Нельзя сдаваться! У меня есть еще аргументы.
— Ты ведь на самом деле не такой, — произнесла тихо. — Жесткий, но не жестокий. И причиняешь боль, только если вынужден. А сейчас ведешь себя совсем не так, как человек, которого я полюбила.
Когда палишь из тяжелых орудий без подготовки, рискуешь пострадать от отдачи. Наверное, это не те слова, которые следовало говорить, но других у меня не было.
У нас с Владом было прошлое, в котором преждевременно скончались бесполезные разговоры. Ненужные объяснения. Финальные фразы.
Мы их не сказали, и они липким, противным налетом остались на душе. И теперь говорить об этом означало оттирать этот налет. Признаться себе, что не так чист, как хотелось бы думать.
Но дело даже не в этом. Некоторые слова причиняли реальную, физическую боль. От них ныло в груди, противно стучало в висках, дрожали руки.
К таким разговорам нужно готовиться заранее. Я оказалась не готова.
— Я тот человек, которого ты оставила. Привыкай, — хрипло ответил Влад, и в его голосе слышалась реальная обида. От тех же невысказанных слов и объяснений, озвучить которые ему не дали. Он старался для меня, а я не оценила. Отвернулась. Он ждал, что я пойму, а я ушла.
Я старалась понять. Что уж скрывать, иногда по ночам, в темноте, кутаясь в теплое одеяло и пряча руки в рукава махровой пижамы, искала ему оправдания. И не находила. Всегда ведь находила, а после Будапешта — не могла. Вот и остался он, как в той песне, непрощенным...
— Я не оставляла тебя. Ты сам... Черт, мне действительно нужно это говорить?!
— Ты — атли. Была атли, когда вернулась из Москвы. Напомнить, зачем ты приехала?
— Я помню.
— Так почему не можешь сделать шаг навстречу? Ты не отреклась — тебя заставили уйти! — Влад взял меня за руку, и мне даже показалось, лед тронулся, и я смогу его убедить. — Сейчас есть шанс вернуться. Не ко мне — в семью.
— Я не говорила, что не вернусь, просто сейчас... все сложно.
— Все предельно просто, Полина. Это ты усложняешь.
— Я обещала помочь Эрику!
— Спать с ним ты тоже обещала?
Не знаю, что тогда со мной произошло. Влад злился, я опешила. Наверное, действовала на инстинктах... Помню плохо, если честно.
Только бордовая пелена перед глазами от захлестнувшего негодования и злости. Напряжение в жиле. Зуд в ладонях. Страшный момент для сольвейга, хорошо, что я научилась себя контролировать.
Вернее, не себя — свой кен. С поведением дела обстояли хуже. Выдержкой я вообще похвастаться не могла...
В общем, я ударила. Не магически — выдернула руку, которую он держал, и влепила пощечину. Наверное, сильно, потому как ладонь тут же полыхнула огнем, запястье дернуло, а щека Влада покраснела.
Я перегнула палку — поняла это в следующую секунду, но было уже поздно...
Он никогда на меня так не смотрел. Даже когда я чудила. Даже когда договорилась с Таном, и тогда, с Гердой...
На секунду мне показалось, он ударит в ответ. Обошлось.
— Никогда. Так. Больше. Не делай, — отчеканил Влад, прожигая меня едким, ненавидящим взглядом.
Вот и поговорили. Никакой из меня дипломат, вечно все порчу. Тут, похоже, испортила навсегда... Не думаю, что у нас когда-нибудь получится конструктивный диалог — эта ночь останется между нами, разделит, ополовинит, разведет.
Впрочем, давно пора было что-то решить. И, похоже, я решила...
— Ладно, — устало сказала я и поднялась. — Хорошо.
Ладонь все еще саднила, голова раскалывалась, и я поняла, что все равно до утра ничего уже не изменится. Нужно выспаться, а утром... Утром и решу.
Не помню, как спустилась, как вышла на улицу. Я брела к воротам, смутно представляя, куда и зачем иду. Просто хотелось покинуть этот дом, двор, стереть любые упоминания о Владе и об этой ссоре. Просто забыть.
Глеб нагнал меня у ворот. Развернул к себе, встряхнул, немного приводя в себя.
