— А теперь, — Венсит встряхнулся, очнувшись от угрюмого разглядывания пламени, — я последний белый волшебник Контовара — пусть мои друзья вспоминают меня с нежностью в залах Исварии! Боги знают, что я причинил им достаточно горя, когда они были живы! — Он улыбнулся воспоминаниям, затем нахмурился. — Но если их задачи закончены, то мои — нет, и мне нужна твоя помощь. Я сказал, что ты был важной частью головоломки, но это не совсем точно. Или, скорее, это недостаточно конкретно, потому что правда в том, что ты — ключевая фигура. Я бы даже сказал, ключевая часть.
— Но... — рыжеволосый мужчина резко сглотнул. — Я все еще не понимаю, — продолжал он, его голос был намного тише, почти жалобным, его гнев сменился замешательством. — Ты Венсит из Рума! Каждый школьник знает легенды о тебе, о том, чего ты достиг. Я тебе не нужен!
— Венсит из Рума — это мое имя, а не то, кто я есть, — сказал Венсит. — По крайней мере, не обязательно. Я многое значу для многих людей — и в этот момент для тебя я гораздо важнее, чем просто создатель легенд. — Он фыркнул в насмешке над самим собой. — И создание легенд — это не все, о чем говорят, мой друг! Легенды — это неудобные вещи. Обычно их творят люди, которые всем сердцем желают оказаться где-нибудь в другом месте, и любой здравомыслящий человек избегает их, как чумы. Но это к делу не относится, потому что кем бы я ни был для других людей, для тебя я единственный человек, который знает, как ты вписываешься в борьбу волшебников. Я знаю путь через нее, хотя честность заставляет меня предупредить тебя, что легких дорог не бывает, и путешествие со мной не будет приятным. О, у этого могут быть свои моменты, но ты будешь проклинать меня так же часто, как и благодарить. — Он внезапно ухмыльнулся. — Базел мог бы сказать тебе, что я не самый легкий спутник в походе даже при самых лучших условиях, но ты полон решимости отправиться в путешествие, несмотря ни на что. К сожалению, если ты покинешь эту таверну без меня, это почти наверняка будет очень короткое путешествие. Если уж на то пошло, честность вынуждает меня признать, что, боюсь, шансы на выживание невелики, что бы ты ни делал. Единственная абсолютная уверенность, которую я могу тебе дать, — это то, что без меня ты не выживешь; в остальном результаты все еще... должны определиться.
Рыжеволосый мужчина моргнул, но его зеленые глаза утратили блеск шока. Он рассеянно потер свою покрытую шрамами грудь, обдумывая слова Венсита. Затем он удивил самого себя, внезапно улыбнувшись.
— Ну, ты откровенен — в некоторых вещах — для волшебника, — усмехнулся он. — По сути, я проклят, если доверюсь тебе, и обречен, если не доверюсь!
— Не самый приятный выбор, — признал Венсит. Он выудил помятую трубку и набил ее, его горящие глаза непроницаемо смотрели на молодого человека. Затем он сунул щепку в огонь и от нее осторожно раскурил трубку.
— Если ты не можешь сказать мне, кто я такой, — сказал рыжеволосый мужчина странно полным достоинства голосом, — ты можешь хотя бы сказать мне, что я должен делать?
— Не совсем. — Венсит выпустил синий дым на вощеные сыры, свисающие с кухонных балок, но в его голосе звучало сострадание. — Я могу только повторить то, что сказал раньше. Ты боец, а бойцы всегда полезны. Но ты также гораздо больше этого — по крайней мере, потенциально — и внутри тебя есть вещи, которые я не смею тревожить. Вещи, которые могут сделать тебя неисчислимо важным.
Гвинна принесла две кружки горячего чая, и рыжеволосый мужчина поблагодарил ее и вдохнул пар, благодарный за то, что его прервали, пока он пытался разобраться со словами волшебника и своей искалеченной памятью. Он не мог поверить, что внутри него было скрыто что-то особенное, но, имея в прошлом только пустоту, он также не мог опровергнуть заявления Венсита.
