— Дюжина, — отозвался инструктор не сразу, глядя мимо собеседника в стену, и, помедлив, с усилием продолжил: — Четверо на стенах. Сменяются каждые восемь часов.
— Смена отдыхает врозь?
— Нет. В казарменной комнате, все вместе, все на глазах друг у друга.
— Уже легче, — кивнул Курт, — дальше. Самое главное: зондеры. Кто, сколько, как давно.
— Пятеро. Прибыли все разом еще за неделю до Его Высочества, через пару недель должны вернуться в строй. Стандартная регулярная тренировка. Разделены по двум комнатам: в одной двое, в другой трое. Все опытные, в группе давно, все побывали в деле не раз, и всех я знаю, как облупленных.
— Это вам так казалось, — без прежней язвительности, почти устало, возразил фон Редер; Хауэр вскинул голову, и Курт повысил голос, не дав ему высказаться:
— Это хорошо, значит, у меня есть источник информации о них помимо их слов. Дальше. Повара, метельщики...
— А также прачки и банщицы, — зло огрызнулся инструктор и, переведя дыхание, продолжил чуть спокойней: — Нет. Повар один — и он же здешний священник. Подсобляет ему, когда есть необходимость, кто-нибудь из парней, для этого особых умений не надо. И лекарь в лазарете. Без помощника.
— И? — поторопил Курт, уловив в голосе наставника еле ощутимую заминку. — Еще что-то, о чем я не знаю?
— Еще что-то, о чем не только ты не знаешь. И мне не нравится...
— Альфред! — снова прибавив в голос обыкновенно не допустимую жесткость, прервал он, и Хауэр, помявшись, вздохнул, кивнув в сторону:
— Еще четверо. Эти здесь находятся неизменно, безвылазно, как и я. Там, где кузня, у дальнего крыла корпуса, есть мастерская...
— Из которой родом броня и оружие зондергруппы, — уточнил Курт, и тот, помявшись, кивнул:
— Да. Она самая. Мастер и три помощника.
— Создающие уникальное оружие для зондергрупп? — с подозрением сощурился фон Редер, кивнув на сверток в руках Курта. — Вроде арбалета, который можно разобрать и спрятать в дорожной сумке?
— Эти не выходят за пределы мастерской и прилегающей к ней территории, — огрызнулся Хауэр. — Снедь приносится им туда, остальное, необходимое для нормального бытия, имеется на месте. Даже и захоти они продаться с потрохами, у них не было бы возможности выставить себя на торг.
— Теперь все? Хорошо, — подытожил Курт, дождавшись повторного кивка. — Стало быть, так. Начнем с зондеров. Из тех, кто прибыл для тренировок, кто где находится сейчас? Точнее — должен был находиться?
— Сидят по комнатам. Я не даю им пересекаться с Его Высочеством. Ни к чему.
— Вот уж точно, — буркнул фон Редер и умолк, когда майстер инквизитор молча бросил короткий взгляд в его сторону.
— Веди, — велел Курт сжато, и инструктор, помедлив, развернулся, тяжело зашагав по коридору впереди.
Хауэр вел их по переходам, где прежде бывать не доводилось. Коридоры были узкими, как рукав, одинаковыми, тянущимися в темноту, рассеиваемую светильником в руке инструктора, оттого кажась длинней, чем было на самом деле, а потому, когда тот остановился перед одной из дверей, Курт удивленно уточнил:
— Так близко?
— А ты хотел, чтобы я их заселил в подвал? — буркнул Хауэр, и фон Редер, не сумев сдержать себя, бросил:
— Главное — не на крышу.
— Довольно, — потребовал Курт непререкаемо, и отчего-то на сей раз барон смолчал, только пренебрежительно фыркнув. — Альфред, прежде пара вопросов. Primo: где поселена вторая половина твоих подопечных?
— Здесь же, в соседней комнате. Они и прибыли вместе, и прятать их друг от друга мне резонов нет.
— Тогда secundo: где ближайший от этих комнат путь на крышу?
