Как сказал тогда Микаэль Стовер? Гермо? Пушечное мясо?..
А ведь он был прав. Чертовски прав. Сам не понимая, в чем именно, но прав.
...Свет фонариков, лес рук... господи, сколько же там народу? Человек пять, что ли? Или больше? И все держат, вот так, как он, Ит, сказал — тампонируя чудовищную дырку на спине и меньшую, входную — в груди, поддерживая бессильно падающую голову, и левая рука навесу, и кто-то уже добросовестно возит марлей, намоченной спиртом, по перемазанной засохшей кровью бледно-серой в свете фонариков коже...
Держат — кого?! Того, кто, по идее, должен был тихо лечь и...
Зачем...
Даже если что-то получится... что нас ждет? Безвестность и мертвый дом, где с дверного косяка свисает обрывок веревки?
Не надо. Скрипач был совершенно прав, когда повернулся грудью к этой пуле. Прав. Потому что он понял эту правду — в полной мере. Просто раньше, чем он, Ит, сумел это сделать.
Рука с троакаром безвольно опустилась.
Не надо. Правда, не надо.
Сколько нас было таких, пропащих, смертельно раненых, черт-те где погибших, не имеющих даже могил? А сколько — вот таких? Да, вот таких, которые ко всему еще и гермо — почти во всех человеческих мирах бесконечно презираемых, миллион раз оболганных, признанных... чем только не признанных — от педерастов до рабов физиологии... Не просто так рауф мало контактируют с людьми, не просто так таятся и ограничивают вход на свои планеты, ведь ненависть не знает предела. Это сейчас люди держат полумертвого "кота" только потому, что он похож на человека, и потому, что в этом мире еще никто не успел презрительно выплюнуть чудовищную гадость, которую всегда, во всех человеческих мирах, кто-нибудь первый да выплюнет... а остальные — подхватят...
— Ты чего? — недоуменно спросил Коля, подходя к Иту.
— Ничего, — едва слышно сказал Ит.
И потом... что я могу. Для чего — уже понятно. Не для чего.
Смешная ситуация — местные помогают агентам. Еще и гермо. Нет, только вдумайтесь, господа. Местные. Помогают. Агентам. Гермо. Про которых в теории даже знать не должны... или, если знают, должны ненавидеть. Как минимум. Спасать помогают. Волнуются...
Что я могу?
Я же не врач. Я же просто не сумею. Одно дело — чистый, обмытый труп в морге, где они тренировались ставить дренаж, а другое — рыжий, родной рыжий, перемазанный кровью, трясущийся от боли, и... почти полное отсутствие света. Сейчас я промахнусь и попаду в желудок. Или в перикард. Или еще куда-нибудь, куда троакаром лучше не попадать... и что будет? Раневая инфекция? Или эмболия? Да я же его убью, и... лучше пусть он умрет так, и я тогда тоже просто умру рядом, и не будет... вот чего точно не будет — холодного мертвого дома и обрывка веревки на дверном косяке.
— Коля, не надо, — он закрыл глаза.
— Чего?
— Не надо. Мы просто... мы будем в кузове, хорошо? Закройте нас там... закройте шлюзы... а в Ялте откройте. Там найдется формалин... Отдашь то, что останется, Васильичу...
Коля аккуратно взял у него из руки троакар, сунул обратно в банку со спиртом, а банку поставил на пол. Примерился и от всей души отвесил Иту пощечину, да так сильно, что голова того безвольно мотнулась в сторону, волосы хлестнули по лицу.
— Охренел? — спокойно спросил караванный. — Не знаю, чего ты там удумал, но мы своих не бросаем. Не можешь сам, боишься, давай я проколю. У меня руки-то крюки, но, авось, и справлюсь.
— Каких своих? — безучастно спросил Ит. Медленно опустил голову и посмотрел на караванного. — Кого — своих?..