Он наблюдал, как персонаж мрачной легенды торжественно извлекает серебряный свисток из одного из хохлатых ушей Гвинны, и улыбнулся, когда девушка восторженно захлопала в ладоши. Она крепко обняла волшебника за шею, что-то прошептав ему на ухо, прежде чем взять свое новое сокровище, чтобы показать матери.
Лиана сделала паузу, чтобы как следует полюбоваться свистком, а затем нежно коснулась красно-золотых волос, освобождая Гвинну от ее обязанностей. Девочка свернулась калачиком рядом с котом, и огромный зверь поднял голову со своих лап, чтобы позволить ей удобно устроиться на его передних лапах и небрежно прислониться спиной к его груди. Голова Бланшраха была размером почти со все ее туловище, но он громко замурлыкал и положил подбородок на ее хрупкое плечо, прищурив янтарные глаза.
Пылающие глаза Венсита следили за Гвинной, и рыжеволосый мужчина распознал яростную нежность в на мгновение неосторожном выражении лица волшебника. Эта нежность сделала больше, чем любые слова, чтобы завоевать его сердце, но он пока не был готов отказаться от своих сомнений.
— Предположим, — тихо сказал он, наклоняясь вперед, — предположим, я признаю, что ты тот, за кого себя выдаешь, и что, каким бы невероятным это ни казалось, я действительно важен. Давай даже скажем, что я должен тебе доверять. Но если я это сделаю, что — если это не звучит корыстно — сам получу от этого?
— Разумный вопрос, — мягко сказал Венсит. — И очень простой. Но у меня нет простого ответа. Я даже не могу обещать тебе твою жизнь, только ее смысл.
— Загадки внутри загадок, — вздохнул рыжеволосый мужчина.
— Конечно! — Венсит внезапно усмехнулся. — В конце концов, я волшебник. — Затем он устремил на молодого человека более добрый взгляд. — Но я обещаю тебе вот что. Я клянусь своим искусством, что когда-нибудь, если мы оба будем живы, ты узнаешь свое собственное имя и причину всех моих поступков. Кроме этого, на данный момент я не могу сказать тебе ничего больше. Не просто не хочу сказать, а не могу сказать.
— Боюсь, я в это верю, — неохотно сказал рыжеволосый мужчина.
— И, веря в это, ты позволишь мне вести тебя?
— А какой у меня еще есть выбор?
— Только тот, что я тебе описал, — мягко сказал Венсит.
— Тогда то, что нельзя вылечить, нужно вытерпеть, не так ли?
— Я рад, что ты так хорошо это воспринимаешь, — тон волшебника был сухим, как пустыня.
— Я бы не стал, если бы мог помочь этому!
— Думаю, что нет.
Венсит замолчал и потягивал чай, пока рыжеволосый мужчина медленно переваривал сказанное и пытался представить последствия своего собственного согласия. Дым от трубки Венсита вился странными завитками и узорчатыми облаками, которые, казалось, несли в себе тайный смысл, недоступный пониманию, и именно волшебник наконец нарушил молчание.
— Полагаю, тебе нужно имя, не так ли?
— Это может быть полезно, — едко сказал рыжеволосый мужчина, высоко вытягивая руки в зевке, выгибающем позвоночник. Он задержал растяжку на пару ударов сердца, затем откинулся на спинку скамьи. — Я не могу вечно оставаться "моим другом". Но имя человека должно что-то говорить о его жизни. Так не мог бы ты предложить какое-нибудь одно?
В его тоне сквозила неприкрытая ирония, но Венсит не клюнул на приманку.
— Имя — это очень личное, — возразил он. — Я предлагаю тебе выбрать что-нибудь для себя.
— Хорошо, — согласился рыжеволосый мужчина, скрывая любые следы разочарования, когда его зонд отскочил от брони молчания волшебника. — Как тебе "Кенходэн"? — спросил он наконец, в зеленых глазах блеснул горький юмор.