— Лестница, — помявшись, отозвался Хауэр, кивнув в темноту коридора по левую руку от себя. — Через площадку третьего этажа, мимо хода на чердак.
— То есть, прямой путь. И, надо думать, недолгий?
— Если бегом, — неохотно согласился инструктор, — учитывая темноту... Секунд сорок, может, пятьдесят.
— Откуда такая точность? — с подозрением сощурился фон Редер, и тот покривился:
— Да. Сразу видно профессионала.
— Сначала пройдем по этому пути, — приказал Курт; барон хмуро усмехнулся:
— Отлично. А что же время, о потере коего вы так сокрушались?
— Время уходит, — согласился он подчеркнуто спокойно — хроническая перепалка с главным императорским телохранителем уже начала порядком надоедать. — Однако я был бы вам признателен, господин барон, если бы вы не учили меня делать мою работу.
— Надеетесь, что ваш парень впопыхах оборонил ненароком Знак со своим номером? Не вижу иной причины для бессмысленного топтания по лестницам.
— Вы ежедневно лишаете своего подопечного целой ложки из каждой его порции, хотя прекрасно понимаете, что, как я уже говорил, достаточно применить яд, проявляющий действие спустя время — и ваша жертвенность никого не спасет, мертвы попросту будете вы оба. Однако вы это делаете. Ответьте мне, почему, и тогда я тоже в подробностях обрисую вам мои мотивы... Показывай дорогу, — вздохнул Курт, подтолкнув инструктора в плечо. — Не спеши слишком и держи светильник так, чтобы были видны пол и стены.
Фон Редер скосил на него взгляд уже молча, и в этом взгляде проступила явственная насмешка, когда, проделав путь до крыши и назад, их маленькая группа возвратилась к дверям комнат, где разместились бойцы зондергруппы. Пол был как пол и стены как стены; разумеется, на дикую и неправдоподобную удачу, вроде описанной бароном, Курт и не рассчитывал; попросту, как и прежде в случаях с явным отсутствием улик, ничего не оставалось, кроме как действовать ad imperatum[82].
— Ну, и что же вам дала эта прогулка, майстер инквизитор? — все-таки не удержался фон Редер, и он кивнул:
— Кое-что.
— Да неужто, — покривился тот скептически.
— Мы прошли две двери, — пояснил Курт, по-прежнему стараясь говорить как можно выдержанней, хотя поведение королевского оберегателя уже начало понемногу раздражать. — И пройти их мы сумели, потому что с нами был Альфред, а с Альфредом — ключи. Предположить, что ключ есть еще у кого-то в этой крепости, нельзя, равно как и сложно представить себе, что неудачливый стрелок, зная, что его могут настигнуть, станет ковыряться во взломанном замке и запирать за собою двери, отступая.
— То есть, хотите сказать — он шел не этим путем? — уточнил барон с подозрением. — И что это означает? Желаете подвести меня к мысли о том, что ваши бравые парни тут не виновники?
— Не знаю, — передернул плечами Курт, остановясь за несколько шагов до первой двери. — Но почему-то человек, бывший на крыше, избрал именно тот путь, что, впрочем, уже было понятно по распахнутой настежь двери... Мне показалось, — вновь обратясь к инструктору, осведомился он, — или в тех дверях, что мы сейчас прошли, врезаны новые замки?
— Не показалось, — подтвердил Хауэр хмуро. — Здание старое, замки кое-где устарели — во всех смыслах. Мало-помалу меняем.
— Вот и ответ. Старые замки вскрываются проще.
— Судите по опыту? — пренебрежительно уточнил фон Редер; он кивнул:
— Разумеется. Ну, а теперь за дело. И, — настойчиво прибавил Курт, обернувшись к инструктору, — я попросил бы тебя удержаться от неуместных замечаний, вопросов или ответов, Альфред.
— Что?! — выдавил Хауэр спустя мгновение изумленного молчания. — Меня?
