Вампир тем временем с тревогой посмотрел на осунувшееся лицо принца и слегка похлопал его по щекам, отчего голова Филиппа дернулась из стороны в сторону, и это было уже не очень красиво и даже возмутительно. Потом он прокусил собственное запястье и приложил его к посиневшим губам умирающего.
— Пейте! — приказал он, — Ну же, скорее!
Филипп вдруг понял, что снова смотрит на мир из собственного несчастного тела, ему вдруг стало ужасно плохо, к горлу подступила тошнота, перед глазами все поплыло, и он не мог шевельнуть даже пальцем, настолько был слаб. Горячие капли крови вампира упали ему на губы, но он даже не мог слизнуть их, и на это не было сил, тогда вампир сам раздвинул принцу зубы и начал вливать кровь прямо в рот. Филипп глотнул, потом глотнул еще, кровь живительным потоком потекла в его горло, согрела пищевод и желудок, ничто на свете не могло сравниться с ней вкусом, и Филипп — откуда вдруг взялись силы? — схватил руку вампира и плотнее прижал к своим губам, мысленно умоляя его не отбирать это лакомство. Почему-то ему казалось, что вампир слышит его. Глоток за глотком выпивая его кровь, Филипп сам, казалось, ловил отголоски его чувств и эмоций, — удовлетворение от того, что все получилось, боли в руке от зубов жадно пьющего птенца — птенца?! — и остатки уже остывающей ярости из-за того, что тот его разозлил.
— Все, достаточно, — услышал Филипп и протестующее застонал, когда у него отняли кровоточащее запястье, — Мне еще будет нужно напоить твоего друга. Ты ведь хочешь, чтобы он остался с тобой?
Мысли тяжело ворочались в голове Филиппа. Лоррен... Он жив?
— Пока жив, — сказал вампир, словно прочтя его мысли, впрочем, наверное, так и было, — Но он умрет, если мы не поторопимся, похоже он проломил себе голову, когда ударился о стену.
Бедный Лоррен... Филиппа неодолимо клонило в сон, и даже тревога за Лоррена не могла заставить его шевельнуться или хотя бы открыть глаза, чтобы проследить за тем, удалось ли его спасти.
"Спи, тебе сейчас нужно спать, — услышал он голос в своей голове, — завтра с наступлением темноты ты проснешься и станешь другим".
Этот голос был таким согревающим, таким умиротворяющим и нежным, что Филипп послушался и позволил тьме поглотить себя.
3.
Гибур в чрезвычайном волнении топтался за спиной у своего предка и господина, заламывая руки.
— Вы чуть было не убили его! — воскликнул он.
— Он меня разозлил, — признался вампир, поднимая спящего Филиппа из кресла и относя его на алтарь, который по длине и ширине вполне годился для временного ложа, — Уже давно никто не смел говорить со мной столь высокомерно.
— Он брат короля и по-другому не умеет, — пожал плечами колдун.
— Теперь ему придется научиться.
— Хотелось бы мне на это посмотреть...
— Сейчас нам надо заняться вторым.
Вампир подошел к неподвижно лежащему на полу Лоррену, вокруг головы которого уже расплылась изрядная лужа крови.
— Он умер? — с надеждой спросил Гибур.
— Еще нет, — вампир перевернул шевалье на спину и откинул с его лица волосы, открывая шею, — Почему ты так хочешь, чтобы он умер?
— Потому что они вдвоем доставят вам много проблем, мой господин, — мрачно ответил Гибур, — Гораздо больше, чем принц доставил бы в одиночестве.
— Ты полагаешь, я не справлюсь с ними? — улыбнулся вампир.
— Не в этом дело, только... Я повидал на своем веку немало негодяев, но этот даст фору любому из них. Ему нравится причинять боль, и он умеет это делать так, что даже меня с души воротит.
Гибур пнул ногой безрогий козлиный череп, зашвыривая его под алтарь, и бережно поднял ритуальный кинжал, который тоже оказался на полу.
— Вот как? А по-моему, он очень храбро защищал своего господина.
Колдун громко хмыкнул.