— Ты тупой совсем? — вытаращил глаза Коля. — Мы сколько ходили вместе, мудак? Ваньку ты опять же спас, сдох бы без тебя парень, колонне вы сколько всего хорошего сделали... и теперь чего? Ты хочешь, чтобы я, значит, типа смотрел, как он у нас на глазах загибается, и ничего не делал? Да иди ты в жопу, придурок. Сам нас учил, и сам сейчас в бутылку лезешь? Ты подумай, сколько ты этими аптечками народу спас. Ну или вы на пару спасли. И чего? Сами затеяли, вот и пригодилось.
— Ты не понимаешь... — начал Ит, но осекся. Нет, это не объяснишь. Бесполезно. Сейчас — точно бесполезно.
— Давай руки мыть по новой, и того... да не ссы, нормально получится, — попытался приободрить его караванный. — А не получится, так все под Богом ходим... Серег, полей нам спиртика еще на руки, — попросил он. — Ит, ты давай вначале этот, который для зубов-то.
— Новокаин, — пробормотал Ит.
— Точно. А я пока что скальпель в спирте поболтаю, и этот... тротуар.
— Троакар. — Ит помимо воли почувствовал, что начинает звереть. — Коль, ну не смешно это сейчас, черт возьми! Ты понимаешь, что мы его убить запросто можем?!
— Да не убьем мы никого, — уверенно ответил караванный. — Давай, отсчитывай ребро и ковыряй дырку. Смотри, как дышит хреново. Все внутри небось сдавило уже...
Бесполезно.
Чертова система.
И тупой-тупой агент, который... которому для чего-то понадобилось... Ты ведь хочешь его спасти, хочешь любой ценой его спасти, и плевать тебе на самом деле на веревку и на то, что думает кто-то-там-черт-те-кто, не для славы, не для денег, не для того, чтобы кто-то понял, тебе это нужно, а нужно лишь затем, чтобы каждую минуту знать, что...
Что он живой.
Что ты не один.
Где бы мы ни были...
Ит на секунду прикрыл глаза. Потом взял шприц с новокаином и подошел к столу.
— Рыжий, ты меня слышишь? — позвал он.
— Да... — с трудом ответил Скрипач.
— Терпи. Сейчас будет очень больно, — предупредил Ит.
* * *
— Вот чего. — Коля домыл, наконец, руки, перемазанные в крови, и посмотрел на Ита, который пытался сложить наскоро вымытые инструменты в чемоданчик. — Он того... кажись плохой совсем. Поэтому я чего думаю. Сейчас мы его мне в кузов положим, тебя с ним посадим, и прокачу я вас с ветерком до Ялты, а? Может, дотянет.
— Нет, — честно ответил Ит. — Восемнадцать часов? Нет. Это нереально.
— Поменьше. Четырнадцать, — уверенно сказал караванный. — Движок, конечно, пожжем, ну и черт с ним.
— Коль, он не выдержит. Он столько не выдержит. — Ит, наконец, застегнул чемоданчик и выпрямился.
— А ты его не хорони раньше времени, — осуждающе произнес караванный. — Сам вижу, плохой он. Но, может, чего и получится. Давай хотя бы попробуем, что ли? А то, знаешь, мысль у меня есть одна...
— Какая?
— Вот помру я, да? Приду туда... ну, на небо... а меня там спросят — ты человека спасал, а почему не спас, бросил? И чего я отвечу? Что, типа, бесполезно спасать было, что ли? Неее, так дело не пойдет. Сейчас ребята вам там место сделают, матрасов притащат... свет есть, пару раций еще возьмешь...
Было. Было, было, было... Только тогда это все-таки происходило иначе. Тогда и он, и Скрипач во что-то умели верить. И была цель. Общая и важная цель — для всех. Сейчас, кажется, веры уже не осталось. И цель выродилась во что-то... Они уже не нужны этой цели. Рыжий это знал, и именно про это пытался сказать тогда — он точно не нужен цели. Это не ключ от "формулы дьявола", это не стремление спасти кого-то... Спасти может Ольшанская. Вместе с Ири. Скорее всего, сначала она. Войдет вместе с группой в получившийся портал, и через неделю вернется сюда — с помощью.
А они оба? Что останется им?
Пустота, холод, и веревка, о которой он говорил?
