Но...
Аня мне не нужна, как не нужны и ее братья. Мне была нужна их мать, но ее больше нет. И все, что у меня осталось...
"Я клянусь кровью, что буду заботиться о них, как о своих детях. Я дам им лучшее, что в моих силах..."
...это моя клятва.
— Вызови такси, — говорю слуге.
По Андрею видно, что он хочет задать вопросы, но молчит. Аня жует печенье, запивая остывшим чаем.
Время до приезда машины проходит в молчании.
* * *
Где жила Алена — я знаю. Но в квартире никогда не был. Поднимаюсь вслед за Аней на третий этаж, останавливаюсь перед серой железной дверью.
Аня нажимает кнопку звонка.
— Явилась! — вместо приветствия произносит мужчина, которого я видел на похоронах, и тут замечает меня.
Хмурится. Аня бросает на меня короткий взгляд и прошмыгивает в квартиру.
— Добрый вечер, — здороваюсь. — Я Марк Витальевич. Мы можем поговорить?
— Аня что-то натворила? — в голосе недовольство.
— Можно и так сказать, — повожу плечами. — Недолго.
В квартиру меня запускать не собираются. Бывший муж Алены прикрывает за собой дверь, прижимает ее всем телом.
— Ну?
Так не пойдет.
Протягиваю руку и слегка касаюсь его силой.
— Давайте поговорим внутри.
— Давайте... — эхом отзывается.
Вхожу вслед за бывшим мужем Алены в квартиру и натыкаюсь взглядом на большое зеркало, висящее напротив входа. И на рядом стоящую Аню.
Аня глядит на меня во все глаза, но стоит спиной к зеркалу.
Это хорошо. А вот ее отца приходится коснуться еще раз.
Чтобы в зеркало не посмотрел.
— Исчезни, — командует Ане отец, но она не отводит с меня взгляда.
— Все хорошо, Аня, — успокаиваю девочку. — Иди.
И лишь тогда она, понурив голову, уходит.
Квартира небольшая. Три комнаты — одна проходная, "зал", и две смежные. Запах подсказывает, что одна принадлежала мальчикам, Вите и Роме, вторая — Ане. В проходной, по всей видимости, жили Алена с мужем.
И беспорядок. Разбросанная одежда, тарелки с едой. Грязь.
"Клянусь кровью, что буду заботиться о них..."
Проходим на кухню.
— Выпьете?
Качаю головой.
— А я выпью, — мужчина лезет в холодильник, достает бутылку водки. — Вот, жену поминаю.
Похоже, с похорон не прекращал.
И еще немного силы...
Рассказывает долго. Об Алене, о детях. Алкоголь тоже способствует "развязке" языка. Рассказывает о разводе. Что нашел себе женщину, вроде все у них налаживалось, а Алена так не вовремя умерла. Но куда пойдет с тремя-то детьми? И даже оставшаяся квартира не играет большой роли.
Ненависть.
— Тебе мешают твои дети? — спрашиваю, уже зная ответ.
Этому человеку не нужны дети. Ему нужен он сам. И ему нужны внешние приличия. Именно поэтому дети еще не в детском доме. Но сколько он продержится, прежде чем наплюет на все, и избавится от них?
"Клянусь..."
Люди — разные. Кто-то готов жизнь отдать за своего сына или дочь, а кто-то — убивает их, не задумываясь. Кто-то видит в детях будущее, кто-то — настоящее.
Мой слуга отдал всего себя ради жизни дочери. Хотя он вполне способен завести еще потомство. Маше в этом году восемь, и она жива, в том числе, благодаря ему.
Потому что ее отец пожертвовал собой. В том числе не только жизнью, но и гордостью.
А ведь он мог оставить ее в больнице. Не продавать квартиру, не тратить время и силы на поддержание призрачной надежды.
Сейчас у него могла бы быть парочка малышей возрастом год-два.
Вместе с Андреем будет четверо. Хотя нет, еще Маша. Пятеро. Пятеро людей, за которых я несу ответственность.
И птенец.
И кошка.
— Да чтоб их!..
— Я их заберу? — зачем-то спрашиваю, хотя он не сможет мне солгать. Алкоголь плюс моя сила — убойная смесь.