— Любой из друзей принца защищал бы его. Кем они будут, если его не станет?
Вампир уже не слушал его, прокусив собственное запястье, он напоил Лоррена кровью, отчего тот быстро пришел в себя и дал свое согласие на обращение. Во всем остальном ритуал проходил в точности так же, как и с Филиппом.
4.
Это было самое странное пробуждение из всех, что Филипп мог припомнить, а просыпаться ему приходилось порой в самых неожиданных местах и иной раз в весьма оригинальной компании. И дело было не в том, что он обнаружил себя на алтаре в подвале Гибура. И даже не в том, что ужасно хотелось есть. Что-то было не так. Что-то было очень не так...
Филипп повернул голову и увидел рядом с собой Лоррена, тот лежал неподвижно, словно мертвец и, кажется, не дышал. Что говорил тот безумец, изображающий из себя вампира? Лоррен разбил голову о стену? Вот черт, неужели он действительно умер?
— Лоррен? — позвал его Филипп хриплым шепотом. В горле страшно пересохло. Нужно бы слезть с алтаря и найти вина. Если он не сделает этого, тоже умрет.
Филипп приподнялся и сел, потом рискнул встать на пол. Он чувствовал себя ужасно плохо, но отчего, понять не мог. Это не было похмелье, он не был ранен, у него даже, кажется, ничего не болело. Только внутри было пусто, и эта сосущая пустота была даже хуже ужасной жажды, в ней будто тонули все мысли и чувства, оставалась только тяжелая и мрачная тоска. Принц смутно помнил все, что было вчера... Или еще сегодня? Который может быть час, понять было невозможно. Филипп нашел бутылку вина и бокал, сделал глоток и тут же с отвращением плюнул. Вино показалось ему невозможно омерзительным, и, несмотря на то, что пить хотелось все сильнее, принц не мог заставить себя снова глотнуть эту гадость.
Он вернулся к алтарю и сел рядом с Лорреном. Смерть не оставила своего отпечатка на прекрасном лице его возлюбленного, он по-прежнему был чудесно красив, и даже, казалось, стал еще красивее. В подвальном полумраке, где лишь в одном канделябре, чадя, догорали свечи, его кожа будто сияла внутренним светом и волосы, там, где не были испачканы кровью из раны, блестели как шелк. Можно было бы бесконечно смотреть на него, но, увы, посмертная красота увядает быстро. Филипп вздохнул и погладил любимого по щеке. Его кожа была такой холодной, но при этом оставалась мягкой. По всему выходило, что Лоррен умер совсем недавно. Значит, скотина Гибур просто бросил его без помощи. Он ответит за это. И за все остальное тоже.
Когда Лоррен вдруг открыл глаза, Филипп от неожиданности едва не свалился с алтаря. Тот же посмотрел на изумленное лицо принца и, будто ничего особенно не произошло, произнес:
— Черт возьми, я умираю от жажды. У нас осталось вино?
— Ты жив?! — воскликнул Филипп, — Как это может быть?!
— Печально, что это вас так расстраивает, — поморщился Лоррен, слезая с алтаря, — Но я действительно жив. Хотя и не надолго, если прямо сейчас я не найду бутылку вина.
— Вино все испортилось, — сказал Филипп, — То ли прокисло, то ли... Не знаю.
Лоррен нашел бутылку и, приложившись прямо к горлышку, сделал большой глоток, но через мгновение уже плевался, как и чуть раньше Филипп.
— В самом деле, — пробормотал он, — И что это значит?
Он с сомнением посмотрел на этикетку.
— Хорошее вино. Оно не могло просто взять и испортиться.
— Ты помнишь, что здесь было прошлой ночью? — спросил его Филипп.
— Помню, что этот так называемый вампир собрался укусить вас. Я попытался ему помешать... Больше ничего не помню.
— Он, кажется, все же меня покусал, — пробормотал принц, — Посмотри, нет ли ранок у меня на шее?
Лоррен подошел ближе.
— Нет никаких ранок. Но все равно нам следует убираться отсюда. Я не понимаю, что происходит, и мне это не нравится.
