Шалости Черного Властелина (завершено)

— А ключ от квартиры, где деньги лежат, не нужен? — буркнула я, пристраиваясь на кровати и тихонько офигевая от этого диалога.

Скелет осуждающе покачал головой и провыл:

— Простииии.

— Ничего, ты не виноват, — с сочувствием вздохнул кактус.

А я, мысленно крутя пальцем у собственного виска, спросила у кактуса.

— Ты его понимаешь?

— Ну да, — изумился кактус и захлопал игольчатыми ресничками. — Чего его не понимать, он все понятно говорит. Сейчас сожалеет, что не может помочь мне с солнышком. Окно открывать нельзя.

— А почему нельзя? — заинтересовалась я и отложила книжку в сторону.

— Сейчас спрошу, — охотно ответил кактус.

Но вопрос переадресовывать не пришлось. Скелет качнул головой, развел руками и кактус перевел мне:

— Охранная магия, может навредить.

— Понятно, что ничего не понятно, — передернула плечами и окинула растерянным взглядом комнату и своих собеседников.

Та еще компания. Кактус, скелет со змеей, перебравшейся ему на шею, и сошедшая с ума я. Потрясающий зоопарк, прямая дорога в Кащенко, нас там ждут с распростертыми объятиями. Жаль, что в психушке нет таких санитаров, как Соловьев младший. Губы сами собой расплылись в мечтательной улыбке, стоило только вспомнить синеглазую грезу.

Иван-царевич подергал за хвост змею, жестом человека в деловом костюме, поправляющего галстук, простучал костяшками до угла, где и застыл памятником самому себе. И почему я больше его не боюсь? Отвлеклась от воспоминаний о том, что меня пригласили на свидание и принялась разглядывать моего сегодняшнего проводника. Скелет как скелет, еще и при цветном, модном шарфике-змее. Глазницы фосфорическим светом не горят, кандалы не звенят, кости белые, натертые до блеска. Прямо загляденье, а не скелет. И что я от него шарахалась как ошпаренная? Просьбы выполняет, цветы подарил. Жалко, что глюк. Не могу я никак поверить в его реальность. Не могут в нормальном подлунном мире скелеты ходить и говорить. Вот не могут и все. Как и коты, как и кактусы. Может быть меня наркотиком каким опоили? Поэтому мне все это и мерещится? А завтра возьмет и пройдет. Буду на это надеяться, а то уже побаиваюсь того, что могут готовить мне день завтрашний и вечер сегодняшний.

Стук в дверь отвлек меня от мыслей о жизни моей нелегкой. Иван-царевич, не спросившись, потопал к двери, решив поработать мои личным швейцаром. Открыл ее и вышел, плотно прикрыв за собой. Это что, к нему пришли? Навещает кто-то или по делу? Какой деловой скелет. Любопытство обуяло меня сильней размышлений за жизнь и мечтаний о синеглазом красавчике. Подкралась к двери, открыла ее рывком и огляделась. В коридоре стоял только мой скелетик и более никого. И что это за таинственный посетитель был, который так и не показался на глаза?

Иван-царевич держал в руке мой тапок и задумчиво качал головой. Опустила взгляд вниз, на пол и приподняла брови. На полу валялись цветы, помятые и поломанные. Розы, красные, в каком количестве, не сосчитать, так как разбросаны в хаотичном беспорядке.

— И что это было? — строго спросила у скелетика. — Ты зачем моих поклонников гоняешь?

Логично было предположить, что розы предназначались мне, а не кактусу и не шарфику-змее и уж тем более не Иван-царевичу.

— Простиии, — взвыл скелет и протянул мне тапок.

— Перевожу как я не хотел, оно само получилось. Кто приходил хоть? Соловьев младший? — с замиранием сердца спросила я.

Скелет отрицательно помотал черепушкой, поправил свое цветное кашне и постучал костяшками ко мне в комнату. И ведь я его не приглашала, во второй-то раз. А он не спросившись, как будто так и надо. В комнате меня поджидал наглый котяра. Поглядывая на меня хитрым, зеленым глазом, спросил:

— Хороуш наш Саун Сануыч, ау?

