Дэвид Вебер "Старые солдаты" (Боло 2)

Такахаши мог бы выжить.

И оплакивать их тоже не было времени.

Бенджи рванулся вперед, возглавляя клин из восьми истекающих кровью титанов. Суртуры поднялись из глубоко окопанных укрытий, разворачиваясь, чтобы контратаковать с флангов и тыла, когда батальон прорвался через их внешний периметр, "Хеллборы" выли в упор почти непрерывным огнем.

Внутрь! Мы у них в тылу! — уголок мозга Мэйники осознал это с чувством триумфа, которое пронзило даже сквозь ужас.

Ярко-фиолетовый значок внезапно вспыхнул на тактическом графике Бенджи, когда его анализ сигналов мелконианской связи внезапно выявил то, что должно было быть основным узлом связи.

— КП, Бенджи! Возьми КП! — рявкнула Мэйника.

— Принято, — без колебаний ответил Бенджи и снова изменил курс, прокладывая себе путь к командному пункту. Он маячил перед ним, и когда Мэйника наблюдала за анализом тактики, появляющимся на боковых панелях сюжета, она поняла, что это было на самом деле. Не местный командный пункт, а центральный командный пункт — нервное сплетение всей позиции Псов!

Они нашли организующий мозг мелконианского анклава, и она почувствовала внезапную вспышку надежды. Если бы они смогли добраться до этого командного пункта, уничтожить его, вывести из строя систему командования и контроля противника на время, достаточное для того, чтобы Девятая бригада морской пехоты смогла прорваться через дыру, которую они оставили за собой, тогда, возможно...

Пара Суртуров, окруженных сопровождающими их средними машинами, внезапно вырисовались из хаоса, адские твари швыряли листы плазмы в Боло, беснующихся в их рядах. Бенджи превратил левый фланг Суртура в раскаленные руины, в то время как Пегги встала плечом справа от него и убила другого. Их непрерывные повторители бушевали, когда Фенрисы разделились, пытаясь сделать широкий круг и добраться до их более слабой фланговой защиты, и эти средние мелконианские машины остановились, изрыгая ярость и жесткое излучение, когда взорвались их установки с антивеществом.

Затем из ниоткуда появилось еще три средних Фенриса, все они были сиротами, потерявшими своих Суртуров. Их более легкое оружие взревело, и они оказались на левом фланге капитана Харриса и Аллена.

Они выстрелили раз, другой... а потом осталось всего семь Боло.

Бортовая батарея непрерывного повторителя Бенджи уничтожила убийц Аллена, даже когда перед ним внезапно выросли еще два Суртура. Один из них выстрелил мимо него, одновременно выпустив в Пегги три адских заряда. Боевой экран Боло ослаблял удары, а антиплазменная броня поглощала и отклоняла большую часть их мощности. Но дальность стрельбы была слишком мала, а оружие — слишком мощным. Один из новых Боло, с улучшенными сплавами брони и лучшей внутренней защитой от разрушителей, мог бы выжить; Пегги — и майор Энджела Фредерикс — не выжили.

Башня Бенджи вращалась со змеиной скоростью, и его "Хеллбор" послал гораздо более мощный заряд прямо через лобовую пластину гласиса второго Суртура, прежде чем тот смог выстрелить. Затем он отчаянно развернулся обратно к первой мелконианской машине.

Шесть, у Мэйники было мгновение, чтобы подумать. Нас теперь только шестеро!

А затем, в одну и ту же долю секунды, обе боевые машины выстрелили.

— Пробоина в корпусе! — рявкнул голос Бенджи. — Пробоина в корпусе в...

Было мгновение, мимолетное заикание в пульсе вечности, которое навсегда останется в кошмарах Мэйники Тревор, когда ее чувства зафиксировали все с невыносимой ясностью. Ужасная, обжигающая вспышка света, одновременный взрыв агонии, мелькающее размытое движение, когда подразделение 28/G-862-BNJ ударило внутренним дюраллоевым панцирем по кушетке своего командира.

А потом темнота и ее собственный голос из нее. Голос, вспоминающий записанные разведывательными платформами кадры последней, мучительной битвы Бенджи — битвы, которая спасла два миллиарда человеческих жизней, — когда она лежала без сознания на его командной палубе. В то время как он сражался и умирал без нее ... и обрек ее пережить его смерть.

* * *

Скорость человеческой мысли поражает меня. Все мимолетное воспоминание, столь же яркое, как воспроизведение любого боевого отчета, содержащегося в моих архивах, проносится перед нами обоими едва ли за 2,72 секунды.

Я этого не ожидал. Внешнее поведение моего командира не дало никаких указаний на то, насколько глубоко и горько ранили ее Шартр и уничтожение ее Боло. Но теперь черная, безрадостная волна ее эмоций захлестывает меня. Я не человек. Я — существо, состоящее из молекулярных схем и энергетических потоков. И все же люди, которые создали меня, дали мне осознание и мои собственные эмоции. В этот момент, когда воспоминания о муках моего командира — ее горе по 28/G-862-BNJ, ее разрывающее душу чувство вины за то, что она пережила его гибель, — захлестывают меня, я жалею, что мои создатели не дали мне также способность плакать.

