...Машина, в которой срочно вызванные медики везли обколотого успокоительными Ольсена, слетела с моста в полумиле от полицейского участка. Сорок ярдов вниз по прямой.

О'Киф узнал об этом, уже когда ехал домой — ему позвонил Флаэрти. И, повинуясь какому-то внутреннему толчку, свернул к дому Ольсенов. Он бывал там раньше — несколько раз. Ехать было недалеко, крюк небольшой.

Дом Ольсенов был оцеплен лентой Федерального Агентства по оказанию помощи населению и управлению в чрезвычайных ситуациях.

И — пуст.

Жены, дочери и сына Ольсена там не было. Для того, чтобы понять это, не требовалось даже выходить из машины.

Ветерок трепал жёлто-чёрную ленту.

"Рич!" — вдруг тряхнуло О'Кифа. Вне всякой логики, вне всякой связи — он подумал неожиданно: а что, если?

Резко крутанув руль, он понёсся, превышая скорость и с трудом вписываясь в повороты, к дому брата. Руки вцепились в баранку, по вискам щекотно тёк пот.

Он был почти уверен, что увидит то же самое. Пустой, мёртвый дом, как из фильма ужасов. И шуршащую на ветру жёлто-чёрную паутину.

Но увидел он племянника, со скучным видом что-то делающего с велосипедом на лужайке перед домом.

Рич обернулся на необычный шум подъезжающего "бьюик-электра", удивлённо поднял брови и, подбежав к машине, сунул в окно свою рыжую голову.

— А ты чего тут, дядя Чарли? — спросил он весело, только в глазах прыгали чёртики общей с дядей тайны. О'Киф вдруг вспомнил русского мальчика, который прячется у него дома, подумал о других мальчиках и девочках — таких же, как племянник, у которого на щеке полоса велосипедной смазки — и с отчётливым ужасом понял, что впервые в жизни стал соучастником преступления.

Нет. Не в тот момент, когда решил спрятать Илью.

А в тот момент, когда допустил, чтобы Илью — и таких, как Илья! — превращали в номера списков на интернирования. В разменную монету в какой-то дикой игре. В... в жертвы?

То, что случилось с русскими детьми — здесь, сейчас, с нашего молчаливого слепого благословения — почему этого же не может случиться с детьми американскими? С Ричардом? С...

...а где, где же всё-таки дети Ольсена?

— Дядя Чарли? — уже с некоторым сомнением и даже опаской позвал его Ричард. — Ты... чего?

О'Киф заставил себя улыбнуться и подмигнуть.

— Ничего, — сказал он. — Просто решил посмотреть, как вы тут?

— Аааааа... — немного разочарованно протянул Рич. Помедлил — видно было, что его просто-таки подмывает спросить о... Но не спросил — убрал голову, спросил: — Зайдёшь? Все уже дома, а ты давно не заглядывал.

— Потом как-нибудь, — улыбнулся снова О'Киф...

...Господи, Боже Святый, но они такие же, думал О'Киф, медленно проезжая по знакомой улице. Они такие же, как наши дети. Разве может найтись на свете что-то, во имя чего надо мучить детей?! Ведь это не наказание, это не необходимость даже — это мучительство. Те, кто делает такое, кто отдаёт приказы на такое — чем они лучше какого-нибудь маньяка, которого простые американцы готовы разорвать собственными руками? Маньяка готовы разорвать, а за этих — голосуют... голосуем... Да полноте, разве с нашими детьми не поступают уже сейчас немногим лучше?! Семь гендеров, общие туалеты для мальчиков и девочек, блокираторы полового созревания... Ты просто не думал об этом, Чарльз О'Киф, хороший полицейский, честный полицейский, налогоплательщик и патриот...

А ты думал, что Ольсен сошёл с ума. Надо думать именно так. Возможно, это какое-то секретное оружие русских. И его семья сейчас просто в карантине.

Просто в карантине. Завтра так и скажут. Секретное оружие русских сводит с ума полицейских. Потому что того, о чём он рассказал, не могло быть.