— Хорош, — вздохнула я и повернулась к кактусу. — Спроси этого вредителя, пожалуйста, аленький ты мой цветочек, зачем он поклонника прогнал. Мне он не отвечает внятно.

— Это гонец был, — охотно пояснил кактус, умильно смутившись от того, что повысила его в звании до цветочка. — Это Соловьев старший извиняется так.

— Если извиняется, то почему вы все еще здесь? — спросила у аленького цветочка строго.

— А мы от него не зависим. У тебя хорошо здесь, тепло. Ты светишься, — охотно пояснил кактус. — Мы сами по себе, где хочется там и появляемся.

— В пределуах этуого дуома, — буркнул котяра и отвернулся. — И чегоу треупется, неу поунимаю? Всеу раувно ничегоу неу измеунится, — и принялся за вылизывание лапы. — Неу слушай ееу, онау болтушка та ещеу. И полуовины неу знаует, а всеу тудау же, выуводы деулать и инфоурмацией деулиться.

— Если у тебя ее больше, почему сам не поделишься? — спросил уязвленный кактус.

— А кто вы вообще такие? — догадалась спросить у глюков, откуда они взялись, совсем плохо у меня с головушкой дело.

— Мы... Ой, — котяра громко мявкнул, слетел с кровати, вскочил на подоконник и со всего размаху заехал лапой по кактусу.

— Моулчи, — спрыгнул на три лапы кот с окошка. — Нельзяу наум об эутом говорить. А онау всегдау треупется, треупется, треупется, дауже себеу воу вреуд.

Бауюн захромал к кровати, а я, оторопев, смотрела на то, как кактус катится по полу, закрыв глаза.

— Ты зачем дерешься? — праведно возмутилась и обиженно посмотрела на котяру. — И зачем мой кактус обижаешь?

— Быул твоуй, теуперь ниучейный, — ответил вредина и демонстративно принялся вытаскивать колючки из лапы. Получалось у него не очень, не приспособлены для того кошачьи зубы. — Нуельзяу наум говоурить об эутом. Поучему, неу скаужу. Доугадаешьсяу саума, отлиучно. Неу догаудаешься, и лаудно. Неу тыу пеурвая, неу тыу послеудняя.

— Какой ты нелюбезный, однако, — подняла кактус с пола, стараясь держать его так, чтобы не пораниться об колючки. — Сломал цветок, он теперь может и завянуть, да еще и грубишь.

— Тыу с колюучками в лаупе посидиу и яу посмотрюу, каук тыу раузговаривать будешь, — котяра демонстративно повернулся ко мне спиной и продолжил попытки с вытаскиванием колючек. — Ау цвеуток твоуй никудау неу денеутся. Кауктусы ониу живучие.

— Как и кошки, — не осталась в долгу. — Давай мы тебя швырять по поводу и без повода будем. Тебе понравится?

— Спасибо, Аня, — ожил кактус в моих руках. — Но он прав. Все мой язык длинный виноват. Прости, кошачий, за колючки, — обратился он к Баюну.

— Проущаю, — недовольно отозвался кот, держа лапу на весу и разглядывая ее.

— Неужели сказать нельзя было, вместо того, чтобы драться? — не сдавалась я, пристраивая кактус в горшочек.

— Еусли онау неу понимаует слоув, рауботает тоулькоу подзаутыльник, — категорично отозвался кот, не собираясь признавать себя неправым.

— И что мне с вами такими делать? — задалась насущным вопросом. — За что весь этот зверинец свалился мне на голову?

— Ты добрая, — сказал кактус. — И теплая. Живая, хорошая... Красивая.

— Я, красивая? Не льсти так безбожно, я могу обидеться, — тут же отреагировала и повернулась к коту. — Давай свою лапу, помогу, драчун.

Баюн не стал отказываться от помощи, хоть я и ожидала, что гордо задерет нос. Кактус вполне комфортно чувствовал себя в горшке, кот, избавленный от колючек, пристроился рядом со мной, я удобно устроилась на кровати и взяла "Камасутру" в руки. Потоптавшийся в углу скелет, приблизился, еще немного помялся и сел рядом. Мир был восстановлен, даже змея-кашне, не думала показывать свой зловредный характер. Остался только один нерешенный вопрос. Кто приходил? И как расколоть Иван-царевича. Кроме "прости" и фразы про розы, он, на моей памяти, больше и не распинался. Неужели проблемы со словарным запасом?

