Алиса вытянула лапы. Отрастающий мизинец болел, но не очень сильно. Зато что-то ощутимо мешалось в плече, какая-то шишка или опухлость — похоже, очередной выкрутас бешеных векторов. Как там с ногой, лиса пока не понимала.
Шушара закончила с передними лапами и занялась задними. Звякнули браслеты. Лиса, лежавшая на животе и унизительно раскоряченная, попыталась свести бёдра — и взвизгнула от боли: крыса, следящая за своей жертвой, ловко вывернула ей хвост.
— Лежим — не дёргаемся, — мокрый крысиный голос втёк в ухо, как грязная вода. — Ссать будем?
Алиса судорожно кивнула. Шушара повела носом и достала из-под кровати ночной горшок.
— Трогать себя там нельзя, пальчики отрежу, — пообещала она.
Мочиться на глазах у серой твари было стыдно, но лиса села на горшок, напряглась и выдавила из себя всё лишнее. Она старалась это делать как можно чаще: полный мочевой пузырь давил на матку и органы малого таза и усиливал и без того невыносимую хочку. Потом она избавилась от секрета прианальных желёз: внизу у неё и так всё распухло и отекло, а доводить дело до нагноения она не хотела. Тяжёлый запах неудовлетворённой похоти заполнил крохотное помещение.
Крыса закрыла горшок и задвинула его под кровать. Она проделывала это как-то уж очень неторопливо, и нос её предательски подрагивал. Лиса это заметила и брезгливо поморщилась: вспомнилось, как позапрошлой ночью она проснулась и увидела крысу, увлечённо обнюхивающую её хвост, липкий от женских выделений. Крыса злобно оскалилась, но всё-таки ушла к себе на койку.
— Кушанькать будем? — спросила Шушара. Лиса кивнула и получила пачку комбикорма и миску с водой.
Потом крыса надела на неё ошейник — как всегда, затянув его туже, чем следовало бы. Кожаная полоса врезалась в горло, дыхание слегка перехватило. Возбуждение, однако, от этого ещё больше усилилось. Алиса была уверена, что крыса это понимает и делает это нарочно.
Ведомая на поводке, прихрамывая — нога всё-таки ощутимо побаливала, — она прошла в соседнее помещение, побольше того, в котором её держали. Там стояла лабораторная стойка и два самозапиральника — с цыплем и кроликом. На сегодня ей нужно было скорректировать плотность раствора у кролика и ввести цыплю очередную серию векторов.
Каким образом агентам Тора-Боры удалось перетащить сюда автоклавы и оборудование, Алиса точно не знала, но кое-какие догадки у неё были. Долгими ночными часами, распятая на кровати и мучающаяся от похоти, поджаривающей её изнутри, лиса пыталась занять себя, сопоставляя известные ей факты. И в конце концов пришла к выводу, что в институтской системе безопасности имеется дыра, в которую и влезла тораборская агентура. Уязвимым местом оказался низший персонал: лабораторные крысы, уборщицы, грузчики, домовые, бэтмены и прочая обслуга, которая была повсюду и которую никто не замечал. В том числе и служба безопасности. Которая то ли вовсе не обращала внимания на мелкую сошку, то ли ограничивалась рутинными проверками.
На первый взгляд возможности низших услужающих были невелики: добыть секретные документы или стащить что-то действительно ценное уборщики или подметальщики не смогли бы при всём желании. Зато они прекрасно знали здание ИТИ, могли подслушивать, подглядывать и вынюхивать, запоминать обрывки разговоров, воровать образцы тканей и препаратов, и так далее. У обслуги были универсальные ключи от коммуникационных люков, воздуховодов, служебных лифтов. В общем, в умелых руках и мелкая сошка представляла собой вполне реальную силу, которую могли использовать агенты покрупнее. К тому же их было легко производить и заменять: нет ничего проще, чем клонировать какого-нибудь бэтмена или домового, если иметь оборудование и двух-трёх специалистов. И то и другое у засевших в институте тораборских агентов, похоже, имелось. Лиса заподозрила, что где-то здесь, в подземельях, находится лаборатория, производящая всякого рода неучтёнку. В основном клонов — которыми потихоньку заменяли настоящих казённых существ.