И горькое понимание того, из-за чего, собственно, рыжий это сделал.
Кем надо себя считать, чтобы спокойно, с улыбкой, подняться навстречу пуле? Сколько времени и что именно надо ломать у себя в душе, чтобы на это решиться?..
"Он ведь открывал дорогу мне, — понял Ит. — Он шел со мной, держал меня, спасал меня, и как только дорога открылась... Я его простил, я все понял, а он себя — не сумел. Интересно, а я бы сумел? — с тоской подумал он. — Хотя... кажется, сумел бы. Впрочем, боюсь, мне может представиться возможность это узнать".
— Хорошо, — сдался Ит. — Коль, тогда еще воды туда нужно и все лекарства, которые есть. Все. От Турции уже отошли, напасть никто не должен, наши не шалят вроде бы...
— Во, другой разговор, — обрадовался караванный. — А то "не выдержит", "не выдержит"... Под рукой все пристроим, чтобы тебе от него не отходить, и погнали. Так, ты давай с ним сиди, а мы там сами быстренько.
Уложились в пятнадцать минут. В угол кузова стащили тюки с товаром, сверху набросали матрасов и одеял — получилось вполне хорошее место, где при желании и троим можно было бы разместиться. Аптечки, коробку с одноразовыми капельницами и пять бутылок воды Ит положил рядом. Затем в кузов подняли Скрипача, который до сих пор находился в глубоком обмороке — новокаин для обезболивания оказался слабоват. Шлюз закрывать не стали, потому что в кузове и без того стояла духота. Закрепили кое-как с помощью какой-то железки, и решили, что сойдет, тем более, что времени действительно осталось совсем мало.
Когда машина тронулась, Ит первым делом сбросил рыжему энергии — поддержать сердце. Тот не отреагировал, но сердце и впрямь вроде бы стало работать получше. Ит сел рядом со Скрипачом и стал устраивать его так, чтобы было удобно и чтобы можно было легко дотянуться до лекарств. Голову — себе на плечо, руку в сторону, чтобы не сбил дренаж, под спину — вшестеро сложенное одеяло. Сейчас в кузове было не жарко, но про день Ит думал с нарастающим беспокойством — скорее всего, тут настоящее пекло. Одно железо кругом. А кондиционер, который поставили, когда везли из Штатов Ири, давным-давно кто-то спер.
Ладно, до дня надо еще как-то дожить...
"А может быть, так? Назло. Вот взять, и всем назло его вытащить? Всем — от автоматчиков на тех катерах и его самого до законов Линца? — билось в голове. — Я могу не так много. Могу колоть, что есть, чтобы ему не было больно, могу говорить с ним... и отдавать себя. Потихоньку. Да, это запрещенный способ, но что делать, если другое — бесполезно?"
Он помнил этот курс. Из самых последних. И помнил, что Фэб где-то с месяц не хотел его давать — упрямился, отговаривался, но в конце концов сдался и все-таки дал методику. Она называлась прямым включением, и курс Фэб начал с замечательной сентенции:
— Очень внимательно выслушайте то, что я сейчас вам расскажу. Данная методика запрещена к использованию сотрудниками Официальной Службы по причине того, что этот способ — гарантированный для провала задания. В ситуации, когда ваш товарищ или напарник погибает, а на вас висит не сделанная работа, вы обязаны, я подчеркиваю, обязаны отпустить его, если нет возможности оказать помощь. Отпустить тем способом, который наиболее гуманен, конечно. Используя эту технику вы, по сути дела, убиваете себя, потому что совсем не факт, что напарник, даже используя ваши ресурсы, сумеет справиться. Включение — это не простая переброска энергии. Это, по сути, деление напополам. Во время работы на включении вы последовательно, постепенно отдаете свои жизненные силы умирающему, после чего, даже если у вас что-то получится, вы не сможете работать сами. Процесс восстановления займет длительное время — от нескольких дней до нескольких недель, это зависит от того, насколько далеко вы зайдете в стремлении помочь тому, кому помочь невозможно. Только в порядке исключения я дам вам этот курс, но я искренне надеюсь, что он вам никогда не понадобится.