— Иван-царевич, — обратилась я к скелету. — А ты еще какие-нибудь слова кроме "прости" говорить можешь?

— Люблюююю, — ответил скелет. — Я в следующий раз принесу тебе розы, любимая.

— И это все? — немного пораскинув мозгом решила, что это он не в любви мне признается, а своим словарным запасом делится.

— Простиии, — взвыл скелет жалобно.

— Не густо, — сокрушенно окинула взглядом своего собеседника. — Хотелось бы мне знать, как ты дошел до жизни такой.

— Нельзяу, самау догадауешься, хорошоу, неу догадауешься, и лаудно, — снова влез кот, решив следовать моему совету, сначала говорить, потом драться.

Да и что бы он сделать со скелетом смог? Иван-царевичу кошачьи когти урона точно не нанесут.

— И что мне с вами, глюками, теперь делать? — еще раз задала риторический вопрос и закручинилась.

— Люубить, — просто ответил Баюн и подлез под ладонь, напрашиваясь на ласку. — Мыу хороушие, и тебяу в обиуду неу даудим.

— А кто меня обижает? — спросила у него. — Вроде кроме вас никто и не трогает, если хорошенько приглядеться. Я есть хочу. Со всеми этими происшествиями и вами, белыми и пушистыми, я пропустила время обеда.

— Сейчаус, организую, — оживился кот и соскочил на пол. — Тыу курицуу люубишь?

— Жареную, да, — решила обозначить границы заказа почетче, а то мало ли, придется отплевываться потом от перьев и грызть сырое мясо.

— Подождиу неумного, — кот выскользнул из комнаты.

— Иван-царевич, — обратилась к скелету. — Тебе не скучно таким неразговорчивым быть?

— Скучно, как не скучно, — влез словоохотливый кактус. — Никто его не понимает. Все боятся, шарахаются. А он тоже хочет, чтобы его любили.

— Чтобы любили, хотят все, — вернулась мыслями к своей зазнобе и вздохнула.

Как понравится тому мужчине, вокруг которого девушки много лучше меня крутятся. Худенькие красотки, не то что я, пампушка. Ремень джинс нещадно впивался в животик, напоминая о том, что следовало бы сесть на диету. Тогда у меня точно был бы шанс. Решила, что все, с завтрашнего дня и начну. Прямо с утра. Никаких булок, печенья, тортиков и бутербродов. Буду питаться только овощами и фруктами. Ради таких широких плеч и невероятных синих глаз можно и не на такие подвиги пойти.

Я все сидела и мечтала, не в силах отвлечься. Синие глаза мерещились везде, как и картинка того, как мужчина мечты склоняется надо мной, улыбается мне, целует и говорит, что любит... Моя фантазия разыгралась, и появление котяры, волочащего запеченную целиком курицу по полу, прошло мимо моего внимания. Только когда, при помощи, скелета, Баюн водрузил истекающую соком и жиром, горячую, с пылу с жару, с поджаристой корочкой, тушку прямо на покрывало.

— А столовых приборов там не было? — с трудом оторвалась от мысленного созерцания Сан Саныча-младшего, целующего мне ручки, и вернулась в реальность.

— Сходиу и принисиу, — заявил нахальный кот и довольно обозрел великолепие курицы, лежащей на кровати. — У меняу, тоулько, одиун роут и рук неуту.

— Спасибо, добытчик, — решила похвалить глюк за заботу и с подозрением окинула тушку взглядом.

После того как котяра протащил ее через пол квартиры по полу, желания попробовать мяска не появилось. Даже как-то аппетит поубавился, пусть и пахла курочка умопомрачительно вкусно.

— Оторвиу ноужку, — жалобно попросил котик, поглядывая на меня хитрым глазом.

— Держи, — в материальности принесенной еды я убедилась, когда прикоснулась к тушке и разломила ее на кусочки, на радость коту. — И что мне теперь делать с жирным покрывалом и грязной постелью? — спросила с укором Баюна.

