедшему в раж — мундштук вонзался не в губы, а, казалось, в самое сердце, разгулявшееся от степного полёта. Данилка открыл зажмуренные глаза, осмотрелся. Крымчаки маячили за спиной, превратившись в чёрные точки.

— Славно пробежались, — усмехнулся Хорт. — Теперь заманивать будем.

— Куда заманивать? С трудом разлепив непослушные губы, спросил Данилка. — Зачем?

— Недаром видать говорят, что один недоумок вопросов задаёт столько, что на сто мудрецов довольно! Куда удастся, туда и заманим. Даром я что ли третьего трогать не стал. А мог бы!

— Не понимаю, — честно признался клычовский внук.

— Мне нужны не двое, и даже не трое, мне нужны все пятеро, — пояснил Хорт. — Убей я троих, разве посмели б оставшиеся нас преследовать? Они хоть и полные дураки, но всё ж не настолько. Ты на крючок рыбалил когда — ни-то?

— Было дело, — Данилка достал кожаную баклагу, с жадностью присосался к горлышку.

— Они думают, что мы у них на крючке, а это мы их подсекли, да на леске туда-сюда водим. И когда их двужильные лошадки ехать откажутся, настанет для них весёлое времечко! Они — наездники, а мы, как никак, пластуны. Или нет?

— А как же! — улыбнулся Данилка.

— Самое сложное — не дать им спрыгнуть с крючка. Пусть догоняют, но потихонечку. Пусть надеются, сукины дети.

Серый шёл лёгким вольным галопом, Чалый бежал внешне неторопливо, но скоро, как все иноходцы. Чёрные точки погони медленно, словно нехотя, вырастали в размерах. Крымчаки свято верили в собственные силы, в смертельную точность отработанного прицела, в неутомимость степных коней. Им рассказывали о странных людях, именующих себя пластунами, но пренебрежение ко всему свету, впитанное с молоком матери, было в ногаях настолько сильно, что рассказы эти воспринимались, как байки, ничего, решительно ничего общего не имевшие с реальной жизнью. Всё, что их интересовало в данный момент, заключалось во времени выхода на дистанцию верного прицела. Догнать и всадить стрелу в глаз — вот о чём думал каждый из них, загодя прикидывая стоимость близкой добычи. Но сначала следовало догнать...

Подпустив преследователей на километровую дистанцию, пластуны выровняли бег скакунов со скоростью движения погони. Солнце было в глазах крымчакам, неторопливо карабкалось в зенит. Кони Хорта взмокли от скачки, но других признаков утомления не подавали.

— Долго ещё? — спросил Данилка.

— Холм видишь? — ответил Хорт. — На той стороне — конец пути. Для нас, но не для коней.

Въехав на вершину холма, Данилка понял, что имел в виду его лихой хозяин. Небольшой, но звонкий ручеёк, начинавшийся у подножия, стремил свой жиденький бег в сторону маленького — в сотню десятин — леска. Поле, лежавшее между холмом и лесом, изобиловало группами кустарных куп, по обе стороны русла виднелись заросли трав. Пластуны спустились к ручью и переплавились на другой берег один за другим, стараясь наследить позаметнее. На всём скаку ворвались в прохладу нежирной боровой тени.

— Лежать! — прикрикнул Хорт на коней. — За мной! — это адресовалось Данилке.

Позиция, которую облюбовал старый пластун, обладала одним очевидным преимуществом: на пути к лесу более удобных, а следовательно, более приметных, было преизрядное множество. Она располагалась в жидком ореховом кусте, немного в стороне от обозначенного конного следа. Взгляд с холма мог наткнуться разве что на верхушки орешника, прикрытого более густыми зарослями. Весь расчет места засады строился исключительно на специфической психологии степняка, на его стереотипах в отношении жителя лесов. И действительно: разве не видно, что след уводит в рощу,весьма пригодную для защиты от мастеров конного юоя? Ногайцы по-прежнему смнили себя охотниками, не желая допустить возможности, что окажутся в роли обыкновеннейшей дичи. А Хорт о защите и не помышлял.

Две стрелы ударили в спину ногаям. Первая безошибочно вонзилась в бритый затылок дальнего, вторая — данилкина — засела в левой лопатке ближайшего, с лязгом пробив спрятанную под халатом кольчугу. Третий из набежчиков, не поворачивая коня, послал его намётом к опушке. Раненый помчался следом, унося в теле данилкину стрелу. Но уехали недалеко, Хорт стрелял не только метко, но исключительно быстро: передний крымчак, так и не достигнув опушки, опрокинулся навзничь, нелепо подпрыгивая, сполз с конской спины, и повлёкся по буграм, кустам и корням, стуча раскроенной головой, пока ноги сами собой не высвободились из стремян.