Чёрная дымящаяся (это как? Как такое может быть?) дыра. Фургон, вкатывающийся в неё. Дети внутри. Они...

...что они?

Что с ними случилось?!

Он вспомнил себя — двенадцатилетнего.

И он — двенадцатилетний — очутился в этом фургоне. Ощущение сделалось настолько ясным и отчётливым, что О'Киф бросил машину к обочине (недовольно гуднул ехавший сзади, набрал скорость, обгоняя) и уставился на свои руки, вполне готовый увидеть, как сквозь них просвечивает приборная панель автомобиля. Ведь он давно умер, его, двенадцатилетнего, схватили и...

...чушь. Какая чушь.

Дети.

Дети в фургоне.

Чёрная шевелящаяся клякса.

О'Киф выругался в голос. И, выруливая на дорогу, ударил по газам...

...Проезд к старым шахтам был перегорожен армейским шлагбаумом. Возле него скучали двое национальных гвардейцев, оживившихся при виде медленно едущего по скверной дороге автомобиля. О'Киф не спешил, он увидел издалека, что знает как минимум одного из часовых. Видимо, и тот узнал его сразу, ещё до остановки, через стекло, потому что голос его, подошедшего к машине и нагнувшегося, звучал немного виновато:

— Стоп, дальше нельзя. Опасная зона.

— А в чём дело-то? — небрежно осведомился О'Киф. — Привет, Джим.

— Привет, Чарли. Да кто его знает, — гвардеец посмотрел через плечо на своего напарника, который бдительно торчал у шлагбаума. — Тут-то мы, а там, дальше, возятся какие-то химики из спецвойск, говорят — открылись склады отравы времён ещё после Первой мировой. Всё изолировано, закрыто, как в кино. Долго ещё возиться будут. Интересно, чем думали наши прадеды, когда прятали боевую химию рядом с городом... Да, а тебя-то чего сюда занесло?

— Да хотел присмотреть себе место — когда сезон на оленей откроют, встать лагерем на пару ночек... Жаааль. Места тут красивые.

— Может, до того времени всё утрясётся, — безразлично сказал Джим. Охотником он не был. Он был электриком-частником. Положительный, ответственный человек, гражданин и патриот, как и все национальные гвардейцы, человек, имеющий прочные жизненные якоря даже в нынешнем крепко больном на голову мире...

Интересно, он знает, что охраняет, подумал О'Киф. У него близняхи, двое мальчишек по восемь лет, не по-нынешнему буйные и неудержимые.

Он. Знает. Что. Охраняет? Если бы знал — что бы он сделал?

Сошёл бы с ума, как Ольсен? Или Ольсен правда сошёл с ума?

А ты? Ты, Чарльз О'Киф — ты что охраняешь? Не то же самое?

— Да, может быть, — согласился он. — Ну ладно, удачного дежурства!

И начал выруливать, разворачиваясь...

... — Держи, — расстёгивая форменную куртку, О'Киф подал Илье лекарство. Тот покраснел, опустил глаза. — Говорят, что, если нет физических повреждений, то это чисто нервное. Вот таблетки, за неделю должно пройти.

— А вы... вас не выследят по этим таблеткам? — осторожно спросил Илья, принимая яркий бустер.

— А я их не покупал, — хмыкнул О'Киф. — Купил один мой стукачок, латинос-малолетка. Ещё удивился, по морде было видно, съязвить хочет, но ничего не сказал. И дальше ничего никому не скажет, разве что его всерьёз поволокут расстреливать... Ну а ты тут как?

— Я почти всё время спал, — признался Илья. — Даже не пообедал... Спасибо, что вы поесть приготовили, — сбивчиво закончил он.

— То есть, гамбургеры целы, — подытожил О'Киф. — Это кстати, а то я ничего не купил. И так припозднился, обычно я возвращаюсь в одно и то же время... — он вдруг подмигнул мальчишке и предложил: — Поделим?

— Конечно! — почему-то очень обрадовался Илья. — Я сейчас чайник поставлю!..