— Значит, ты помнишь Древний язык, — сказал Венсит.
— Кое-что из него.
— Тогда это хороший выбор, — спокойно согласился волшебник, и снова воцарилась тишина, подчеркнутая потрескиванием огня и шипением дождевых капель, умирающих в его пламени. Оба мужчины знали, что это имя означало одновременно принятие и вызов, поскольку на старом языке Высокого Контовара "Кенходэн" означало "рожденный из тишины".
* * *
Заговор грома, ветра и проливного дождя правил Белхэйданом, пока ночь приближалась к бурной кульминации. Даже самые оптимистичные в конце концов оставили надежду на затишье, и один за другим завсегдатаи "Железного топора" расплатились по счетам и уныло удалились в бушующую тьму. В конце концов, осталась лишь горстка несгибаемых, и Базел передал бар помощнику и присоединился к своим гостям на кухне.
Прислуга удалилась, оставив свою хозяйку с дочерью и гостями. Время сна Гвинны было сдвинуто в честь гостей, и она полулежала поперек передних лап кошки, а клыкастая голова мягко, но настороженно лежала у нее на коленях. Она сонно задремала, но ее мать сидела, погруженная в беседу с Венситом и человеком, которого теперь звали Кенходэн.
Недоверие Лианы было преодолено тем, что Венсит принял незнакомца, и теперь она сидела за столом напротив Кенходэна, рядом с Венситом, положив голову на плечо волшебника, потягивая чай и пытаясь помочь Кенходэну примириться с его искалеченной памятью. Она не могла быть на много лет старше его самого, и все же она подошла к разгадке его амнезии со спокойствием, далеко не свойственным ее годам. Ее живое чувство юмора никогда не было далеко от поверхности, но ее словесные выпады предназначались Венситу, а не Кенходэну, и в ней было что-то почти... материнское. Это было неподходящее слово, но оно подходило ближе, чем любое другое, которое он мог придумать, потому что за ее состраданием стояла мудрость, которая казалась странно неуместной в ком-то, кому не могло быть больше тридцати — максимум тридцати пяти. Однако, каким бы ни было "правильное" слово, он определенно не собирался жаловаться. Он нашел ее тихое сочувствие и принятие, теперь, когда Венсит поручился за него, успокоив незаживающую рану в его сознании, и маленькая группа погрузилась в теплый уют людей, которые слышат, как бушует непогода за уютной крышей.
И затем Базел ворвался в тишину, как веселый удар грома, его глубокий голос отдавался эхом, пока Гвинна не проснулась достаточно, чтобы попроситься на колени своего отца, в то время как Лиана шикнула на них обоих. Базел поднял свою дочь с ее насеста на скамейке, и глубокое мурлыканье Бланшраха заурчало, когда его голова нежно коснулась колена градани. Гвинна обвила руками толстую шею отца, когда он перекинул могучую ногу через скамейку Венсита и крепко прижал ее к себе. Лиана налила ему чай, и их взгляды тепло встретились.
— И не случилось ли так, что ты взяла и разгадала нашу тайну, любимая? — спросил Базел, сердечно обнимая ее и еще раз целуя волосы дочери.
— По крупицам, — безмятежно ответила Лиана. — По крайней мере, у нашего гостя есть имя, и они с Венситом достигли взаимопонимания.
— Настолько, насколько мы можем за одну ночь, — вставил Венсит, медленно поворачивая голову, чтобы размять затекшие мышцы.
— И кто мог бы просить большего? Однако, клянусь Мечом, этого достаточно, чтобы заставить мужчину занервничать, услышав, как Венсит из Рума признает ограничение!
— Я никогда не претендовал на всемогущество, — мягко сказал Венсит.
— Просто сыграл свою роль! — фыркнул градани. — Я не жалуюсь, заметь. За эти годы ты вытащил меня с моей шкурой в целости и сохранности — более или менее — не из одной передряги.
