Ренетрат (Инверсант)

Только сейчас Илья сообразил, что упомянутый операми страшный Черенок, это не татуированный бугай Колян, а сидящий напротив тощий очкарик. И ведь выглядит, гад, вполне интеллигентно. В пиджак наряди — хоть завтра в университет преподавателем возьмут. А то и сразу в доценты выдвинут. Правда, перекошенная от злости рожа несколько портила 'интеллигентный облик' очкарика.

— Ты понял? — процедил Черенок.

Илья кивнул.

— Тогда начинай петь, радость наша!

— И подробно, — снова влез 'хорек'. Очкарик мрачно зыркнул на него, но на сей раз ничего не сказал.

— А что именно? — спросил отдышавшийся Илья. Он прекрасно понимал, что вся эта ситуация с нелепым обвинением, странными расспросами, угрозами, рукоприкладством — обычная... как там называется... подстава? Нет — постановка. Спектакль камерного театра. Игра четырех артистов для одного зрителя. Недаром ведь опера предупреждали. Вернее — запугивали. И сейчас запугивают. Дураку ясно, что 'актеры' заставляют рассказать о случившемся в лесу. Причем, не просто рассказать, а признаться в убийстве, иначе операм спектакли ни к чему. И можно даже сказать актерам, мол, не надо так пыжиться, все равно не поверю, вашу нехитрую игру насквозь вижу, но... не хотелось. Ведь тогда бить начнут. Как пить дать. Или, не дай бог, надумают реализовать свои непотребные обещания. Илья поежился. На фиг — на фиг! Он расскажет. Что угодно, хоть анекдот, хоть басню — лишь бы отстали. Но не правду о чудовищных тенях. Тогда его точно тут в пол утрамбуют. А сочинит что-нибудь. Например, историю про отравление грибами. Спасибо оперу — сам подсказал.

— Про четырех жмуров... Или про малолетку, которую ты поимел. Сам выбирай, — осклабился Черенок.

— Не было никакой малолетки, — слегка разозлился Илья и мотнул головой в сторону 'хорька'. — Чего он... это... пургу метет.

— Ты хайло захлопни, а то сейчас через шконку перегну — соской из тебя сделаю! — взвился мелкий.

От злости на подонка пробила дрожь. В мерзкой физиономии 'хорька' для Ярцева словно сконцентрировались все неприятности последних дней. И, не выдержав, Илья что есть силы лягнул 'хорька'. Метил по причиндалам, но попал в бок. 'Хорек', пронзительно взвизгнув, отлетел в угол, а бугай еще раз сунул Ярцеву кулаком в живот. От души сунул — аж слезы выступили.

— А ну, тихо!

— Сука, я его порешу! — блажил в углу 'хорек'. — Чуть потроха не вынес!

— Не хочешь рассказывать... — процедил Черенок, оглядывая Ярцева, будто червяка какого-то.— Значит, была малолетка... Что ж, будем тебя 'по закону' прописывать. Колян, Саня берите его, и грабли держите, чтобы не брыкался. А ты, Спица, 'петушка' свеженького готовь...

— Что?!! — выдохнул Илья

Бугай и толстяк схватили его за руки, сноровисто 'завернули ласточку', бросили на соседний настил и прижали голову. Ярцев даже пикнуть не успел. Попытался было дернуться, но куда там — только по печени получил. А пока очухивался — его уже на 'шконке' разложили. Мордой — в доски. И если раньше Илья был уверен, что участвует в 'постановке', наблюдает спектакль самодеятельного 'камерного' театра, то сейчас подобные мысли испарились. Не похоже, что на испуг берут — слишком рьяно актеры за исполнение ролей взялись. С неподдельным энтузиазмом. Аж суставы хрустят.

— Пустите, гады!

Хотел крикнуть, но вышел едва слышный писк. Илью по-настоящему проняло. Почти так же, как на поляне в лесу, когда его товарищей 'высасывало' чудовище. Хоть там ужас был иного рода, а по степени, градусу, глубине — чувства находились где-то рядом. От бессилия Ярцев чуть не завыл, но смог выдать только слабый, полузадушенный хрип.