Он подошел к двери и дернул ее на себя. Дверь оказалась заперта снаружи. Вот это действительно было странно и непонятно. Лоррен выругался и стукнул по двери с такой силой, что дерево загудело.
— Я убью Гибура! — воскликнул он, — Пусть только явится!
Филипп сидел с задумчивым видом, будто к чему-то прислушивался в себе. И лицо его было таким странным, что Лоррену при взгляде на него стало не по себе.
— Я, должно быть, сошел с ума, — проговорил Филипп, — Но мне кажется, что у меня не бьется сердце.
— Бросьте, — ухмыльнулся Лоррен, — Вы еще скажите, что верите в то, что вас превратили в вампира.
— Я не знаю, — жалобно пробормотал Филипп, — Я ни во что не верю и не могу думать. Мне слишком плохо, чтобы думать! Найди мне что-нибудь, чтобы я мог напиться!
Лоррен подошел к принцу и взял в ладони его лицо.
— Гибур нас чем-то отравил, из-за этого так хочется пить. Но вряд ли это смертельно. Как вы хотите, чтобы я убил его? Предлагаю сделать это медленно, очень-очень медленно, чтобы он кричал и умолял о пощаде.
Филипп слушал его заворожено, синие глаза Лоррена сияли, как звезды.
— Вы дивно красивы сейчас, монсеньор, — сказал вдруг тот, и что-то было такое в его голосе, что позволяло верить в то, что это не просто комплимент, — вы будто помолодели лет на десять. Я помню вас таким, когда меня представляли ко двору.
— Ты помнишь тот день?
— Конечно. Я никогда его не забуду. Я только что приехал из своей деревни и был перепуган до полусмерти.
— И что ты думал обо мне тогда?
— Я ничего не думал. Вы были слишком великолепны, и я боялся сделать какую-нибудь глупость или неловкость. Я хотел, чтобы все быстрее закончилось, и тогда забраться куда-нибудь в темный угол и не вылезать оттуда до конца своих дней.
— Ты хотел забраться в темный угол? — недоверчиво хмыкнул Филипп.
— Представьте себе, — улыбнулся Лоррен. И его улыбка была такой чарующей, что Филипп просто не мог не поцеловать его.
Как раз в этот момент отворилась дверь, и в сопровождении Гибура в подвал вошел их вчерашний знакомый, именовавший себя вампиром.
— Я же говорил вам, что торопиться не стоит, — язвительно произнес колдун, — Они в своем уединении вовсе не страдают.
С яростным воплем Лоррен кинулся к колдуну, явно намереваясь свернуть ему шею, но вдруг остановился, будто на ходу ударился о стену.
— Не стоит этого делать, — услышал он голос, прозвучавший, казалось, где-то внутри его головы, — Этьен нам всем еще пригодится.
Этому голосу хотелось подчиниться, как будто он был голосом свыше. Голосом Господа Бога, которому, может быть, и хочется воспротивиться где-то в глубине души, но это совершенно невозможно. Лоррен смотрел на странного господина, который вчера швырнул его об стену, как котенка, чувствуя с ним странное родство, сладостное, упоительное и ужасное, как будто тот стал второй сущностью, живущей в его сознании, какой-то новой, преобладающей частью его самого.
— Сегодня мы еще раз поговорим о вампирах, — сказал господин, — И что-то подсказывает мне, что вы отнесетесь к моим словам с большим доверием, нежели прошлой ночью.
Его хотелось называть господином даже про себя, хотелось упасть перед ним на колени и коснуться губами его руки, или как-то еще выразить свою преданность и любовь, свое восхищение. Этому желанию невозможно было противостоять, оно было сильнее голода и пустоты, и даже больше — исполнение его обещало утолить и то и другое.
Не очень понимая, что делает, Лоррен подошел к господину и преклонил колени. Тот положил ладонь на его голову, и шевалье едва не задохнулся от упоительного счастья. Господин благосклонен к нему, не может быть большего удовольствия на свете.