— Но это такая большая шкура, — задумчиво сказал Венсит. — Конечно, ты же не так часто жалеешь о ее маленьком кусочке?
— По-моему, Томанак никогда не обещал, что мне не придется время от времени проливать кровь, — весело ответил Базел. — Буду рад замарать любого врага своей кровью, если так случится, что он сможет ее добыть.
— Рискованное дело, — пробормотал Венсит. — Но хватит любезностей. Базел, это Кенходэн, еще один слуга Бога Меча. Кенходэн, я понимаю, что это может показаться маловероятным, но этот комок мускулов одновременно является защитником Томанака и мастером меча Белхэйданского отделения Ордена Томанака. У него было слишком мало ума, чтобы выбрать надежного бога, так что не спрашивай его совета ни о чем важном. Но если тебе нужен совет по поводу пролития крови, лучшего советника не найти.
Предупреждение Венсита о природе этого своеобразного домашнего хозяйства сослужило Кенходэну хорошую службу. Как и тот факт, что он уже столкнулся с достаточным количеством невозможностей, чтобы его предубеждения приобрели определенную эластичность после выпитого пунша. Ничего из этого не было достаточно, чтобы удержать его глаза от расширения в эхо его изумления. Деве войны сотойи, возможно, не было никакого дела в империи Топора, особенно если она была замужем за градани, но это была просто безделушка по сравнению с понятием градани-защитника Томанака! Любого Бога Света, если честно, но Томанака?
И все же, встретив острый, оценивающий взгляд градани, обращенный на него, он обнаружил, что у него даже не возникло искушения усомниться в веселом представлении Венсита. Эти карие глаза были остры, как кинжалы, они смотрели из-за фасада безудержного смеха и маски трактирщика, которую Базел по какой-то причине решил надеть, и в них не было ничего от варварского разбойника, который был стереотипом градани среди других человеческих рас. В них были интеллект, юмор, уверенность и ум, такой же острый и прямой, как собственный меч Томанака. Эти глаза были самым далеким, что только можно вообразить, от варварских, и все же глубоко в них, за юмором и частью сострадания, таилось нечто более неумолимое, чем сталь, и беспощадное, как булава Бога войны. Что-то, что подсказало ему, что, какой бы нелепой ни была сама идея, Базел Кровавая Рука действительно был защитником Томанака.
Кенходэн понятия не имел, как это могло произойти. Если бы кто-нибудь спросил его, он бы поклялся, что этого не могло произойти, но когда его разум приспособился к новому потрясению, он понял, что действительно может видеть, как градани — особенно такой, как сидящий с другой стороны стола от него гигант — мог быть привлечен к службе Томанака.
Томанак был суровым богом, хранителем воинского кодекса, но это была лишь одна из его обязанностей, и далеко не самая важная. Третий ребенок Орра и Контифрио и второй по силе после самого Орра, он был генерал-капитаном Богов Света, богом, чья рука низвергла самого Фробуса, когда тот восстал против власти Орра. Помимо этого, он также был покровителем справедливости, Судьей князей и Мечом Света, которому его отец поручил следить за равновесием весов Орра. И точно так же, как он сам был больше, чем просто покровителем воинов, такими же были и его защитники. Правда, они славились своим боевым искусством, но их истинная функция заключалась в том, чтобы быть его Мечами в мире смертных, оружием, готовым к его руке для защиты слабых и отправления правосудия.
Как защитник Томанака, Базел, безусловно, был подходящим партнером для девы войны сотойи, и он также имел звание Рыцаря Большого креста Легиона Топора. Более того, он имел право на часть прибыли из казны Ордена, что только усугубляло загадку того, почему он держал таверну.
Конечно, этот последний вопрос был второстепенным, практически незначительным по сравнению со всеми другими загадками, разгуливающими под крышей таверны, о которой идет речь.
— Ты воин, не так ли? — задумчиво произнес градани. — Да, у тебя есть навыки для сильных ударов, но это твой навык?