Это было, кажется, сто девяносто лет назад. Немудрено и забыть.
"Как хорошо, что у меня отличная память, — усмехнулся Ит. — Так, что там первое? Синхронизация? Поехали".
А дальше он гнал энергию, колол то, что лежало в аптечках, переговаривался по рации с Колей, и... и в какой-то момент понял — получается. Да, получается. Силы убывали, но — он видел, что Скрипачу становится лучше. Потихоньку, сначала почти незаметно. Но потом... вместо смертельной серости лицо стало просто бледным, дыхание выровнялось. Лекарства, которые у него сейчас были, такого эффекта дать не могли — их для этого явно не хватало.
Ит прикинул, сколько у него в запасе сил — оказалось, что за эти часы он отдал почти половину того, что имел сам. Скромнее надо быть, укорил он себя. Ладно, пока что экономим... но не очень, конечно. Экономим так, чтобы хватило хотя бы до Ялты.
"Вот же дурак... ну какой же ты дурак, рыжий. И как ты только умудряешься так замечательно повторяться — ведь это уже было, все было, не раз и не два, пусть не в этой жизни. — Коля гнал как сумасшедший, БЛЗ швыряло так, что, казалось, машина каждую секунду рискует улететь в море, и Скрипача постоянно приходилось придерживать. — И какой я дурак, что не объяснил тебе про эту глупость ничего раньше... Господи, дай мне шанс. Я очень хочу все исправить. Ну не все. Хоть что-то. Хоть это. Разве я о многом прошу?"
* * *
В себя Скрипач пришел только на рассвете, через пять часов после того, как выехали.
И тут же понял, что происходит.
Но переубедить Ита в тот момент не было уже никакой возможности.
— Не надо... мне сбрасывать... это опасно... для тебя... опасно... — Голос Скрипача звучал слабо, интонации были умоляющими. — Прекрати...
— Это еще почему? — поинтересовался Ит. Так, где-то тут была коробка с пенициллином. Ага, вот она. Как бы теперь извернуться, чтобы шприц набрать? Опять у него перед лицом ампулами размахивать? Видимо, придется. Ничего, переживем. Набрал, швырнул ампулы, не глядя, куда-то в сторону.
— Ногу дай. И не шипи, тоже мне, нытик.
Скрипач с минуту молчал, а затем произнес:
— Ит... ведь я же... тебя изнасиловал... ты забыл?
— Это не имеет значения. Я тебя не отпущу. Могу еще раз повторить — не отпущу. Я тебе это уже говорил. Причем давным-давно.
— Когда?..
— У-у-у... Еще на секторальной станции, когда кто-то валялся точно так же, изображая умирающего лебедя. Слова красивые говорил... прощения просил. Помнишь? Что ты творишь, а? Сначала сделает очередную дурость, а потом — как сейчас. Прекращай эти игры во вселенское раскаяние. Ты меня, ей Богу, достал.
— А если я тебе скажу... что мне... понравилось то... что я сделал? — В голосе Скрипача, не смотря на слабость, зазвучал вызов. — Понравилось... понимаешь? Мне понравилось... тебя насиловать... и сейчас ты... по сути дела... спасаешь преступника...
Ит усмехнулся. Поднял руку, прижал ладонь к виску Скрипача, снова сбрасывая энергию. Сорок процентов? Ну и черт с ней, с ложной скромностью. Надо будет — и на тридцати сам вытянет. И на двадцати, если совсем уж припрет.
— Ну хватит, хватит, — тихо сказал он. Машину снова тряхнуло, Скрипач беззвучно вскрикнул. — Родной, ты совсем заврался. Знаешь, я потом долго думал, анализировал это все... — Ит сел чуть повыше, успокаивающе погладил Скрипача по голове. — А ну-ка расскажи, как ты сумел меня изнасиловать в наглухо застегнутых штанах?
— Как ты... понял?..
— Предположим, тогда я ничего не понял. Но потом очень долго смотрел... прогонял по секундам... и догадался. Что это было на самом деле?