Вот и сейчас, когда Алиса занималась кроликом, под ногами у неё крутился домовёнок Кузя: мелкое, шпанистое существо, поставленное крысой следить за попытками лисы потрогать себя внизу или сжать бёдра. Кузя — бесполый, как все домовые, но формально считавшийся мальчиком — занимался этим унизительным шпионством с каким-то азартом, начиная верещать, как только ему казалось, что лиса делает что-то запретное. Если она ничего такого не делала, он начинал её изводить по собственной инициативе — пытался ущипнуть, дёрнуть за хвост или просто громко крикнуть или свистнуть, когда лиса занималась чем-то, требующим внимания. При этом он регулярно лез помогать — то есть мешать. Однажды лиса попросила его донести пробирки с препаратами до стойки. Кузя повалил стойку и разбил пробирки.
Крыса, как обычно, села в уголке и взялась за пяльца: в свободное время Шушара вышивала крестиком. Алиса видела вышивку — там был подсолнух и васильки с переливающимися лепестками из синих ниток разных оттенков.
— Муси-муси пуси-пуси, миленький мой, — напевала крыса, присвистывая сквозь зубы, — я горю, я вся во вкусе рядом с тобой...
Алиса прижала уши: в крысином исполнении даже святое караоке казалось каким-то гнусным.
Кузя тем временем подобрался к Алисе сзади и попытался подёргать за ногу. Лиса отшвырнула гадёнка, но на него это не произвело ни малейшего впечатления — перекувырнувшись через голову, он тут же вскочил на кривые ножки, скорчил рожу, высунул тоненький грязный язычок и заблекотал — 'бл-бл-бл-бл-бл-бл-бл'.
Лиса сжала зубы. Ей очень хотелось укусить мелкую тварюшку, но это было бы мелко. Ещё больше ей хотелось укусить крысу. К сожалению, она понимала, что в таком случае серая тварь её убьёт и это будет очень плохая смерть. Однако и Шушара, похоже, побаивалась, что лиса не выдержит, поэтому не мучила её сверх положенного.
— Я как бабочка порхаю над всем, — Шушара вытянула вверх длинную багровую нитку: она уже закончила с васильками и теперь вышивала маковый цвет. — И всё без проблем... — она перекусила нитку резцами, — я просто тебя съем... Я ночью тебя съем...
Лиса подумала, что Шушара сегодня ночью снова придёт к её постели занюхнуть по-тайному, и содрогнулась.
Алиса набирала код разгерметизации автоклава, когда решётка вентиляционного люка со скрежетом отвалилась и прямо под ноги ей упал свернувшийся в комок бэтмен, весь в пыли и паутине.
— Буру-буру-брррры! — заверещал Кузя. Лиса ошиблась в цифре, и автоклав заблокировало.
Крыса выскочила из своего угла, пяльцы шмякнулись об пол.
— От шефа, — сообщил бэтмен, расправляя крылья. — Пора.
Алиса недоумённо покосилась на крылатого гонца, но крыса, видимо, поняла.
— Рано, — сказала Шушара. — Не прошла неделя.
— Сегодня собирался Научный Совет, доктора не будет до утра, он чинит секвенсор, вся ночь ваша, — бэтмен повторил вкатанные ему в голову слова. — Отведи её.
— Хорошо, — крыса осклабилась, показав блестящие резцы. — Как войдём?
— Мы решётку пропилили, — сообщил бэтмен.
Лиса наконец поняла, о чём речь, и чуть не выронила колбу с раствором. Крыса это заметила и снова заухмылялась.
— Пора, девочка, пора, — сказала она. — Или строить из себя будем?
Алиса, не думая, мотнула головой.