— Именно тебя. Если какую-нибудь неумную пакость ляпнет господин барон, это будет воспринято всеми здесь, как нечто логичное и само собой разумеющееся. Он это делает, как я посмотрю, регулярно. Но если нечто подобное выкинешь ты — согласись, это будет выглядеть не слишком солидно. Можно было бы разыграть сцену 'инквизитор — адвокат', но ты, боюсь, не потянешь. Не сумеешь прикинуться благожелательным — ты им будешь. Слишком много личного ты вложил в свою работу; сейчас это не на пользу. Любой из них почует твою неуверенность сразу, и это испортит дело.
— Они и так ее увидят, — возразил фон Редер; Курт вздохнул:
— Соглашусь. Но если он хотя бы не станет мне возражать, до них дойдет сразу и без сомнений, что от чувств, уверенности или мнения их инструктора ничто в этом деле не зависит. Что избавит виновника, если таковой наличествует среди них, от ненужных иллюзий, мне, соответственно, сбережет силы, и всем нам — время.
— Понимаю, — через силу согласился Хауэр, глядя на дверь так, словно за нею его ожидал проход в чистилище по меньшей мере. — Сейчас тебе видней — это твоя епархия... Вот ведь дерьмо, — внезапно утратив остатки выдержки, вытолкнул он зло. — А если никто из них не виновен во всем этом? Если сейчас я вместе с тобой пойду допрашивать ни в чем не повинных, преданных, не раз жизнью за дело рисковавших парней! как мне им потом в глаза смотреть?
— Подумай о другом — что кто-то из них может все-таки оказаться предателем, Альфред. Подумай лучше о том, как этот мог смотреть тебе в глаза и не сгореть со стыда на месте. Теперь я буду давать тебе советы. Советую для начала как следует на него разозлиться, в твоем случае это лучше всего. Гнев — самый надежный способ защиты от сомнений.
— Тоже говорите по собственному опыту? — спросил фон Редер угрюмо; Курт передернул плечами:
— В моей работе, господин барон, сомнения — вернейший помощник. Всевозможные чувства в этом деле недопустимы, и гнев — в первую очередь, из чего следует логичный вывод: дабы избавиться от сомнений, надо позволить злости войти в душу и остаться там. А вот вам я позволю себе дать совет прямо противоположный тому, что я рекомендовал Альфреду: возьмите себя в руки.
— По-вашему ведь, — усмехнулся фон Редер, — моему неадекватному поведению никто не удивится. К чему мне следить за собой?
— К тому, что, в отличие от принципов, применяемых в лекарской практике, правила 'noli nocere[83]' в нашем деле недостаточно — надо бы еще и принести пользу. Вы глава императорских телохранителей, в некотором роде доверенное лицо, и надо думать, что человеку без мозга Император не доверил бы безопасность себя самого и своего единственного наследника. Посему — повторяю: постарайтесь смирить гнев и дайте место сомнениям. Быть может, и вам придет в голову какая умная мысль в этом расследовании... Ну, а теперь идемте. Говорю только я; Альфред — исключительно при крайней необходимости, вы, господин барон — только в случае Конца Света.
Последние шаги до двери Курт прошагал под всеобщее недовольное молчание, толкнув створку, оказавшуюся незапертой, и переступил порог, не задержавшись в проеме.
Двое, чьи взгляды обратились к двери, сидели у стола посреди комнаты, до появления вошедших явно ведя какую-то увлекательную беседу. Увидев Курта, за чьей спиной маячили инструктор с королевским оберегателем, оба поднялись, подтянувшись и смолкнув.
Курт остановился, тоже молча осматриваясь. Комната была такой же, как и их с Бруно — небольшой, полупустой, лишь две лежанки у стен, стол с тремя стульями, на одном из которых висела небрежно брошенная на спинку куртка одного из бойцов, и деревянная невысокая этажерка в углу, на верхней полке которой стояли два потушенных светильника, ниже — пара мисок с ложками... Всё было то же, что сейчас осталось в их с помощником комнате.