Так вот почему она избегала нейронного интерфейса. Не просто потому, что она знала, что этот момент вернет воспоминание об ужасе и потере, но потому, что она знала, что это откроет мне глубину ее горя. И вместе с этим ее сокрушительное чувство вины.

Она повреждена. Она считает себя калекой. Неспособной смириться с возможностью пережить такую потерю заново. Мрачная уверенность в ее собственной неспособности вкупе со жгучим чувством долга, заставившим ее продолжать брать на себя бремя, которое, по ее мнению, она больше не может нести, наполняет нашу связь. И вместе с этой темнотой приходит страх, что я должен ненавидеть ее за то, что она не лейтенант Такахаши, точно так же, как она не может перестать ненавидеть и обижаться на меня, потому что я не Бенджи.

Вина выжившего. Человеческая эмоция, с которой бригада Динохром имеет горькое институциональное знакомство. И внезапно я понимаю, что нас разделяет. Мы двое — единственные выжившие из Тридцать девятого батальона... и никто из нас не может простить себя за это.

Но мы не можем поддаться нашему общему горю. Слишком многое зависит от нас, и за пределами черного прилива я чувствую, что мой командир также осознает нашу ответственность.

* * *

— Добро пожаловать, командир, — спокойно сказала Боло-часть их слившейся личности.

Его видимость спокойствия не могла обмануть Мэйнику. Слияние было слишком глубоким; она могла ощутить слишком много собственных эмоций Лазаруса. Эмоции гораздо глубже и сильнее, чем она могла себе представить даже после того, что пережила с Бенджи. В этих эмоциях была боль; боль, достаточная, чтобы сравниться даже с ее собственной. Но Лазарус отказался уступить этому.

На мгновение это осознание наполнило ее яростью, черной и горькой яростью за то, как его электронная, искусственная природа позволяла ему гораздо легче справляться с этой болью. Но даже когда гнев закипел в ней, она поняла кое-что еще. Вся психотроника Лазаруса, вся его кибернетика и вычислительная мощь давали ему не больше защиты от его эмоций, чем ее хрупкие кости и протоплазма защищали ее от себя. Это не его схема позволила ему справиться; это было его чувство долга и ответственности. И в конечном счете, она обнаружила, что не может позволить себе быть меньше его.

Она не могла подвести его, как подвела Бенджи.

И тебе добро пожаловать, Лазарус, — подумала она в ответ с железным спокойствием. — Теперь, полагаю, у нас есть работа, которую нужно сделать.

* * *

Уголком сознания Индрани Лакшмания отметила, что двое Слейпниров проскользнули на назначенные им позиции. Они были тщательно расставлены, хотя хотелось надеяться, что никто этого не заметит, чтобы прикрыть оба фланга конвоя транспортов с личным составом и вспомогательных судов. Это было немного — конечно, не так надежно, как она бы предпочла, — но это было лучшее, что она могла сделать, и все ее внимание вернулось к мелконианской эскадре.

Обычная мелконианская тактика при вступлении в бой предпочитала максимально быстрое сближение с кораблями Конкордиата. Они понесут потери от превосходных ракет людей, сокращая дистанцию, но их собственное оружие будет становиться все более эффективным по мере уменьшения дальности. Это было жестокое уравнение, которое оба флота слишком часто видели в действии с тех пор, как началась эта война. Мелконианский флот платил мертвыми кораблями и уничтоженным персоналом только для того, чтобы попасть в зону поражения своих более способных противников, но у империи были корабли и персонал, которыми можно было заплатить. И как только они все-таки попадали в зону поражения, их превосходящая численность перечеркивала технологические преимущества Конкордиата.

При обычных обстоятельствах мелконианские корабли избегали боевых действий, если только они не были направлены на защиту важнейшей цели... или если не наступал Конкордиат. Когда оперативная группа Конкордиата была свободна в маневрах, она держала дистанцию открытой, пресекая любую попытку мелкониан приблизиться к ней с помощью своего превосходящего вооружения. Но когда флот Конкордиата переходил в наступление, атакуя удерживаемую мелконианами звездную систему или планету, его корабли должны были подойти к защитникам, войдя в зону их досягаемости, если они намеревались атаковать цель, которую защищали Псы. И точно так же, когда Конкордиат сталкивался с целью, которую он должен был защищать, у него не было выбора, кроме как стоять и сражаться с приближением мелкониан.

Как сейчас, мрачно подумала она. Конвой был таким медленным, таким громоздким, что с таким же успехом мог быть планетой. И вот она оказалась на якоре, вынужденная принять меры. Так почему же Псы не бросились вперед?

Наверное, это из-за линейного крейсера, — сказала она себе. — Огромная дальность полета его ракет сводит на нет обычное преимущество в досягаемости, и конвой, черт возьми, наверняка не сможет убежать достаточно быстро, чтобы спрятаться, что бы ни случилось. Так что, возможно, Псы решили, что у них есть время измотать нас на дальних дистанциях, прежде чем они приблизятся для убийства.

