— Борода — Медведь, что думаешь?
— Чисто. Никто тут не ходил. Я с лешими отбегу до ветру, глазёнки полупить.
— Давай, но нежно.
Меня беспокоило и даже очень эта нерешительность немцев. Если они не восприняли всерьёз стукача, то зачем блокировали место пересечения ж.д.? Если поверили — почему не преследуют. Бояться мин и снайперов? Я вас умоляю — за артефакты из будущего и за носителя его, Будущего, и тысячи солдат не жалко. Ох и поспешил я, надо было пленных-то допросить.
Терзаемый сомнениями, решил отвлечься — проверить изложение Я-2. Как же он безграмотно пишет! А ещё какую-то высшую школу окончил.
— Слушай, а что на Юго-Западном фронте происходило?
— Бои.
— Ты не умничай, понятно, что не полонез. Какие города сдали?
— Липецк, Воронеж, Харьков, Курск, Орёл.
— А Елец? Мичуринск?
— И Елец. А что за Мичуринск? А, Козлов. Там станция узловая. Его тоже. Движение по железке было парализовано. Тамбов не стали брать. Ты мне фотографию верни.
— Какую?
— С женой и сыном.
— Не заслужил. Пиши давай. Что ж ты так безграмотен, Голум?
— Я не Голум, — он вдруг заплакал. Но я чувствовал лишь презрение.
— Ты зачем к немцам пошёл, падла?
— Они — единственная реальная сила, способная остановить амеров.
— Дурак ты, Голум, и не лечишься. Вспомни: англо-саксы, ангийские саксонцы. А Саксония — в Германии. Они одного поля ягоды. Они не станут противостоять Саурону. Они сопротивлялись, чтобы выторговать более выгодные условия капитуляции.
— Откуда? Где ты читал Толкина? Он ещё не написал эту книгу.
— Я ему её рассказал, а он напишет, что тут непонятного. Как ты думаешь, почему одного из героев зовут русским именем Боромир — борющийся за мир?
Во я загнул! Аж сам охерел!
— А за кого? За жидо-коммунистов?
— Ещё скажи пятьсотмильёно-невинно-убиенных. Про кровавых маньяков из ЧэКа, ГэПэУ, ЭНКаВэДэ.
— А что, не так? Всех нормальных командиров перед войной перестреляли, а сами только из-за спин, в своих...
Я рассмеялся:
— Очнись, дурень! Я — НКВД! Разве не видишь петлиц моих? И Кадет. И Антип, и Леший. Мы — отдельный истребительно-противотанковый батальон НКВД. Мы умирали и жгли танки там, где все остальные уже разбежались в ужасе. Я потерял девять из десяти ребят из своей роты. Ни один не убёг. Ни один не был убит в спину. Мы не позади, мы перед нашими войсками были. И есть. Они там, а мы здесь, не в нашем тылу, а в немецком. Тебе либерасты в уши дерьма налили, чтобы оправдать подлость своей измены, а ты и уши развесил. У тебя же оба деда где-то тут воюют. Они тоже кровавые маньяки?
— Надо было с Гитлером договориться...
— С Гитлером? — я замолчал, закурил, пыхтел молча, — С Гитлером, внуком Ротшильда по материнской линии, избирательную компанию которого проплатили Ротшильды? Масоны, хозяева Федеральной Резервной Системы США? Хозяева США? Ты видел приказ Гитлера о комиссарах и коммунистах? А его план Ост? Очистки Восточной Европы от славян их физическим уничтожением?
— Это всё красная липа. Подделка.
— А за день до того, как мы тебя поймали, мы проходили пустой хутор, население которого было поголовно сожжено в сарае. Это тоже липа? И Капустин яр — липа? Мне жаль тебя. Ты дурак, а это надолго. Поздно тебя учить Родину любить.
Я собрался уходить, но он зашипел, правда Голум:
— Родину любить? За что? Деды израненные вернулись, а померли в нищете. Моя семья пропала — кто-нибудь что-нибудь сделал? А когда родители сгорели, они даже дела не открыли. За отсутствием состава. Меня из дому выгнали. Сначала с работы вытурили с волчьим билетом, а потом и из дома. Я шесть лет в машине живу!
— Мне тебя жаль. Но Родина тут ни при чём. Родина и госструктуры иногда разные и часто даже враждебные друг другу субстанции. Надо было бороться с ублюдками, поставившими тебя в такую позу, но это не Родина это с тобой сделала, а именно ублюдки. Родина — она как мать. Ты есть благодаря ней. И всё. И ты ей за это всегда должен и будешь должен. Кто не понимает этого — ублюдок.
— Я всего лишь жить хочу, — тихо ответил Я-2.
— А кто не хочет? Думаешь, эти двое, кого мы утром схоронили, жить не хотели? Ещё как хотели. Но бывает, что лучше смерть, чем жизнь при некоторых условиях. А ты ведь не просто жить хотел, а хорошо жить, сладко. Поэтому, не к нашим пошёл, а к врагу.
