Вместо стонов и причитания в ответ на такие неожиданно жёсткие действия властей в местечках стал слышен уже и ропот. Вот тут и пошли разговоры, что царь сделал евреям предложение приняв которое они смогут получить от него послабления. Но, мол, тузы еврейства скрывают это от остальных своих соплеменников и не хотят их принимать, надеясь как всегда откупиться деньгами. Но, гонениям подвергаются из-за этого все иудеи ! Это у простых евреев сыновей забирают на войну! С них берут штрафы и рушат вполне спокойную размеренную жизнь кагалов и местечек. Среди названых имён, тех кто как будто скрывал о делах с властями прежде всего звучало имя — Иосифа-Евзеля Гинцбурга. Ходили слухи, что именно ему русский царь в Севастополе предложил сделку. А он как последний гой молчит об этом. Может он и стал таковым? Предав ради сохранения своих миллионов свой народ? Поэтому Иосиф Гинцбург и чувствовал себя придушенным и придавленным. На него давили со всех сторон. Власть обещала новые казни египетские, только против евреев и просто как минимум посадить, конфисковать его миллионы. Брала за горло и еврейская верхушка, которой тоже крепко доставалось, а старые связи и способы не помогали в решении проблем, они требовали от него подтвердить или опровергнуть разговор с императором в Севастополе. Звучали в его адрес уже и прямые угрозы, его начали винить в нынешних бедах евреев и призывать к ответу.
'Что ж и вправду лучше стать спасителем, чем оказаться заодно с гонителями. Прав оказался царь и этот их Пушкин. 'Всё возьму сказал булат'. И ведь это император сделал так, чтоб евреи начали ссориться между собой и думать о пощаде. Сейчас против силы его власти и злато не срабатывает', — горько ухмыльнувшись подумал еврей-миллионщик Гинцбург. И в тот же день от его имени разошлись приглашения явным и тайным главам евреев России. Откупщикам, зерноторговцам, финансистам, равнинам. Миллионщикам и властителям умов и судьбами евреев России. Хотя многие из них понимали, что далеко не им предстоит решать судьбу евреев в России.
Жители Сухума этой ночью увидели невиданное ранее. Это были десятки огней в море, которые подтверждали ходившие по городу и окрестностям слухи и разговоры последние недели три о том, что придёт флот союзников и высадит большой десант. Который начнёт наступление вглубь Грузии, сначала на Кутаиси, а там дальше на Тифлис. И всё, придёт конец власти России над Абхазией и Грузией. Но, взошло солнце осветило море, а флота то и нет! Зато были рыбаки, которые клялись всеми родными, что видели флот союзников. И что он ушёл к Поти и Батума, чтобы там высадить часть десанта и тем самым отрезать русским пути отступления и соединиться с турками из Батума. А потом вернётся в Сухум. И как доказательство показывали мелкую серебреную монету не турецкую и не русскую вырученную за удачно проданную рыбу и вино. По городу, а затем и по окрестностям новость о скором приходе европейцев разлетелась быстрее, выпитого рога с вином на застолье. В Абхазии Россию не любили, она не давала ей жить как раньше ... вольно. То есть в состоянии постоянной вражды и грызни между родами, князьями. Ушли в прошлое и набеги друг на друга и соседей. О такой жизни рассказывали старики молодым. И вот теперь появлялась возможность вернуть это и даже больше. Именно про вернуть больше чем Абхазия и думал князь Михаил Шервашидзе.