— Подойди сюда, — услышал Лоррен его голос и внутренне напрягся, потому что, хотя тот обращался и не к нему, чувствовать даже толику неудовольствия господина было невыносимо. Хотелось сделать все, чтобы порадовать его, чтобы исполнить даже невысказанное его желание, например — притащить за шиворот Филиппа и бросить к его ногам. Как он смеет сопротивляться?!
Филипп пребывал в замешательстве. Подчинение кому бы то ни было настолько претило ему, что он физиологически противился тому, чтобы исполнять приказы. Даже королю приходилось каждый раз придумывать какую-нибудь хитрость, чтобы заставить брата сделать то, что ему надо. Исключением была только война, во время похода Филипп беспрекословно выполнял приказы командующего, то ли понимая, насколько это действительно важно, то ли страшась того, что за ослушание его выпроводят домой. Сейчас он не был на войне, и перед ним был даже не король, отчего же он должен подчиняться? Чужая воля не стремилась к тому, чтобы сломать его и уничтожить, она скорее предлагала выбор, — сопротивляться и страдать или подчиниться и получить умиротворение и покой. Она давила все сильнее и, в конце концов, Филипп сдался, он невыносимо устал от физических страданий, и готов был на все, чтобы они прекратились. Это было важнее всего. Это стоило того, чтобы изобразить покорность. И принц опустился на колени рядом с Лорреном.
Гибур, стоявший за спиной господина, так радовался, будто это ему давали клятву верности. Филипп вдруг резко повернул голову к нему. Он не слышал стука собственного сердца, но совершенно отчетливо услышал его у колдуна. И от этого звука жажда почему-то усилилась многократно, почти лишив принца остатков разума. Взгляд его сам собой остановился на дряблой шее человека, прямо на бьющейся под кожей жилке.
Даже не заметив, в какой миг во рту его появились клыки, Филипп почти уже кинулся на отшатнувшегося от него в ужасе колдуна, но господин удержал его.
— Нет, не его. Еще чуточку терпения.
Но через мгновение ему пришлось точно так же удерживать Лоррена.
— Ну, хорошо, для начала вам следует поесть, иначе вы вряд ли сможете ясно мыслить. Этьен, приведи того юношу.
Колдун поспешно выскочил из подвала и уже через минуту привел мальчика лет пятнадцати, похожего на подмастерье какого-нибудь торговца из тех, кто каждое утро привозит свой товар на городской рынок. Мальчик выглядел одурманенным, он едва передвигал ноги, и глаза его были сонными и пустыми, как у дохлой рыбы.
— Я решил, что такая оболочка будет вам обоим предпочтительнее, — произнес господин, — хотя на самом деле разница невелика, от кого вы будете питаться, от женщины или мужчины... Главное, чтобы человек был молод и здоров.
Клыки не исчезли, и вонзить их в горло юноше хотелось еще больше, чем в Гибура. Молодая кровь пахла так сладко, даже сквозь кожу, даже сквозь не особенно свежую рубашку.
— Что нужно делать? — спросил Филипп не совсем внятно — клыки мешали.
— Никакая человеческая пища не сможет утолить вашего голода, вы теперь принадлежите к братству и должны пить кровь.
Господин, каким-то неуловимым плавным движением шагнул за спину юноше и запрокинул его голову, проведя ногтем по вздувшейся под кожей вене.
— Клыки следует вонзить сюда, но это не так просто, как кажется, поэтому лучше начать с запястий, там кожа тоньше и вены ближе...
Филипп не стал дослушивать этот монолог, — нечто, способное утолить его по истине адскую жажду, находилось совсем рядом, так чего ждать? С глухим рычание принц кинулся на жертву, швырнул ее на пол и вонзил зубы ей в горло, не особенно разбирая, попадает ли в артерию. Не сказать, чтобы это был для него совсем уж новый опыт — вгрызаться в человеческую плоть, а клыками это делать было совсем просто, поэтому все получилось. Вид льющейся крови не мог оставить равнодушным и Лоррена, но тот внял совету господина и вгрызся юноше в запястье, тем более, что оттащить Филиппа от его горла в любом случае вряд ли представлялось возможным.