— Спица, пасть заткни ему.

Между зубов тут же запихали какую-то тряпку — обрывок то ли футболки, то ли полотенца. Судя по запаху, тряпку никто давно не стирал. Поэтому, вдобавок ко всем радостям жизни, Илью замутило. К горлу подкатил комок, но наружу не выплеснулся. Наоборот, отступил по пищеводу. Мелькнула шальная мысль: 'Слава богу, а то захлебнуться недолго'. А потом Илья почувствовал, что с него стягивают штаны. Вместе с трусами.

Его в самом деле хотят 'петухом' сделать?!

Страх исчез. Нет, вернее, не исчез, а съежился, уменьшился, уступив место ярости. Илья, собрав последние силы, снова рванулся и неожиданно легко выдернул руку из захвата толстяка, затем вывернулся из-под амбала и вскочил. Освободился настолько просто и спокойно, что сам поразился. Ярцеву на мгновение даже показалось, что конечности стали какими-то неправильными — гуттаперчевыми, сверхгибкими, что ли. Ошарашенные сокамерники не успели ничего предпринять, лишь Черенок рявкнул:

— Куда?!

А потом Илья неожиданно для себя самого зашипел...

ГЛАВА 3

Упитанная зеленая муха с противным жужжанием вилась вокруг тусклой электрической лампочки под потолком. Илья вяло наблюдал за движениями насекомого. Сидя на шконке. А чем еще прикажете заниматься в камере? Только сидеть. И на мух глазеть. Не пялиться же на своих сокамерников — негуманно это. Ведь от случайного взгляда Ильи на них диарея напасть может. Вместе с энурезом. Вон, забились по углам, пошевелиться боятся. И правильно, пусть дрожат, засранцы. А то раньше орлов из себя корчили, едва его не... Вспоминать, что едва с ним не сделали, Илье не хотелось. Да и помнил он, честно говоря, очень немногое. Прямо как Доцент из кинокомедии 'Джентльмены удачи' — тут помню, а тут не помню. И камера в наличии, и зеки. Только комедия странная вышла.

Последнее, что четко запомнилось Илье — он вскочил и почему-то зашипел. Словно рассерженная кобра. Потом он просто отключился. А когда пришел в себя, то обнаружил, что стоит (именно стоит, а не лежит, как полагается нормальному человеку при потере сознания) посреди камеры, Черенок сидит в углу в своеобразной защитной позе — выставив кулаки, а остальные заключенные прячутся чуть ли не под шконками. Кое-кто — именно там, без всяких 'чуть ли'. И запах странный в атмосфере витает. Ярцев приготовился было отбиваться дальше от посягательств на... самое сокровенное, но никто не спешил нападать на него. В смысле, не на самое сокровенное, а на Илью. Наоборот, прежние агрессоры отводили глаза, вжимали головы в плечи и старались отползти подальше от 'жертвы'. А Спица, когда Ярцев, подошел к нему поближе и заглянул под шконку, замотал башкой, замычал что-то типа 'нет-нет, не надо!' и громко испортил воздух. Пришлось отступить.

Что случилось в период 'помрачения сознания', Илья так и не выяснил. Осторожные расспросы сокамерников практически ничего не дали. Бугай и толстяк молчали, словно хулиганы в учительской, испуганно таращась на Ярцева, 'хорек' при малейшем приближении начинал блажить, чтобы его не трогали, и лишь Черенок вел себя более-менее адекватно. То есть не вжимался в стену, не верещал, только настороженно зыркал по сторонам. И даже с Ильей сам говорить начал.

— Ты это... отвали лучше.

— Чего? — удивился Ярцев

— Отвали от меня, понял, не подходи!

— Хорошо... А что случилось-то?

— Не знаю, — буркнул Черенок, — вырубился я. Сейчас очухался только. И стрёмно что-то совсем, а эти, — очкарик кивнул на дружков, — вообще обхезались. Так что отвали по-хорошему...

Приглядевшись, Илья увидел мокрые темные пятна на штанах у здоровяка и жирдяя. Специфические пятна. Заглядывать под настил и рассматривать, как дело обстоит с одеждой у 'хорька' поленился. Судя по запаху из-под шконки, хорек обгадился... по всем направлениям.