— Бери Серого! — велел Хорт Данилке. — Если через полчаса эта тварь, — кивнул он в сторону последнего из лихих загонщиков, уходящего в степь, — будет ещё жива, я с тебя шкуру спущу! Работу делать нужно чисто, или не делать вообще! Усёк, Клычоныш?

Спустя минуту, Данилка пустился в погоню. Ногаец гнал коня, нещадно настёгивая его троехвостною плетью. Хлопья пены летели, как снег в февральскую непогодь.. тщетно — Серый был много быстрее. В первые же несколько минут он свёл на нет первоначальное преимущество беглеца. В душе Данилки не было жалости, сердце стонало в предвкушении расплаты. Он ждал, он умел ждать. Серый аргамак вынес его на расстояние в десять шагов. Тут не промахнулся бы и младенец. Тетива трофейного лука хлопнула с сухим торжеством, стрела вонзилась сзади под левую ключицу...

Всё было решено, ногай развернул коня; спасаясь от разящего лука, пошёл в ближний бой. Конь Хорта в выучке не уступал никому, лёгкого нажима коленом было довольно, чтоб он резко взял вправо на всём скаку. Третья стрела пробила череп насквозь. По инерции крымский скакун промчался ещё с полверсты, пока не выдохся окончательно, взять его особого труда не составило.

— Ну что это?! — ворчал Хорт, с ожесточением выдирая стрелы из мёртвого тела, — Ты б его ещё, как ежа, утыкал! Две прорехи на одной кольчуге, не многовато ли? И так-то дрянь, да ещё дырявая, как худой невод... Беда с тобой и голимое разоренье!

— Сказал бы спасибо, что коня не уцелил, — отозвался донельзя гордый Данилка. Он торжествовал свою первую бесспорную победу, и брюзжание Хорта отскакивало от него, как горох от крепостной башни.

Лошадей распрягли, подпустили к воде, сами улеглись на вершине холма в изумрудную зелень травы. Хорт запалил трубочку, благодушно пуская сизые кольца в небесную синь, попутно изложил план дальнейших действий. Как говорилось выше, планы пластунов особой сложностью не отличались, и этот тоже исключения не составлял.

Выехали в сумерках, не торопясь, дав изрядного крюка. В засечной черте разделились: выспавшийся за день Хорт отправился в степь — искать лагерь нахальной ватажки; Данилка остался с конями. Удивительное дело: за день, проведённый в полях, он соскучился по засеке, будто по родной избе! Спалось ему тепло и вольготно, хотя кони топтались у самой головы. Проснулся свежий, кровушка в жилочках бурлила с бешеной силой. Сводил коней к водопою, оседлал Серого с Чалым. Завтракать не стал — с пустым животом воевать сподручнее, говаривал Хорт, а Хорт, как убедился Данилка Клычов, всегда знал, что говорит.

В путь отправился пешим, учёные кони шли следом — шагах в двухстах, выдерживая расстояние настолько верно, будто их на аркане вели. Солнышко выглядывало над верхушками леса самым краешком, поминутно прячась в седых бородищах слоящихся туч... в степи пахло мокрой травой. "Опять дождь!" — подумал Данилка с досадой; за последние дни он порядком отвык от избыточной влаги. Здесь — в ста километрах южнее Медведкова — он жил словно в другой стране. И жизнь была иной: звери гуляли, а человек двигался перебежками, прячась от себе подобных, выискивая врагов. Подумать только — ни одной избы на полсотни вёрст!

В деревне ногаев боялись, в рассказах, вполголоса поведаемых на вечерних посиделках, рисовались сказочными чудовищами, кровожадными и непобедимыми. Здесь — на засечной черте — этих зловредных тварей ставили ниже волков, смотрели на них, как на законную добычу, равно угодную людям и Богу. А может Бог тут был какой-то другой...

Следуя законам Границы, Данилка шёл, будто тень. Не шёл, а скользил, выбирая низины, подолгу вылёживая на гривках бугров, вынюхивая возможный подвох. Но Хорт всё-таки вынырнул откуда-то из-под земли и сразу же начал ругаться.