...Когда после ужина ("обеда" по-здешнему) О'Киф попросил Илью рассказать подробно об обстоятельствах ареста, мальчик сперва сжался. Но О'Киф не настаивал, а просто смотрел чуть выжидающе. Илья начал говорить, стараясь и правда вспомнить все подробности. Он ощутил, что полицейскому это на самом деле зачем-то нужно и не имеет ничего общего с "сеансами вербальной психотерапии", на которые он несколько раз ходил в школе и которые казались ему странными.

Когда Илья умолк, О'Киф тоже какое-то время молчал, катая в ладонях бутылку пива. А потом неожиданно спросил:

— Я только не пойму, почему твой старик вас не защищал?

— Понимаете, мы, когда приехали сюда, очень старались быть совсем американцами. Уважать закон и всё такое... — Илья старательно подбирал слова, как будто пытался и сам сейчас разобраться в том, что случилось. — Отец даже пистолет не стал покупать, хотя его уговаривали. Говорил, что у нас хороший район и в Америке хорошая полиция. Я и сам так думал. Очень старался быть хорошим гражданином... — он больше не смог говорить спокойно и опустил глаза, переводя дыхание и часто моргая.

— Хорошим гражданином, — повторил О'Киф задумчиво. — Знаешь, когда мне было столько лет, сколько тебе — это ещё на самом деле имело смысл. Я всегда был уверен, что, если поступать, как положено по закону и помогать закону — то жизнь будет хорошей для всех. А нарушать закон могут лишь преступники.

— А сейчас вы сами его нарушили...

— Да, — казалось, полицейский сам только что это понял. — Потому что чертовски многое изменилось. И понятие "закон" и понятие "гражданин" превратились в какую-то кучу паззлов, из которых каждый складывает то, что хочет. Говорят, у вас в России жизнь примерно такая же. Правда?

— Я не знаю, я не думал, — вздохнул Илья. — Да я и почти ничего не знаю о... о жизни там.

— А другие говорят, что у русских всё так, потому что они гоняются за справедливостью, а её не может быть одной для всех. Закон — может. Справедливость — нет. Но как-то так вышло, что со справедливостью у нас в Америке давно нелады, а теперь и законы перестали работать одинаково для каждого. Какой-нибудь чёрный торгует наркотой, а если его берёшь, просто-таки хватаешь за руку — первым делом начинает кричать, что его задержали, потому что белые копы — расисты. А при чём тут расизм, если я задержал его за наркоту? Двадцать лет назад ещё над этим бы посмеялись и посадили такого крикуна лет на пять для начала. А сейчас этот крик — серьёзный аргумент в суде, чёрт побери... Ну вот. Пиво согрелось.

— Принести из холодильника? — с готовностью предложил Илья. О'Киф отхлебнул ещё, поморщился:

— Не надо. Допью так, сам виноват.

Илья смотрел, как полицейский решительно, словно себе в наказание, допивает пиво. И спросил — неожиданно для самого себя, задним числом всерьёз испугавшись:

— А почему у вас нет жены?

Но О'Киф не рассердился. Он удивлённо посмотрел на мальчишку и задумчиво ответил:

— А кто его знает, так вышло... Я любил одну девчонку, ещё в школе, потом записался в парашютисты, она обещала ждать пять лет, пока я накоплю бонусы на жильё, пенсию и учёбу... я хотел поступить в колледж...

— Не дождалась? — сочувственно спросил Илья. О'Киф ухмыльнулся:

— Даже года не вытерпела. Я дослужил срок, плюнул на колледж и пошёл в полицию. Я даже не думаю, что мне нужна жена. Не представляю, как бы смог с нею жить в одном доме постоянно, а женщин для других целей мне и так хватает, и домой я их не вожу. Вот знаешь, — неожиданно добавил О'Киф, — вот чтобы у меня была парочка мальчишек — я бы не отказался. Какое-никакое, а продолжение на Земле... Даже думал я усыновить хотя бы одного, но одиночкам-мужчинам детей усыновлять не позволяют. С этим у нас строго, — и он непонятно улыбнулся.