Лиса не сопротивлялась, когда ей завязали глаза и повели по окольным проходам со множеством поворотов, пандусов и ступенек. Потом они поднимались на лифте, снова шли по коридорам, и снова лифт, а потом — дыхание свежего ветра и понимание того, что она находится на улице. Впрочем, недолго: крыса тут же дёрнула её за поводок и потащила за собой, куда-то вниз. Пришлось вслепую спускаться по узким ступенькам, таким холодным, что у Алисы сводило подушечки на задних лапах. Потом в нос шибанула — как кулаком с размаха — тяжёлая вонь фекалий, и лиса поняла, что оказалась в канализации.
Крыса шла впереди, держа лису за поводок и время от времени подёргивая за него. Лиса осторожно ступала босыми лапами по бетонному полу, боясь свалиться в грязную жижу, которая, судя по удушающему смраду, текла где-то совсем рядом. Потом левая лапа наступила во что-то липкое, и лису чуть не скрутило от омерзения.
Слепая, беспомощная, она шла, понимая, куда её ведут и зачем. Но ей было уже всё равно — лишь бы всё произошло поскорее.
Лиса шла, прошаркивая лапой, пытаясь стереть с подушечки липкую гадость. Она так сосредоточилась на этом, что пропустила момент, когда крыса резко остановилась. Лиса продолжала идти и наткнулась на Шушару.
— Мы прыгнем, — сказала крыса. — Сперва я, потом ты. Упадёшь — утонешь, — крыса не стала пояснять, в чём именно, это было понятно и без того.
— Развяжите мне глаза, — попросила лиса. Крыса не ответила — только сунула поводок Алисе в лапу. Раздался тихий шорох, потом характерное плюхтанье чего-то широкого, плоского, лежащего в воде. Вонь ударила в нос с такой силой, что лису чуть не стошнило.
— Прыгай! — голос крысы будто хлестнул лису тряпкой по морде. Та попыталась сообразить, откуда раздался плеск — получалось, что это близко, метр с небольшим. Упасть в жижу очень не хотелось, бежать тоже было некуда. Она тихо заскулила, сжалась, инстинктивно распушила хвост и неловко скакнула вниз. Под ногами качнулись скользкие доски — и крысиная лапа тут же схватила её за шкирку.
— Стой, не шевелись, перекосишь, — распорядилась Шушара, снова берясь за поводок. — Сейчас поплывём.
Заскрипел шест, с усилием втыкающийся в дно, устланное мерзкой жижей. Алиса сгорбилась, стараясь не дышать — так тут воняло.
— Мой маленький плот, — противным голоском напевала крыса заветное песнопение, — свитый из песен и слов... — шест заскрежетал, зацепившись за что-то, — всем... моим... бедам назло, — что-то скрипнуло, треснуло, — вовсе... не так уж... — Лисе показалось, что они крутятся на месте, потом шест царапнул о стену, — хлюп! — откуда-то сверху сорвался камень, полетели брызги, на Алису попало несколько капель.
Потом они вплыли в какой-то проход. Крыса дёрнула поводок вниз, лиса пригнулась, ощущая кончиками ушей холод сырых камней в нескольких сантиметрах над головой.
— Зачем так? — наконец спросила она. — Нельзя добраться нормальным путём?
— Эмпаты, — коротко сказала крыса.
Лиса поняла. Даже хорошие эмпаты не смогли бы взять след с воды, а уж с такой — тем более. Все выделения организма обладали настолько сильной аурой, что она забивала всё остальное. Особенно это касалось фекалий, в которых сохранялись следы ауры переваренной пищи, что запутывало даже самых крутых специалистов. Как говорили сами эмпаты, разобраться можно во всём, кроме сортов дерьма.
— Канализация римских времён, — зачем-то сказала крыса. — Ещё до Хомокоста.
Алиса попыталась вспомнить, когда был римские времена и что это вообще такое, и не смогла.
Они плыли в облаке смрадных испарений, и лиса с отвращением думала, что этот запах впитается в шерсть. Крысу это, похоже, не заботило — она плыла, отталкиваясь шестом, мурлыча себе под нос святое караоке — 'я убью тебя, лодочник'.