— А что наши? Берия, пока жив? Они бы меня лабораторной крысой сделали.
— Немцы бы скорее сделали. Они бо-ольшие мастера в этом деле. Они так далеко медицину продвинули в концлагерях. Они добились смертности в 99,99% без расхода боеприпасов. Ладно, не могу больше языком без толку чесать. А ты — пиши давай.
Листы его, исписанные с двух сторон, для экономии места, я нумеровал и прятал в пластиковую папку, а папку — в свой заплечный мешок.
К намеченному Бородачом броду вышли ночью. Разведчики были уже на той стороне. Доложили об отсутствии противника. Было тихо. Начали переправу. Вперёд пустили гужевой транспорт. Несколько повозок перешли, когда посыпались доклады разведки:
— Противник!
С мерзким воем упали мины, протянулись трассы пулемётов.
— Отряд! К бою! Прикрываем переправу!
Как они спрятались от наших разведчиков? Теперь мы не узнаем. Не зря я весь извёлся. Подождали, посчитали и ударили.
Переправлялись под плотным миномётно-пулемётным огнём. Опель был уничтожен прямым попаданием уже на выходе из реки. Да и хрен с ним, водилу жалко. И трофеи в кузове. Остальные оказались в сторонке.
Враг действовал грамотно. К нам не лезли, лупили издалека, но плотно. Мы, конечно, переправились, но с большими потерями. Собирая раненных, теряли ещё. Но не бросать же? И рации надо собрать. Они нас не хотели останавливать, они нас прореживали, понимая, что нам некуда деться — только вперёд. А впереди — менее глухие места, где они могут нас взять при меньшем риске для себя.
Машина Времени не пострадала, БТР отделался десятком отметин попаданий, разбиты три повозки, ранены и добиты две лошади, восемь убитых и почти все ранены. Как ни странно — я в этот раз не был ни ранен, ни контужен. Хотя бегал под огнём не скрываясь, без "доспеха". Никого и ничего ценного врагу я не оставил. Догнал колонну последним, приволок МГ и восемь лент к нему из разбитого грузовика. Остатки грузовика я запалил.
Пулемёт оставил нашему арьергарду, прикрывавшему "гномов", минирующих дорогу, проложенную прущим не разбирая дороги в темноте БТР.
— База, это Батя. Провести перекличку.
Восемь. И двое умерли к утру. Таня почернела от усталости и бессилия помочь им.
Немец был ранен осколком в шею, по касательной. Крови натекло, как со свиньи, но последствий не будет. Гость из Будущего получил пулю в рёбра рикошетом. Пулю достали, но ребро было сломано, в рану попала грязь и мелкая щепа от повозки, к которой он и прижался по время переправы, пробив которую пуля и впилась в него. Я-2 умолял дать ему наркоты из пакета — забыться.
Шли всю ночь, к утру остановились на короткий привал. Схоронили павших.
Оказалось, что кухня наша, так бережно хранимая Антипом, тоже пострадала — крупный осколок мины прошил котёл навылет и, на излёте впился в ягодицу повару. И смех и грех. От помощи Тани боец категорически отказался. Бородач оперировал. Теперь повар и идти не мог, и сидеть не мог. Беда. Вместо пшённого супа с козлятиной ели жидкую пшённую кашу.
Потом опять шли целый день и полночи с двумя короткими привалами. Только поздно ночью встали на привал из-за полного обессиливания. Костров не зажигали, попадали, где кто стоял.
А утром разведка доложила, что кольцо стало сжиматься. Лешие пытались снайперскими выстрелами осадить врага, но на каждый выстрел они засыпали возможные огневые позиции градом мин, боеприпасов не жалея — тут рядом много дорог, их оперативно снабжали.
Бородач повёл нас к браконьерской гати. Сначала мы вышли к болоту, где и утопили наш БТР, так хорошо послуживший нам, тем более, что бензин был на исходе. Остатками бензина облили повозки и Шевроле, выпотрошив из него всё, что посчитали ценным. Пока горела машина, а она сгорела быстро, перекурили. Сгоревший остов машины БТРом столкнули в трясину, потом кухню, Жук-1 заблокировал палкой педаль газа и выбежал через задние двери, а БТР пополз в трясину. Ганомаг медленно тонул, мы потопали, а "Жуки" стояли и смотрели до последнего, пока круги чёрной воды не сошлись на месте погребения уродского представителя амерского автопрома и не менее уродского представителя Вермахта, затягивая его ряской, пряча.
Потом шли вдоль болота, нагруженные поклажей, носилками, ведя под уздцы навьюченных коней. Стрельба и взрывы вокруг учащались, кольцо сжималось. Сжимались колечки и у моих бойцов. Они всё чаще бросали взгляды на Бородача, но тот был невозмутим, рубил топором молодые деревца на длинные шесты.