— Тыу еушь, я потоум вылиужу, — заявил котик и вгрызся в ароматное мясо куриного бедра, которое ему досталось.

Песец подкрался незаметно, в лице кухарки Татьяны. Она резко рванула дверь, влетела в мою комнату, обозрела картину и с осуждением глянула на меня. Мои глюки куда-то тут же испарились, и сидела я, такая вся разэтакая, с жирными руками, курицей на покрывале и обгрызенной ножкой рядом. Когда я мысленно взглянула на эту картину со стороны, тут же почувствовала, как краска приливает к щекам и в голове становится пусто. Сначала я сперла у поварихи сковороду с луком, теперь вот курица... Долго же Татьяна до меня шла. Хорошо, хоть сковородку оставила у Соловьева-старшего. Одной уликой меньше.

— Если вы так голодны, госпожа чтица, — язвительно и надменно обратилась ко мне уязвленная кухарка. — Будьте так любезны прийти на кухню и сказать мне об этом. Я никогда вам не откажу в том, чтобы накормить. А таскать у меня продукты... Окажите мне одолжение, перестаньте это делать.

И вышла, хлопнув дверью. Таааак! И где это мой миленький такой глючок бегает? Черный и зеленоглазый? Мне есть что ему сказать, прямо сейчас и здесь! Лишенный начисто инстинкта самосохранения кот появился на моей кровати как ни в чем не бывало и снова принялся обгрызать куриную ножку. Вот только не успела я с ним потолковать по душам. В мою комнату снова ворвались. В этот раз Алевтина Павловна, с брезгливой миной на лице она оглядела меня с ног до головы и спросила:

— Анна, зачем вам мой тапок? И что вы себе позволяете? Это приличный дом! Здесь не принято есть с кровати. Обычно гости Александра Александровича едят столовыми приборами, за столом и из тарелок. И уж брать без спроса чужие вещи... Я считаю, что это неприлично. Если это будет продолжаться, я буду вынуждена пожаловаться Александру Александровичу.

Экономка кривила губы, морщила нос, выражая этим всю меру своего неодобрения. А я сидела, и не знала куда деваться от стыда и невозможности оправдаться. Опустила взгляд на тапки у кровати. Действительно, один точно не мой. Но ведь когда скелет мне его передавал, он был один в один похож на мою обувку. Перевела взгляд на ноги экономки. И где она носит свои тапочки, если сейчас в туфлях на невысоком каблуке?

Что мне оставалось делать? Только подняться, извиниться, отдать тапок и в очередной раз возжаждать мщения. Только теперь уже моим глюкам достанется. Так просто я этого не оставлю. Жалко — сковороду оставила в спальне дедули. Сейчас бы она мне пригодилась.

— Так, дамы и господа, — окинула взглядом вновь появившиеся после ухода Алевтины Павловны глюки. — Подойдите поближе, дорогие. Чем ближе, тем лучше, — я крепко сжимала летавшую этой ночью "Камасутру", снова собираясь организовать ей ощущение временной невесомости.

Кот, опасливо отодвинулся, перестав хрустеть хрящиком. Но это ему не помогло. Уж слишком я зла была. Замахнулась книгой и со всего размаху грохнула... По пустой постели. Этот паршивец успел сбежать и сейчас смотрел на меня удивленными глазами из позиции "еще чуть-чуть и я за дверью".

— Иванушка, — обратилась я к скелету и недобро улыбнулась. — Дорогой. Объясни мне, зачем ты мне притащил чужой тапок? — и запустила в скелет тяжелым томом.

Скелет попытался увернуться, но, так как в отличие от кота, явно не обладал его предусмотрительностью и умением спасать свою шкуру, все-таки повстречался с "Камасутрой", в самой банальнейшей позе. Стоя и беспомощно прикрыв голову руками. С хрустом кость предплечья, в которую я попала книгой, вывалилась и покатилась по полу. Муки совести тут же принялись за свое черное дело и стали поедом есть меня.

— Иван-царевич! — воскликнула я и вскочила с кровати. — Тебе больно?

— Нет, — перевел молчание скелета кактус. — Но очень обидно. Ни за что пострадал.