Русские войска в неудачном 1854 году из Абхазии поручено было вывести генерал-лейтенанту князю Михаилу Шервашидзе. Он беспрекословно это поручение исполнил и сам поселился по соседству с Абхазией в Мингрелии, в доме своего тестя князя Георгия Дадиани. Однако, правительница Мингрелии Екатерина Дадиани, враждебно относившаяся к Михаилу, просила князя Мухранского, командира гурийского отряда, удалить Шервашидзе, как интригана. Прибывший в Зугдиди генерал Реад имел с ним серьезный разговор, после которого князь Михаил казался очень взволнованным и раздраженным. Спустя три недели после этого он внезапно выехал из Мингрелии в Самурзакань, где объявил тамошнему приставу, что едет по секретному предписанию Реада. Прибыв 12-го мая в Очамчиру, он собрал там близких к нему князей и отправил их к муширу Мустафе-паше, командующему турецкими силами в Черкесии, Сухуме, Абхазии и Батуме, Аджарии. Посольство, предложило туркам нейтралитет, прибавив, что, если союзники высадят в Сухуме достаточно сильный отряд, то Михаил с абхазцами перейдет на их сторону. Мустафа, а также находившиеся в Сухуме англо-французские агенты Лонгворт и Шампуазо отвергли это предложение. Им нужен вооруженный союзник из местных сейчас. Мустафа-паша, желая лично познакомиться с владетелем на пароходе отправился из Сухума в Очамчиры. Однако, князь Михаил уклонился от свидания. Паша ясно дело рассердился. Чтобы его смягчить, князь послал к нему знаменитого убыха Хаджи-Берзека для переговоров. После них Мустафа вновь прибыл в Очамчиры, где пригласил на пароход Михаила, обласкал его и привёз в Сухум здесь владетель был встречен с воинскими почестями и ему был отведен лучший дом. Князь Михаил Шервашидзе выдвинул условия за переход на сторону турков: 1) всех тех прав и преимуществ, которые были предоставлены его деду Келеш-бею, вассалу Порты; 2) главного начальствования над войсками, расположенными в Абхазии, 3) обещания, что все области, которые оружием и переговорами он успеет присоединить к Абхазии, останутся навсегда в потомственном его владении.
Пока Мустафа-паша сносился со Стамбулом, Шервашидзе ездил по Абхазии, собирал своих приверженцев и убеждал их оказывать туркам содействие, но не вступать с ними в сделки иначе, как через него, главу народа. И во время всех этих событий и появился человек с саквояжем набитым золотыми монетами. После побед России у Керчи, Севастополя боевого настроя в Абхазии против русских поубавилось. Но, человек с саквояжем был напорист, уверен и убедителен. На вопрос будет ли десант в Сухум англо-французские агенты Лонгворт и Шампуазо по этому поводу говорили не 'да' не 'нет'. Турки не уверенно, но, убеждали князя, что возможен приход их войск из Батума и Трабзона. Ведь их у султана несмотря на поражения их ещё много. Зато активную поддержку князь Шервашидзе получил у Магомет-Амина, хотя его активность ему конечно не нравилась, по сути чужака в его владения. Но, он обещал в переписке выступить со своими людьми князю в помощь и затем опираясь на пример Абхазии поднять на борьбу тысячи черкесов против русских.
Русские войска гурийского отряда под командованием генерала князя Ивана Константиновича Багратиона-Мухранского провели демонстрацию в мае в кобулетском санджаке почти до самого Чурук-су, ввиду корпуса Мустафы-паши, который, будучи расположен на хорошей позиции, он не трогался с места. Турки очень хорошо понимали, что движение это не имеет никакой цели, кроме рекогносцировки и демонстрации, потому что постоянное занятие кобулетского санджака было бы для русских бесполезным и крайне отяготительным бременем. После этого русские стояли за Ингури в Мегрелии и Гурии тихо.