Она не могла позволить этому случиться, и она обратила свое внимание на ту часть нейронной сети, которая была ее тактическим офицером.

— Сосредоточьтесь на крейсерах. Давайте проделаем несколько дыр в их экране.

* * *

— Их схема стрельбы меняется, сэр, — кратко доложила На-Кэлен. — Они больше не стреляют в нас. Вместо этого они концентрируются на экране.

— И продолжают приближаться, да? — спокойно уточнил На-Айжааран.

— Да, сэр.

— Как я и предполагал, — тихо сказал На-Айжааран. — Это плохой выбор, но наименее плохой из тех, что есть. Он дает "Императору Ларнару III" возможность беспрепятственно вступить с ними в бой, но они ожидают, что их превосходная защита позволит им выжить, в то время как их собственный огонь уничтожит наши защитные платформы. На их месте я бы поступил так же.

Адмирал задумчиво посмотрел на тактический план, потирая переносицу, затем вздохнул.

— Сколько еще осталось до того, как капитан Ка-Шаран и "Сталкер смерти" будут на месте? — спросил он.

— Примерно двадцать пять минут, — ответил На-Малак. — Может быть, немного дольше. На данный момент мы не можем точно зафиксировать положение его кулака.

— Я должен надеяться, что нет! — фыркнул На-Айжааран. — Но я знаю Ка-Шарана. Он будет на назначенном месте в назначенное время. А пока мы несем ответственность за то, чтобы разобраться с этим.

Он указал на график, затем посмотрел на На-Кэлен.

— Мы не можем и дальше отступать, не вызвав подозрений у этого человека, — сказал он. — Кроме того, если мы позволим разрыву между нами и конвоем увеличиться еще больше, он окажется вне зоны досягаемости даже "Императора Ларнара III", и у них больше не будет мотива преследовать нас. Так что еще через... двенадцать минут, я думаю, мы изменим курс и посмотрим, действительно ли они хотят потанцевать с нами.

— Что-то задумал. — Лакшмания отправила эту мысль в корпоративную сеть своего персонала, когда эсминец "Катлэс" получил прямое попадание. Большая часть ее внимания была сосредоточена на тактическом экране, читая повреждения "Катлэса". Могло быть и хуже. Основное вооружение эсминца осталось нетронутым, и он уже слегка изменил курс и развернул корабль, чтобы удержать поврежденный аспект своего боевого экрана подальше от врага. И все же нехарактерные маневры Псов подпитывали ее растущее подозрение, и она чувствовала, как его отголоски пульсируют по всему составному мозгу. Большинство из них ответили ей согласием; некоторые выразили сомнение.

— Отвлекает нас от конвоя? — предложение исходило от ее тактического офицера.

— Возможно. — Лакшмания нахмурилась, затем скорчила гримасу. — Не имеет значения. Втягивает всех нас в бой. Кроме Тревор и Чина.

Согласие, хотя и далеко не радостное, вернулось к ней, и она почувствовала, как ее внимание переключилось на нее, чтобы изучить вражеский строй. Скорость отступления Псов замедлялась. Это выглядело так, как будто они готовились выстоять или, возможно, даже контратаковать, и она подумала о своих собственных потерях. "Катлэс", "Дэггер" и "Хэлберд" — все получили попадания, хотя пока их урон оставался далек от критического. Что еще более серьезно, "Фудроянт" потерял почти половину своей левой энергетической батареи и треть своих ракетных установок. В ответ один из боевых дивизионов мелкониан, получив тяжелые повреждения как его тяжелых, так и легких крейсеров, был вынужден отступить за линейный крейсер. Но линейный крейсер начал приближаться, и она почувствовала, как "Вэлиэнт" содрогнулся, когда пара ракет проскользнула через его активную защиту и яростно разорвалась на его боевом экране.

Два из трех оставшихся подразделений Псов также получили повреждения, хотя БИЦ не мог дать точные оценки того, насколько сильно они пострадали. Но линейный крейсер остался практически нетронутым, и его тяжелое ракетное вооружение и большая емкость магазинов начали вступать в игру. Корабли Лакшмании были вынуждены израсходовать гораздо больший процент своих боеприпасов, чем обычно, чтобы нанести такой ущерб противнику. Она больше не могла так продолжать.

Беспокойство жужжало в ее глазах, когда она обдумывала свои все более неприятные альтернативы. Этот спарринг на дальней дистанции должен был пойти на пользу ее команде. Тем не менее, ее истощающиеся боеприпасы сокращали ее возможности.

Недостаточно было просто прогнать мелкониан. Она должна была быть уверена в их уничтожении, потому что они могли отслеживать болезненно незащищенные транспорты с расстояния, на котором даже сенсоры флота Конкордиата не могли проникнуть сквозь их собственные системы скрытности. Она не могла допустить возможности того, что выживший военный корабль Псов может проследить за ними до места их новой колонии и вернуться в империю, чтобы привлечь достаточно тяжелые силы и уничтожить ее до последнего мужчины, женщины и ребенка. Но если эта дальняя дуэль на истощение продолжится так, как она была, ее эскадра будет уничтожена, в то время как по крайней мере два или три мелконианских корабля уцелеют.