— Да пожалуйста!
Легко и просто. Как и много лет до этого.
...— Десять монет, господин! Всего десять монет! Он может работать, умеет ухаживать за лошадьми!
Мальчишке едва ли есть девять лет.
— Десять! Нет, восемь! Восемь монет, господин, и он все будет делать для вас!
Грязные руки хватают сапог, стремя.
— А если захотите, вы можете... он не откажет, господин!
Не глядя, хлещу плетью.
Пальцы, держащие стремя, разжимаются...
Если бы он хотел заботиться о них, он бы ни в чем не нуждался. Но он не хочет.
Встаю из-за стола.
Он сделал свой выбор.
— Марк Витальевич? — спрашивает у меня бледная Аня, когда я выхожу из кухни в квартиру. — А что с папой?
Отчаянье.
— Напился, уснул, — объясняю.
— А вы... вы домой?
— Пока — да.
* * *
Люблю ночь. Ночью нет необходимости пользоваться человеческими средствами передвижения.
До дома долетаю минут за пять.
— Отвезли? — задает риторический вопрос слуга.
— Да, — киваю.
— И что теперь?
— Теперь... — задумываюсь.
Забирать их сразу насовсем нельзя. Дети общались со мной всего пару раз — на море и на Новый Год. А тут им придется видеть меня каждый день. А это совершенно другое.
Они — дети. Идеалисты. Может быть, Аня уже не верит в Деда Мороза, но в чудеса — да. Иначе бы не сидела у меня под дверью с просьбой забрать ее от отца. Она создала себе картинку доброго "дяди фея", который превратит ее жизнь в чудо.
Но я — не "фей".
Провести вместе летние каникулы было бы хорошо. Возможно, осенью дети захотели бы вернуться обратно к отцу. Так было бы проще. А деньги на регулярную помощь — не проблема.
Однако я должен помочь Аугусто с птенцами.
Птенцы — важнее.
Но и моя клятва — не пустое.
Думаю, Аугусто потерпит присутствие моих людей на своей территории.
— Придется погостить у Аугусто, — отвечаю.
— А он не будет против?
— Договорюсь.
— Хорошо, — кивает слуга.
* * *
Бывшего мужа Алены зовут Василий. Наше появление в десять утра вызывает у него непонимание. Он уже не помнит мой визит ночью.
Сменить недоумение на добродушие — легко.
— Анька, собирайся! — командует он дочери. — Поедешь с дядей Андреем и...
— Марком Витальевичем, — подсказываю.
— ...и Марком Витальевичем!
Аня собирается быстро. Минут через двадцать уже стоит, прижимая к себе школьный рюкзак с только ей ведомыми вещами.
— Счастливо отдохнуть!
Киваем, прощаемся.
Через несколько минут он, конечно, передумает, но будет поздно.
Дом Алениной мамы встречает тяжелой атмосферой безнадежности и безразличия, четко различимой даже в подъезде сквозь дверь. Даже Андрею.
Дверь открывает Витя.
— Здравствуйте, дядя Андрей. Здравствуйте, Марк Витальевич, — и изумляется. — Анька?!
— Привет, Витя, — здороваюсь. — Мы к вам, можно?
— Да...
Шагает в сторону, давая пройти.
— Алена, кто там? — старческий голос.
— Баб, это дядя Андрей, Марк Витальевич и Аня, — с какой-то тоской отвечает мальчик.
— А, Аня! Алена, долго не играй, тебе еще уроки делать!
— Хорошо, баб, — еще более тоскливо кричит Витя в сторону комнаты и вдруг подскакивает. — Каша!
И убегает в сторону кухни.
Из кухни слышатся голоса обоих мальчиков.
Андрей стаскивает обувь.
Оглядываю пол и, не разуваясь, прохожу в квартиру. За мной идет Аня. Андрей возится в прихожей, пытаясь натянуть обратно туфли.
— Баб... — Аня хлопает глазами. — Баба?
— Здравствуйте, а вы кто? — интересуется сидящая на диване старуха.
Сильно сдала за несколько месяцев.
— Меня зовут Марк, — отвечаю.