Согласно всем предписаниям подобные расследования надлежало начинать с обыска — как жилищ подозреваемых, так и их самих. Однако искать здесь было решительно негде, да и вряд ли люди, собравшиеся в эти дни в этой крепости, будут делать такие очевидные глупости, как запрятывание компрометирующих записок или пузырьков с ядами в столь очевидных местах, как собственное обиталище или одежда. Обыскивать же все здание бывшего монастыря, как это было бы сделано, имейся при майстере инквизиторе штат помощников и следователей рангом пониже, в одиночку будет глупой и ненужной тратой времени...
— Доброго дня, парни, — произнес Курт, наконец, непонимающе смотрящих на него бойцов и, помедлив, поправился: — Ну, не слишком доброе, правду сказать... Хотелось бы увидеться при других обстоятельствах.
Вопроса о том, какие же обстоятельства привели его сюда на сей раз, не прозвучало, лишь на миг заледенели взгляды, брошенные на кровавые пятна на его куртке.
— Майстер Гессе, — то ли уточнил, то ли ответно поприветствовал один из зондеров, переводя глаза с него на инструктора; Курт кивнул:
— Дюстерманн... верно?
— Да, майстер Гессе, Дитер фон Дюстерманн.
— И ..?
— Уве Браун, — коротко представился второй. — Мы пересекались на том деле в Шёнингене.
— Как же, помню, — согласился Курт с усмешкой, — ликантроп... Правда, когда я прибыл, успел только к снятию показаний с пострадавших, посему 'пересекались' будет и впрямь самым верным словом... Хорошая была работа. К сожалению, причина, по которой я пришел сюда, отстоит далеко от жажды предаться воспоминаниям.
Он выдержал паузу, ожидая реакции; никто из двоих не спросил, что случилось и о чем пойдет речь — оба так и стояли напротив, ожидающе и молча глядя на майстера инквизитора. Однако ж, во многом здешняя выучка была непревзойденной в своем роде — начальству самого господина дознавателя подобное соблюдение им субординации по отношению к оному начальству могло только сниться...
— За мной, — приказал Курт, развернувшись к порогу.
Хауэр и фон Редер расступились, пропуская его в коридор, и за спиной зазвучали шаги бойцов — и тоже без даже мгновенной заминки.
Соседнюю дверь Курт распахнул так же молча, сразу пройдя на середину комнаты, и негромкая, неспешная беседа людей внутри смолкла, оборвавшись на чем-то вроде 'и это будет не ее собачье дело'. Здешние обитатели лениво валялись на лежанках, подперев руками головы; промешкав не дольше мгновения, все трое вскочили на ноги, с заметной растерянностью оглядывая посетившее их разношерстное сообщество.
— Закрой дверь, Альфред, — скомандовал Курт, благожелательно кивнув зондерам: — А вы присядьте.
Замешательство протянулось еще на два мгновения, и бойцы, переглядываясь исподволь, уселись на своих лежаках, глядя, как размещаются подле стола их сотоварищи. Хауэр с бароном остались стоять у двери; лицо инструктора было каменным и темным — видно, данный ему совет он уже принял к исполнению и сейчас предавался гневным помыслам, пытаясь осмыслить тот факт, что кто-то из тех, кому он уже многие годы отдает время, душу, собственную жизнь, вот так просто через все это переступил...
Арбалет, оброненный на стол, громыхнул деталями, и никакой тени узнавания не появилось ни в одном взгляде.
— Ну, — продолжил Курт, выждав паузу, — как вы не могли уже не понять, у меня к вам серьезный разговор, парни. Но для начала мне надо познакомиться с теми, кого я еще не знаю. А также я хочу, чтобы на вопросы, которые я буду задавать, следовал ответ — незамедлительно, честно, без уверток. Как вы видите, ваш инструктор здесь, следовательно, его дозволение на это имеется. Однако должен заметить, что ввиду некоторых обстоятельств сейчас первым, последним и самым весомым является отнюдь не его слово, а мое. Сейчас я не один из явившихся для тренировки служителей, а инквизитор, ведущий дознание. Это — понятно?