Ясно теперь, откуда это душистое амбре.

Илья упорствовать в расспросах не стал и отвалил. Согласно рекомендации авторитетного очкарика. Однако на душе было муторно. Если пользоваться терминологией Черенка — стрёмно. Что могло так напугать уголовников — до мокрых штанов? До беспамятства? И самое главное — у самого Ильи провалы, пустота... Только странное шипение до сих пор в ушах отдается.

Поневоле в голову полезли мысли о тенях из леса. Уж не они ли попытались проникнуть в камеру и высосать душу?

Тревога навалилась с новой силой. Илья принялся ходить по камере, но потом уселся на настил. Обстановка в камере без того нервная; за каждым шагом Ярцева напряженно следили четыре пары глаз, а 'хорёк', едва Илья поворачивался в его сторону, ещё и начинал заводить любимую песню про 'не надо!'. Дабы не накалять атмосферу, пришлось полировать пятой точкой деревянный настил. Думать, терзать себя страхами и наблюдать за мухами. От безысходности. Хотелось завалиться на спину, так сказать, перейти в горизонталь, но ложиться на шконку Ярцев брезговал. И вынужденно сидел. На краешке настила.

Время тянулось столь томительно, что казалось сиропом. Илья не возражал бы и против визита оперов, но его почему-то не вызывали. Ожидание казалось невыносимым. Поэтому, когда железная 'шторка' на маленьком, не тянущем даже на бойницу, окошке отрылась, Ярцев обрадовался. Всё какое-то изменение. И к тому же чудовища едва ли таким макаром в камеру заглядывать станут.

Железная шторка упала, а потом громыхнула задвижка на двери.

— Ярцев, на выход!

— Куда, к операм?

— Там узнаешь. Руки за спину, лицом к стене.

Конвоир-сержант провел Илью в уже знакомый кабинет на четвертом этаже. Правда, ни Дениса, ни его товарищей там не было. У окна стоял мужик — невыразительный, какой-то стандартный. Среднего роста, сухощавый, с короткой стрижкой и незапоминающимися чертами лица. Встреть Илья подобного персонажа на улице — взгляд бы не зацепился. А тут — поневоле... внимание обратишь. Военный, что ли? Хотя откуда тут вояке взяться — мент, наверное, начальник оперской или еще кто.

Незнакомец приказал конвоиру:

— Снимите наручники.

Когда сержант снял 'браслеты', 'начальник' кивнул Ярцеву на стул:

— Присаживайтесь, Илья Борисович, — и, обращаясь уже к конвоиру, добавил: — Вы свободны.

— А как же?.. — начал было возражать сержант, но незнакомец добавил металла в голос:

— Свободны!

Конвоира словно ветром сдуло.

Илья уселся на предложенное место и на всякий пожарный случай поздоровался с мужиком:

— Добрый день.

— Добрый, — ответил незнакомец. Он отошел от окна и расположился за столом — напротив Ильи. — Для вас он, несомненно, добрый.

Такое начало, мягко говоря, настораживало. Ярцев, и без того, за последние сутки массу потрясений пережил, а тут еще этот хмырь издевается. Очередные оперские штучки? После нападения чудовищ, штурма квартиры, конфликта с заключенными в камере и странного провала в памяти нервы Ярцева были уже на пределе. И бояться он уже устал. А тут намеки прозрачные... Захотелось схватить со стола что-нибудь увесистое, вот, эту странную деревянную конструкцию с железными винтами, например, и стукнуть собеседника по башке. От души приложиться. Чтоб не издевался.

'Хмырь', словно прочитав агрессивные мысли Ильи, похлопал ладонью по деревянной конструкции с винтами.

— А они всё еще дела по старинке подшивают. Как при царе Горохе. Ничего не изменилось...

Ярцев невольно снова взглянул на конструкцию. С помощью этой штуки дела подшивают? Ничего себе! А на вид — она для пыток задержанных предназначена. Не иначе.

— Извините за лирическое отступление. Воспоминания юности... — Мужик улыбнулся и протянул руку.— Разрешите представиться. Полковник Смирнов. Сергей Иванович.