— А! А, вы друг Вити? А Витя на работе, вечером придет...
— Что с ней? — шепотом спрашивает Андрей, подойдя на цыпочках.
— Тронулась с горя, — тихонько поясняю.
— Аленушка, сделай гостям чаю, — велит старуха, смотря куда-то сквозь нас. — Там печенье было, достань!
— Я Аня! — вдруг кричит девочка. — Бабушка, ты разве меня не узнаешь? Я Аня!
— Аленушка, не кричи! Как тебе не стыдно!
— Баб...
— Уведи ее, — бросаю Андрею. — И мальчиков тоже.
— Вы ей помогать будете? — понимающе кивает мой слуга и трогает Аню за плечо. — Пойдем, Марк Витальевич поможет твоей бабушке... Все будет хорошо...
Из кухни тянет подгоревшей кашей.
Копошатся долго. Я терпеливо жду, пока люди покинут квартиру, а затем подхожу к старухе.
Мне даже не нужно использовать яд. Искра силы — и изношенное сердце замирает.
Тело тихо валится набок.
Не поправляю. Так естественно.
* * *
— А мы к маме едем? — вдруг спрашивает Рома.
— Нет, к нам домой, — говорю мальчику.
— А к маме когда?
— Пока не знаю, — отвечаю. И поясняю: — Приедем, тогда будем думать.
— Хочу к маме...
— Я тоже, — соглашаюсь с ребенком.
Удивлен. Даже плакать передумывает.
* * *
На этот раз появление детей в моем доме не сопровождается таким шумом, как на Новый Год. Ведут себя очень тихо, словно ощущая другую обстановку. Андрей протягивает тапочки Ане, которая помогает обуться младшим братьям.
— Включи детям мультики, — говорю слуге. — Пусть отвлекутся.
— Ага, хорошо, — Андрей суетливо дергается, подталкивает детей в гостиную.
По лестнице сбегает Маша.
— Привет! — радуется она гостям и, не дожидаясь моего напоминания, тоже заскакивает в гостиную.
Андрей разберется.
Прохожу в кухню, сажусь за стол. Из гостиной слышны щелчки пульта, а затем звуки 'Тома и Джерри'.
— Рома же ровесник твоей Маши? — интересуюсь, когда Андрей появляется на кухне.
— Да.
— В его возрасте дети должны понимать, что такое смерть, — задумчиво говорю, вглядываясь в отражение собственной рубашки в столешнице.
— Он... — Андрей вздыхает, проводит руками по волосам, — он... умственно отсталый.
Приподнимаю бровь. Ожидаю, что слуга разовьет эту мысль, но он молчит, полагая, что я сам все знаю.
Слуга садится напротив, придвинув тяжелый табурет.
— Поясни, — приходится говорить.
— Родовая травма. Роды были тяжелыми, он какое-то время не дышал. Ну, и сказалось, — отвечает, нахмурившись, уставившись в ту же столешницу, что и я. Только смотрит он на свое лицо.
— Он же учится в школе?
— Да. В коррекционной. Школа-интернат восьмого вида. Во втором классе.
— А Витя?
— Витя в обычной. В третьем классе.
Родовая травма — это не генетика. Генетику я вряд ли бы смог поправить. А так восстановить деятельность заблокированных участков мозга мне по силам.
— Вы ведь его можете вылечить, верно? — поднимает голову слуга.
— Родовую травму — вполне, — киваю и поясняю. — Было бы что-то врожденное, вряд ли.
— Здорово, — отзывается Андрей, только в его голосе совершенно нет восторга.
Но делать это нужно как можно быстрее. Пока он еще мал, мозг сможет справиться с внезапно открывшимися способностями. И тут же давать нагрузку, развивая те участки, которые 'отдыхали'. Через год даже мое лечение не поможет.
'...клянусь кровью, что буду заботиться о них, как о своих детях. Я дам им лучшее, что в моих силах...'
Рому нужно будет учить. Приглашать специалистов, которые будут заниматься им круглосуточно, вытаскивая его из пучины слабоумия.
Но кидать ребенка после потери родителей с рук на руки чужих людей тоже не есть хорошая идея. Я поклялся еще и вырастить их достойными людьми.