Наконец плот ударился о твёрдое. Крыса прыгнула, дала Алисе лапу и выдернула её вверх. Потом сняла с неё повязку.
Они стояли в узком проходе с низкими сводами, пропадающими во мраке. Свет падал сверху, из прямоугольного люка где-то очень высоко над головой. Туда вели железные скобы, скользкие от влаги.
— Лезь, — распорядилась крыса. — Там комната. В ней будет один бамбук. Когда всё сделаешь, укусишь его пару раз, чтоб наверняка, — лиса заметила, как дрогнул голос Шушары на слове 'укусишь'.
— А если он меня выгонит или кого-нибудь позовёт? — спросила Алиса, пытаясь не показать, как она на это надеется.
— Нет, — Шушара приоткрыла пасть, резцы неприятно блеснули. — Выйти из комнаты некуда, дверь заперта. В окно ори, не ори, никто не услышит. Бамбук — дурак, ему бы только присунуть. Трахни его. Вернёшься — проверю. Если ничего не было, я тебя накажу, — голос серой твари сладострастно задрожал. — Очень хорошо накажу.
Карабкаясь по скользким скобам, лиса думала о том, сможет ли она сделать то, что от неё требуют. Дикая хочка, мучившая её все эти дни, сейчас почему-то отступила, оставив по себе только тупую тянущую боль внизу живота. Зато сознание того, что вот прямо сейчас она должна отдаться какому-то дошираку, её угнетало. Но выхода не было: сверху была запертая комната, внизу — крыса. Оставалось лезть наверх.
Наконец голова лисы поднялась из люка. Она осторожно оглянулась, ожидая окрика, а то и удара. Но ничего не случилось. Тогда она вылезла до пояса и попыталась осмотреться.
В комнате было темно. Немного света давала анимированная голограмма: огонь в очаге, над которым был подвешен котелок. Пламя мелькало, по комнате бегали огромные мохнатые тени.
А на полу перед голограммой валялось неподвижное тело.
Испуганная лиса вылезла, подошла, склонилась: ей показалось, что обитатель комнатки мёртв. Но сладкое посапывание и нежный, но заметный аромат перегара указывали: он был всего лишь пьян. Однако пьян он был, что называется, в дрова. Дошираки вообще плохо переносят алкоголь, а этот, судя по всему, изрядно приложился к бутылке. Которая, кстати, была при нём: даже в бессознательном состоянии бамбук не выпустил из рук своё сокровище. От посудинки несло спиртягой.
Алиса задумалась. Она должна была сделать то, чего от неё требовали. Но совокупляться с бревном было невозможно. Возвращаться или звать крысу очень не хотелось: та вполне могла сорвать злость на лисе. К тому же низ живота снова напомнил о себе: измученная воздержанием вагина требовала уже неважно чего — ну хоть чего-нибудь.
Лиса осмотрела бамбука — как ген-мастер осматривает заготовку. Это и была обычная заготовка из вольера — плоское зеленоватое лицо, узкие глазки, большой рот. Выделялся только нос: он был нестандартно длинным и напоминал пику. Алиса потрогала кончик — зелёный, гибкий: похоже, отрос недавно. Вспомнился рог цилиня. Матка отреагировала на воспоминание так, что Алиса едва удержалась на ногах. Терзающего Алису внутреннего зверя нужно было накормить. И немедленно.
Она развернула бесчувственное тело поудобнее и осторожно села бамбуку на лицо, уткнувшись мордочкой в пах. Там не было ничего необычного — еле заметные выпуклости маленьких яичек и довольно крупный член, напоминающий ивовую ветку. Лиса его потрогала: он был очень твёрдый, но, увы, вялый. Алиса понимала, что поднять его можно, если потрудиться — в конце концов, она была лисой и знала такие вещи на генетическом уровне. Но своё ей необходимо было получить прямо сейчас.