— Очень приятно.

Илья пожал крепкую сухую руку полковника очень осторожно, словно опасаясь, что это очередная примочка оперативников, и Смирнов сейчас, сделав захват, перейдет на болевой прием. К счастью, собеседник использовать борцовские методы не спешил, и Ярцев рискнул поинтересоваться:

— Вы из полиции.

— Нет.

— Из ФСБ?

— Кхе... — откашлялся Смирнов. — Нет, из смежной структуры.

— Это какой? — удивился Ярцев.

— Вот об этом я с вами и хочу поговорить. Не только и не столько, но в том числе,— довольно туманно высказался полковник. — Сразу предупрежу, беседа будет носить сугубо конфиденциальный характер и разглашать её содержание не стоит. Впрочем, даже если вы кому-то что-то поведаете, ничего страшного не произойдет. Но лучше — не стоит. Почему — сами поймете...

— Подписку будете брать?

— Пока нет. Кстати, независимо от результатов нашего сегодняшнего разговора, подозрения в причастности к убийству с вас будут сняты.

В груди радостно ёкнуло.

— А к разбою? — обнаглев, спросил Илья.

— Какому разбою?

— Ну, с телефоном таксиста...

— Ах, это... Не волнуйтесь, если наша беседа пройдет конструктивно, по данному факту вопросы тоже закроем. Телефон пострадавшему уже вернули, претензий у него не будет.

— Спасибо, я уже думал — пропал. Ни за что, ни про что.

— Благодарить еще рано, — заметил полковник. — Давайте непосредственно к сути...

— Давайте.

— Меня интересует, что вы видели в лесу, — напирая на слово 'видели', сказал Смирнов и выложил на стол небольшой приборчик, похожий на диктофон. — Правдиво. Насколько бы фантастически не звучали ваши слова — не нужно ничего скрывать. От этого зависит дальнейший ход разговора.

Внутренний голос настойчиво советовал промолчать про чудищ, наплести с три короба, хотя бы про отравление грибами, но Илья почему-то решил говорить правду. Как внутренний голос не противился. Интуиция подсказывала, что этот мужик с невзрачной внешностью на байку не купится и поймет, если начать ваньку валять. Да и недаром Смирнов происшествием на лесной поляне интересуется. И про смежную структуру тоже неспроста обмолвился. Целый полковник как-никак, коль не врет. Может, хоть что-то прояснится.

Поэтому Илья поведал о событиях в лесу все, не пытаясь ничего скрыть. В психушку определят — значит, так тому и быть.

Полковник слушал историю очень внимательно, периодически делая пометки в блокноте. И, как почудилось рассказчику, не очень удивлялся фантастической составляющей. Не хмыкал, не цокал языком, не перебивал. Лишь пару раз задал уточняющие вопросы.

-... а потом я заснул. А сегодня меня схватили и сюда привезли, — завершил повествование Ярцев.

— Ясно. — Полковник черканул что-то в блокноту и спросил: — Ещё раз... Первая тень, та, что с рогами, вступила в схватку со второй?

— Да. Сто процентов.

— А рассмотрели их вы хорошо?

— Не то, чтобы сильно хорошо, но... нормально. Детали не разглядел, конечно, а в целом...

— Нарисовать сможете?

— Я, мягко говоря, не живописец.

— Попробуйте, — Смирнов взял со стола лист бумаги и ручку и протянул Ярцеву.— Как получится.

Протяжно вздохнув, 'живописец' взял 'художественные принадлежности' и принялся рисовать чудовищ. Получилось посредственно, но узнаваемо. Для Ильи, по крайней мере. Особенно рогатая тень удалась. Даже 'морду' сумел вспомнить и прорисовать довольно четко.

Смирнов забрал у 'живописца' 'полотна' и внимательно изучил их

— Что ж, недурно, недурно... Конечно, не Айвазовский, но суть верно ухвачена. И это замечательно!

— Замечательно, потому что нарисовал... нормально? — удивился Ярцев.

— Нет, потому что — увидел, разглядел, — поправил полковник и добавил: — Вы нам подходите.