— Поцапались? Ты и Влад...
— К черту Влада! — перебила я. — Мне нужно найти хельина. Кто-то же должен вытащить Эрика.
— Да не проблема. Сейчас в ближайшем супермаркете купим. — Он выпустил меня и присел на траву. — Где ты найдешь хельина в кевейне?
— Что-то же нужно делать! Просто сидеть и ждать чуда я не смогу.
— Нужно, — кивнул он. — К утру Влад остынет, и я с ним поговорю. Придется Эрику немного подождать в хельзе.
— Ты не уговоришь его, — покачала я головой и тоже присела. Трава была холодной и мягкой, а еще изумительно пахла — летом и солнцем. Громко стрекотали сверчки, а за горизонтом сверкало.
Будет гроза. Эти мысли пробудили воспоминания о видении.
Ветер трепал волосы Глеба, я смотрела на его профиль и успокаивалась. Пусть я не вернусь в атли, но все же хорошо, что не отреклась. Так у меня хотя бы друг остался...
— Кажется, я слишком разозлила Влада, — добавила тихо и обняла колени. — Стоило, наверное, сдержаться, но он иногда просто умеет выбесить.
— Влад ревнует, что тут непонятного? Ты его любила столько лет, а тут... Да еще и Эрик — все же он сильнее, а это удар по самолюбию. Мы, мальчики, слишком серьезно относимся к собственной гордости. — Глеб обнял меня за плечи и прижал к себе. — Но Влад отойдет. Все же он тебя любит. Радовался, когда вернулась. Пытался скрыть, конечно, но я-то его знаю.
— Для нормальных отношений одной любви мало.
— Но все же она не помешает. Любит ли тебя Эрик? Времени у вас не так много.
— А разве можно себе сказать: этого не люби, у него не ты на уме, а кан? Разве можно это контролировать? Если он всегда рядом. Всегда, когда нужен... И близко, и понимает. А потом понимаешь уже ты — что влюбилась. Ты знаешь, со мной такое редко случается и, увы, контролю не поддается.
Я стерла со щеки предательскую слезинку. И встала. Хотелось закончить ненужный разговор. Уйти, вернуться в синюю комнату, упасть на кровать и вдыхать сладкий, карамельный запах. А еще забыть о видении хоть ненадолго.
— А ты ему говорила? — Глеб тоже поднялся и подошел. Сдаваться, видимо, не собирался, решил меня домучить. — Эрику?
— Зачем? Что это изменит?
— Понимаешь, он либо уйдет, либо останется, и тебе решать, пытаться или нет. Но если не попытаешься, будешь долго оплакивать неиспользованную возможность, поверь мне. Любишь — дерись. Все просто.
— Как ты — за Нику?
— Я не дерусь. — Он отвел взгляд и поник. — Сама слышала, что сказал главный судья.
— Альрик тут не навсегда. Однажды ему надоест, и он уедет мучить кого-то другого. А вы останетесь.
— Ника — ясновидец, я — зверь. Между нами огромная идеологическая пропасть.
— Маму с папой это не остановило.
Он замолчал. Удивился. Только в глаза смотрел — пристально и недоверчиво, словно я могла ему соврать. Словно когда-то врала.
Раскаяния, что проговорилась, не было. Глеб не выдаст, да и Альрику до него дела нет. Я почему-то знала это — Первозданный на Глеба вообще почти не смотрел, а интерес в его глазах я всегда различала явно.
Другое дело — Влад. Или Эрик. Или я.
Но вслух все равно сказала:
— Не болтай. Даже Нике. Это тайна.
— Фига се! — И он снова уселся на траву. Смотрел прямо перед собой, наверное, пытаясь осмыслить.
Что? Что бывает и такое... кровосмешение? Что у него и Ники есть надежда? Что счастье может быть не минутным?
Но я-то знала: счастье всегда минутно. Это ощущение не умеет растягиваться надолго. Так мы и живем, в ожидании, перетекая из одной секунды блаженства в другую, а между ними — существуем. Просто ждем.
— Все возможно, — произнесла я тихо. — И, если уж ты предлагаешь мне бороться, не прячь голову в песок, как ты умеешь. Борись сам. Будет трудно, но когда тебя это останавливало?