* * *

Таблетки ли помогли так сразу или что — только эту ночь Илья спал спокойно. О'Киф его не будил. Но, когда мальчик проснулся и понял, что дома не один, то в первое мгновение испугался. И только потом вспомнил, что сегодня у полицейского выходной.

Ноги почти зажили, бинтовать их снова не было смысла. А ночью, наверное, О'Киф заходил в комнату, потому что на тумбочке возле кровати лежали пятнистая майка-безрукавка, такие же штаны, чёрные носки и лёгкие простые кроссовки. Всё было ношеное, но чистое. Илья, одевшись, неожиданно испытал облегчение, словно окончательно отказался от статуса то ли арестованного, то ли беженца. Он решил, что О'Киф взял всё это у того рыжего, Ричарда — и не подумал даже, что это детские вещи самого О'Кифа, которые он отыскал ночью в кладовке. Полицейский выбрал камуфлированную одежду, потому что всё остальное там было такое же, как кроссовки — вышедшее из моды лет двадцать назад.

Одевшись, Илья осторожно спустился вниз — прислушиваясь и стараясь ступать бесшумно. Ему казалось, что это получается, вот только, когда он сделал последний шаг с лестницы, то О'Киф окликнул его с кухни — как будто видел сквозь стену:

— Проснулся? Заходи завтракать.

— Да, я иду, — ответил Илья смущённо, но задержался возле камина.

На каминной полке стояли фотографии. Собственно, Илья уже видел их, но тогда он был в таком состоянии, что не имел желания их рассматривать. А сейчас подошёл.

Снимков было несколько, разных, но внимание Ильи привлёк один, большой, в самом центре. Фотография была цветная, в простой рамке (Илье почему-то подумалось: "Самодельная."). На ней замерли двое мальчишек.

Одному было лет двенадцать, другому — побольше. Очень похожие, одетые в камуфляжи своих размеров, они стояли вместе с обнимающим их за плечи здоровенным мужчиной рядом с тушей большого оленя. Старший держал на свободном плече винтовку и старался казаться очень мужественным, отчего выглядел смешно. Младший явно дулся и смотрел в объектив только потому, что ему так велели.

— Это я с со старшим братом, — сказал О'Киф и Илья вздрогнул — вот как раз у него-то и не получи лось понять, когда и как подошёл полисмен. — Ну, с отцом Ричарда. Рич, рыжий, который тебя нашёл, — пояснил О'Киф.

— Ааа... — неопределённо протянул Илья. О'Киф с удовольствием — видно было, что воспоминания ему и в самом деле приятны — задумчиво продолжал:

— Первая наша охота на оленя. Мне тогда не разрешили выстрелить "по-настоящему", а ему разрешили. И он попал — это вот его олень. Я потом долго обижался.

Илья подумал, как было бы странно, если бы отец предложил ему поехать на охоту. Наверное, он, Илья, просто засмеялся бы тогда. Да отцу такое и в голову не пришло бы...

— А где сейчас ваш отец? — спросил он у полицейского. Почему-то Илья ожидал: сейчас О'Киф расскажет, что отец погиб. Но тот ответил спокойно:

— Отец и мать живут в Скалистых Горах, в глуши. Они оттуда родом, хотя сюда перебрались ещё в детстве, в смысле, в своём. Ну и уехали обратно сразу после того, как отец вышел на пенсию. Мать, кстати, всё ещё надеется, что я женюсь, — он потёр тщательно выбритый подбородок и неловко улыбнулся каким-то своим мыслям... или, может, фотографии. Конечно, для него это был не просто снимок, как для Ильи. Это был кусочек прошлого...

В доме Саблиных тоже были снимки. Только не на камине, а на нескольких изящных полочках. Где они теперь? И что вообще с домом? Наверное, если там кто-то поселится, то он выбросит фотки. Ведь для него они даже меньше значат, чем для Ильи — вот эта фотография. Он не будет знать, что за мужчина, женщина, мальчик и девочка на них...

Чтобы прогнать наваливавшиеся чёрные мысли, Илья спросил — просто так, на язык прыгнуло:

1234567

Предыдущая глава

↓ Содержание ↓