Конечно на сонное царство гурийский отряд князя Багратиона-Мухранского был не похож. Вследствие наставлений князя Мухранского, гурийская милиция, без всякой поддержки регулярных войск, не переставала тревожить неприятеля своими нападениями, всегда успешными, хотя, конечно, не приводившими ни к каким важным результатам. Но, боевой дух это поднимало. Кровь, история, вера давно перессорила старых соседей. Кобулетцы, аджарцы, лазы — одного с ними происхождения, говорят с ними одним языком, считаются фамильным родством между турецкими сановниками очень много есть гурийских уроженцев. Контрабанда и торговля людьми — любимый промысел части гурийцев — поддерживают эти связи через границу. Легко понять, что посреди гурийцев турки могли найти много людей склонных к измене таковые люди были во всех классах общества. Правда, что они не составляли собою какой-нибудь партии, но из исторического опыта известно, что измена легко переходит при благоприятных для этого условий из возможности в практику. Чтобы предупредить в будущем эти неблагоприятные явления, опытный в местных делах князь Мухранский всячески старался в Гурии придать нынешней войне характер личной народной вражды к туркам. Командирами гурийской милиции назначены были люди, если не совсем безукоризненной нравственности, зато обладавшие предприимчивостью, отвагой и удальством. Зимою 1854-го и 1855-го года, турки в Кобулетах не думали со своей стороны ни о каких наступательных действиях и, конечно, всего более желали оставаться с гурийцами в отношениях безмолвного перемирия, которое само собою заключается в зимнее время между передовыми войсками. У гурийцев же при постоянных успехах в стычках с турками, воинственность наоборот разыгралась. Поэтому за Гурию генерал был относительно спокоен. Как и за Имеретию.
Сам князь считал, что имеретины основательно преданы русскому правительству. Но, на первое место он конечно ставил свою — родную Картли. Присоединение Имеретии к России не обошлось без волнений и мятежей естественного последствия приверженности народа к прежде царствовавшему дому, но все это и причины, и последствия в настоящее время совершенно изгладилось без сильного отражения на настоящем поколении. Имеретины не так впечатлительны, не так способны к мгновенному увлечению, как другие грузины, характер их обозначается более строгими чертами. За, что они их недолюбливали и не всегда понимали их действия и принятые решения.
Внутреннее положение Мингрелии или Мегрелии никогда не было так тревожно, как в 1854-м и 1855-м годах, в то самое время, когда необходимо было единство для отражения общего внешнего врага. Что вызывало тревогу у нового наместника на Кавказе и командира Гурийского отряда. Трактатом 1803-го года, декабря 2-го дня, Мингрелия или Мегрелия присоединена к России. Её правители князья Дадианы вручили русскому правительству все политическое значение, которым обладали они в кругу более или менее самостоятельных закавказских владетелей, русское правительство обязалось оберегать их от всякого внешнего нападения и за весьма немногими ограничениями, не вмешиваться в способ их управления народом. В итоге получилось так, что Дадианы и их люди опираясь на договорённости и русские штыки делали в Мингрелии всё, что считали нужным. А именно выжимали из населения как можно больше денег. Быть настоящим князем в Российской империи стоило дорого, особенно в Санкт-Петербурге. А князья Дадиани всегда были настоящими князьями.
Не этого ждали мингрельцы от русской власти. В других частях Закавказья приверженность ей была основана на сравнении прежнего времени с настоящим, на сознании водворившегося благосостояния и обеспечения прав и собственности каждого. Мингрелия и прежде мало терпела от нападений внешних врагов, во внутреннем быте ее не произошло никаких улучшений, а только издавна вкоренившиеся злоупотребления сделались ощутительнее, при изменившихся понятиях, команды русских войск появлялись в Мингрелии не для охранения ее, а для поддержания несправедливой власти Дадианов, для экзекуций или для поддержания русских таможенных учреждений, весьма естественным образом ненавистных народу вольному, торговому и пограничному. Даже духовенство ненавидело Дадианов, отобравших в пользу свою церковные имения. Поэтому за Мингрелию князь Мухранский не был так спокоен как за Имеретию. Но, там стояли его войска и было тихо по местным мерках. Он даже сумел набрать почти два батальона из мингрел или мегрел в ополчение.
А вот Сванетия которую закрывают от остального мира хребты и перевалы проходимы только в теплое время года, и то с затруднениями, положение дел разворачивалось не в пользу России. Сванов, сванетов считали самыми дикими среди грузин. Сванеты как истинные дети гор весьма склонны к воровству и убийству, но при этом неожиданно не очень храбры для горцев. Народ этот, пользуясь неприступностью страны, легко мог бы сохранить свою независимость и тем легче, что мало мог возбуждать опасений в соседях или служить приманкой их властолюбию. Несмотря на то, подчиняясь естественному закону политического тяготения слабого к сильному, Сванетия вся, непосредственно или косвенно, подчинилась русскому правительству. Немногочисленным сванам, зажатым между Абхазией, Мингрелией, Имеретией, осетинами и черкесами власть России давала спокойствие.