Человеческая психика — очень хрупкая вещь. Ее легко сломать. Легче, чем физическое тело.
Кем вырастет Рома? А Витя, Аня?
— А... вы будете его лечить? — нарушает мои раздумья голос слуги.
— Буду, — киваю и отвечаю на незаданный вопрос: — Это входит в мою клятву.
— А!
Есть еще одна проблема. Людей в доме — пять штук. А рук у меня две. Объем удержать не проблема, проблема в том, что я всех не ухвачу. Тащить их на веревке тоже не вариант — слишком далеко. С людьми в качестве груза дорога займет у меня раза в четыре больше времени, если не в пять. Слишком высоко нельзя — замерзнут и задохнутся. Слишком низко и быстро — сопротивление воздуха большое, тоже замерзнут. И задохнутся.
Яхта — тоже не вариант. Мы только за месяц дойдем до островов. А ведь нужно еще вернуться назад.
А у Маши — день рождения. В принципе, Андрей с Машей могут остаться тут, в Хабаровске. Отметить. Так что на острова придется доставлять только Аню, Витю и Рому. Но три — все равно много.
Рук — две.
— Детей Алены заберу сейчас, — выношу решение. — Сперва Аню, затем мальчиков. Ты с Машей останешься тут до ее дня рождения. Потом Маша отправится в Англию, а тебя заберу на острова. До осени побудем там.
— А... а потом?
— Потом посмотрим.
Молча кивает, соглашаясь с моим решением.
Хотя нет, не так. Принимая мое решение.
* * *
Слуга хлопочет у плиты. В руках — лопатка и вилка. В кастрюле кипит гречневая каша, рядом жарятся котлеты.
— А как там Светлана Михайловна? — вдруг задает вопрос Андрей.
— Кто? — не понимаю.
— Ну... мама Алены.
— Никак, — пожимаю плечами. — Думаю, зять найдет ее сегодня или завтра.
— В смысле?!
Смотрю долгим взглядом.
Дошло.
— Вы ее...? Вы... Вы ее выпили?!
— Нет. Просто спровоцировал инфаркт.
Вилка падает со звоном.
— Зачем?!
— Чтобы не мучилась, — коротко поясняю.
— Что вам стоило ее вылечить?! Вы же могли!
— Мог. Но не стал.
Гнев.
— Почему? Что вам мешало?!
Люди такие люди.
— Тебе действительно интересно? — вздергиваю бровь.
— Да!
Кажется, что он готов напасть на меня с вилкой, хотя та валяется на полу.
— Тогда слушай, — вкладываю в голос немного силы.
Слуга замирает, осознав, на кого кричит.
Котлеты шкворчат на сковородке.
— Первое, — подхожу, поднимаю вилку и кидаю ее в мойку. — Я не всемогущ. Для полноценного восстановления психики Светланы Михайловны потребовался бы долгий период, и не факт, что он был бы успешным. Поясняю почему. Она ушла в свои грезы, где ее дочь жива и здорова. Излечиться — значит вернуться в реальность, где Алены больше нет. Как ты думаешь, Андрей, насколько это было бы ей легко и приятно? Вот. Второе. Скорее всего, излечение было бы временным, и она снова бы вернулась в прежнее состояние, едва я закончил бы. Нет, удержать ее в 'здоровом' состоянии тоже было бы возможно. Но опять же — скольких усилий мне бы это стоило? А у меня она не одна — есть трое ее внуков, ты, твоя дочь, мой птенец и недобиток Аугусто с его птенцами. Я не бог — поделиться на аватары не в состоянии. И рук у меня всего две.
Достаю другую вилку и лопатку, переворачиваю котлеты.
— Но вы же могли... — решается произнести.
Заладил.
— Теоретически — конечно, да.
— А если... а если я стану таким же, вы тоже меня... да? — на лице вдруг мелькает озарение.
— Лет через сто пятьдесят — вполне.
— Светлане Михайловне было шестьдесят четыре...
— Нормальный возраст для пожилой женщины.
— Всего шестьдесят четыре!
Снимаю котлеты со сковородки, выключаю кастрюлю. Кладу следующие котлеты.