Глеб помолчал немного, а затем кивнул. Редко я видела его таким серьезным и таким погруженным в себя. Да уж, теперь ему будет, о чем поразмыслить на досуге.
— Скажи ему, — повторил он задумчиво. — Вот вернется, и сразу скажи.
— Если вернется, — мрачно поправила я.
— Стой здесь, я за байком. Отвезу тебя в город. Не стоит тебе тут маячить, как красная тряпка перед быком. — Он встал и поднял глаза к небу. — Гроза надвигается, нужно успеть.
Мы не успели. Теплый майский ливень настиг нас на подъезде к городу. Пришлось остановиться и переждать, благо, ливни быстротечны.
Громыхало и сверкало, и мы прятались под крышей старой остановки, внутри которой стены были исписаны неприличностями, изрисованы сердечками и граффити, а лавочки не имели сидений.
Мокрые и уставшие, мы с Глебом стояли в обнимку и смотрели на раскинувшийся огнями город. И тогда я в полной мере осознала: я вернулась домой. Очистилась, наконец, от скверны, запачкавшей меня изнутри. От страхов, туманной дымкой затопивших душу.
Боль от прошлых предательств не трогала больше.
И душа, покрытая рубцами — еще совсем свежими, розовыми и оттого чувствительными — наконец, задышала.
Будет снова больно, я знала это. Тяжело, горячо, ярко. Но будет и радость. Любовь — не обязательно к мужчине. К друзьям. Родным. Близким. Будут мгновения счастья, и, вместо того, чтобы сетовать, как они быстротечны, я попробую их поймать. Насладиться. Потому что для того и дана нам боль, чтобы мы могли оценить блаженство.
А за блаженство нужно бороться.
И я буду.
Глава 22. Надежда
В некоторые моменты совсем не можешь уснуть от волнения. Лежишь, смотришь в потолок, слушаешь колотящееся сердце и тщетно пытаешься расслабиться.
Странно, но я вырубилась сразу, как только голова коснулась подушки. Не знаю, возможно, подействовал теплый душ, а может, липовый чай...
Мне снилась хельза. Берег озера. Теплый песок. И Эрик. Мы сидели и нежились под солнцем, а невдалеке, на склоне холма щипали траву две лошади. Черная и белая. Их шерсть лоснилась, а роскошными гривами играл ветер.
Я знала, что лошади наши. Что увезут нас туда, где тепло и уютно. Где нет тревог и лишних мыслей. Где мы сможем быть, наконец, счастливыми.
Вспомнила, что говорил мне Глеб. О том, что нужно сказать, пока не поздно. Понимала, что 'поздно' в этом месте не наступит, но сказать все равно хотелось.
— Я люблю тебя, знаешь...
— Знаю, — улыбнулся Эрик. — И я тебя люблю.
Я понимала, что все это только снится мне, но услышать было приятно. Закрыла глаза на минуточку, а когда открыла, Эрика уже не было. Солнце все еще светило, песок грел спину, но внутри почему-то стало жутко холодно.
И я проснулась.
— Ты очень трогательная, когда спишь, — сказал Эрик и улыбнулся.
— Ты... — Я вскочила и протерла глаза, пытаясь определить, реальность это или продолжение сна. Синяя спальня. Кровать. Ночь. Знакомые запахи. Все по-настоящему. — Но... как?
— Соскучилась? — Он улегся рядом и подмигнул. — Я — очень!
Обняла его. Крепко. Вдыхала терпкий запах геля для душа и не могла нарадоваться.
— Как ты выбрался из хельзы?
Впрочем, Эрик не сидел бы без дела, ожидая, пока его спасут. Наверняка нашел хельина, который помог выбраться.
Он отстранил меня и удивился:
— Вестар провел меня. Разве Влад не сказал?
Я с шумом выдохнула. Села.
Черт, это же очевидно, а я, как дура, повелась!
— Вот гад!
— Полина? — Вопросительный взгляд, а значит, придется объяснять.
Посмотрела в окно, чувствуя, как накатившая злость медленно отступает, заменяясь усталостью. Все же посещения дома атли выматывают.