Несмотря на численную и моральную слабость сванов, покорность их заключала в себе военно-политическое значение, дополняя окружение Карачая и Кабарды покорными нам народами. Это обстоятельство, важное и при обычном положении дел на Кавказе, еще более должно было обращать на себя внимание, когда началась нынешняя война. Неприятель, заняв Мингрелию и склонив на свою сторону Сванетию, мог беспрепятственно действовать на Кабарду и возмутив ее, угрожать Владикавказу и Военно-грузинской дороге. Которая тонкой линией связывала Кавказ и Закавказье. Поэтому, чтобы иметь возможность предупреждать опасность, прежде чем она успеет обнаружиться, князь Мухранский неусыпно следил за всем происходившим в Сванетии. И не зря.
Поведение князя Константина Дадишкилиана становилось всё более подозрительным. Находясь в тесных родственных связях с некоторыми цебельдинцами, горячими приверженцами ислама и турецкого владычества, князь этот вступил в непрерывные сношения с неприятельскими эмиссарами и политическими агентами, которые в то время во множестве рассыпаны были по Кавказу и Закавказью. Сношения эти начались вслед за очищением нашими войсками Абхазии. Материальных средств против князя Константина никаких не было в нашем распоряжении, моральные заключались в одной переписке, всегда бесплодной, когда она не может быть подкреплена военными и материальными средствами. Оставалось прибегнуть к политическим уловкам, поддерживая соперников князя Константина в Сванетии. С этою целью, князь Мухранский сблизился с князем Джансухом Дадишкилианом, который, по богатству, связям и влиянию в Сванетии, ничем не уступал князю Константину и мог парализовать все его замыслы. Дело пошло успешно. Весною 1855-го года, едва открылась возможность проехать через снежные хребты, Джансух отправился в Мингрелию, для свидания с князем Мухранским и для личных с ним переговоров, но тут случилось происшествие, придавшее положению дел в Сванетии новый, весьма неблагоприятный для нынешнего положения дел оборот.
По пути, князь Джансух вероломно был убит братьями князя Константина. Последний хотя и отклонял от себя прямое участие в убийстве, но оправдывал его стародавним фамильным кровомщением, не довольствуясь этим оправданием он напал на селения принадлежавшие убитому Джансуху и вооруженною рукою присоединил их к своему владению. Таким образом, князь Константин сделался явным изменником и преступником в глазах русской власти. И легко можно было ожидать, что он не только не остановится на этом скользком пути, и не предпримет завоевание Сванетии столь ещё недавно признавшей над собою власть России. Все это неминуемо должно было вовлечь его в тесные сношения с нашими врагами, которые были вполне доступны для князя Константина Дадишкилиана находясь во множестве в Сухуме. Необходимо было заблаговременно принять против него меры более действительные чем письменные увещания. В начале июня 1855-го года князь Мухранский ходатайствовал о дозволении отправить против князя Константина небольшой отряд несмотря на трудности пути, успех экспедиции едва ли подлежал сомнению, потому что предстояло действовать против по сути дикарей, чуждых всякой военной опытности и никогда не слыхавших еще пушечного выстрела сверх того, в самой Сванетии, многочисленные приверженцы убитого Джансуха поспешили бы присоединиться к русским. Экспедиция против сванов в Тифлисе была признана несвоевременной, но, и отказать не отказали Таким образом, положение дел в Сванетии весной и начале лета 1855-го года было весьма неблагоприятно. Конечно, по отдаленности этой страны, опасность не могла разразиться непосредственно, но, при особом стечении обстоятельств могла повлечь за собою весьма неблагоприятные для последствия для русского владычества в Грузии.