— Он объяснил, ты напал на него в хельзе, и он тебя там оставил. В наказание. Что вы вообще не поделили?
— Если бы я напал на него, он бы уже ничего не говорил. Никогда, — мрачно ответил Эрик. — Он и так слишком много разговаривает.
— Он что-то сказал тебе. — Я не спрашивала — это было очевидно. — Обо мне.
— Сказал. А еще он хотел, чтобы я не вернулся. Влад невыносимо громко думает — от него отгородиться сложно. Но он глупец, если считает, что меня так легко убить.
Я вздохнула и снова его обняла.
— Все это неважно. Я рада, что ты здесь, со мной.
— Правда?
— Правда, — кивнула. — Так почему ты задержался в хельзе?
— Обещал помочь Вестару с зачисткой запада. — Он поцеловал меня в макушку. — А еще одной маленькой пророчице — покарать негодяя.
Я подняла на него глаза.
Какой же он красивый! Словно не видела его несколько лет, и вот он рядом. Близкий.
— Орм...
— Мертв. И больше никто не обидит тебя, Полина.
Внезапно мне расхотелось разговаривать. Совершенно. От слова 'совсем'. Я нашла его ладонь, переплела пальцы. Хотелось чувствовать, прикасаться. Ловить каждый миг — их у нас так мало осталось.Запустила руки в волосы — они были еще влажными после душа. Мягкие, раскинулись по подушке.
Я потерялась.
Обиды отступили, заботы тоже. Были лишь мы и ночь. Сладкий аромат карамели и, наверное, лотоса. Свой я не ощущала. Собственный запах вообще не чувствуется, а жаль. Хотелось бы знать, какова на вкус наша смесь.
Впрочем, карамель — тоже неплохо. Божественно!
Воздух в комнате постепенно серел, окрашиваясь рассветом. Проявлялись очертания мебели, складок темно-синего покрывала, знакомый профиль Эрика.
Он лежал и смотрел в потолок. Умиротворенный. Улыбался и думал о чем-то своем. А я бесстыдно разглядывала его и пыталась запомнить. Каждую черточку. Мимику. Мерцание кожи в свете зари. Запах.
Возможно, двадцать второго июня он уйдет.
Возможно, кан все же отнимет у меня его.
Но память никто не в силах отнять.
Память постоянно возвращалась к последнему серьезному разговору. К его словам, пробуждающим надежду. К напутствиям Глеба.
Если любишь — борись. Так часто пишут в книжках. Я не умела бороться, но раньше я многого не умела. Говорить 'нет'. Контролировать свой кен. Справляться с болью.
Научилась.
Значит, не все потеряно. Значит, у меня есть шанс.
Но врать и утаивать что-то от Эрика я не собиралась. Поэтому сказала:
— Я знаю, когда откроется портал.
Мир на миг замер, затем пришел в движение, закружился воронкой, грозя унести царившую вокруг гармонию.
Эрик молчал. Больше не улыбался, смотрел в потолок, а губы вытянулись в тонкую линию.
Не ожидал? Не рад? Или просто... не может поверить, что этот момент все же наступил?
— Когда? — сдавленно спросил он, спустя минуту. Минуту, в течение которой я боялась дышать. Такие минуты всегда тянутся бесконечностью...
— Двадцать второго июня. Вечером. В полдвенадцатого портал уже закроется. На пустыре, перед ангарами, где ждал нас Тед.
Удивилась, как спокойно прозвучал голос. Твердо. Без примеси обреченности и обиды.
Так и должно быть.
Солнечный луч медленно подползал к руке Эрика, окрашивая кончики пальцев золотом. Я смотрела на его ладонь, стараясь сосредоточиться на чем-то одном, не думать о грядущей потере.
Да и потеря ли это? Сбудется его мечта. Его мечта, Полина! И ты стала частью этого.
— Ты видела календарь в видении? — Все тот же тон — безликий и холодный.
Улыбнулась. Вздохнула.
Судьба умеет шутить.
— Это мой день рождения.
Эрик запустил пальцы мне в волосы, уложил голову себе на грудь. Хотелось ли ему быть в тот момент ближе? Мне хотелось, поэтому я не возражала.