Пошёл снег. М-да, по болотам лазить в такой холод — удовольствие приотвратное. Но выбора у нас не было. Принять бой под миномётами — не выход.
— Мокроступы бы сплести, — сказал Бородач.
— Ага, и ковёр-самолёт. Скатерть-самобранка и меч-кладинец желательны в комплекте, — ответил я ему, — где?
— Да ищу я, ищу!
Только через час он повел нас через топь, тщательно ощупывая путь шестом. Лошадям завязали глаза — они боялись. Разведчики наши уже отошли к самому краю болота, тревожно смотрели на нас. Потом пошли следом. Метров через двести мы пересекали маленький островок с тремя чахлыми голыми берёзками. Тут поставили два МГ и десяток разведчиков, улёгшихся плечом к плечу.
— Леший, это Медведь. Видели, как мы шли?
— Видели.
— Отходи, мы прикрываем.
— Если мы сейчас отойдём, они увидят. Минами накроют всех. Уйдите подальше. Мы прикроем.
— Леший, Алёша, не дури! Дуй быстро сюда. Это приказ.
Леший не ответил.
— Борода, мать твою! Чего встали? Мин ждёте? Веди людей!
— Леший! Леший! Отходи! Приказываю! Расстреляю!
— Как, интересно?
— Алёша, — я стал уговаривать умоляющим голосом, — всё получиться, я чувствую, только время не тяните! Сейчас надо, прямо сейчас, а то поздно будет. Поверь, пожалуйста. Вы мне дальше тоже нужны.
Рация не ответила, но несколько кочек сползли к кромке воды, вошли в воду и медленно поплыли к нам.
— Это не все! И шестов у них нет, — сказал один боец, вскочил, схватил три шеста и вбежал в воду, побрёл по пояс в воде к "лешим".
— Леший, отзывай остальных!
— Двое остались, Батя. С пулемётом. Рация их со мной. Они не пойдут. Сами уходить будут. Снимайтесь с острова. Вы — мишень!
— Уходим. Через одного.
Замелькали темные силуэты в падающем снегу. Хлопнули, приглушенные нашими эрзац-глушителями, выстрелы, выплюнул в лес короткую очередь МГ с берега.
— Не стрелять, — быстро приказал я, — не видно ни хрена, только себя обозначим.
Лешие уже близко.
— Остальные, отход. Очистить остров.
Бойцы, втягивая воздух сквозь зубы, опустились в воду, пошли, пригнувшись, догонять отряд.
В воздухе провыли и рванули на берегу три мины. Тут же ещё три. Лешие дошли.
— Алёшин!
— Я, командир. Уходить надо, — ответил один из мокрых кусков грязи.
— Отзывай ребят.
— Поздно, командир. Они пошли в отрыв. И нам пора.
Пулемёт ударил сбоку, несколько раз хлопнула винтовка. Враг ответил минами.
— Пошли, командир. Нам не впервой немца за нос водить.
Пошли.
На моих глазах эти менты, по-сути, превратились в бывалых ветеранов. Сколько мы на фронте? Неделя? Две? По ощущениям — полгода, минимум. А как заметен разрыв в уровне моих бойцов и тех, что мы освободили. Хотя, и те тоже ведь воевали. Мне было бы приятно думать, что это благодаря моему руководству они стали такими, но я так не думал. Ничему я их не научил, а сам учился вместе с ними. Дело было, скорее всего, в качестве человеческого материала. В госбезопасности абы кого не держали. Ребята рассказывали мне, как их приглашали на работу в ГБ. Приглашали лучших из лучших. Такой вот социальный лифт. Образование элиты. В моё время ГБ не являлось элитой. Или этот социальный механизм был демонтирован, или я слишком мало знал мир, в котором жил.
Но это всё лирика. А вот почему немец нас отпустил в болото?
— Странно, — пробормотал я.
— Что? — спросил Алёшин.
— Почему нам дали уйти? Я бы пошёл на штурм, если бы увидел, что добыча уходит.
— И они бы пошли. Это мы их перехитрили. Они сначала кидались в атаку на наши засады. А потом поняли, что мы их дурим. Минами стали закидывать, но не штурмовали, а отдавливали.
— Не понял тебя.
— Они искали обоз, броню, эту машину. А видели только пеших и то, издалека. Они думали мы опять их дурим, увести пытаемся от обоза и в болоте прячемся. Сейчас по следу Ганомага пройдут, поймут. Ага! Слышишь? Поспешить надо. Сейчас со злости тут всё минами закидают!
Я смотрел на Лешего, будто впервые видел. Да, сильно вырос в военном искусстве этот парень. Война — она хороший учитель, но строгий экзаменатор. Там, в лесочке, остались половина наших "леших". Они не сдали экзамен, погибли, но сдержали врага, дали нам уйти.
Смурное небо над нами засвистело противно и страшно — это там, сзади, захлопали миномёты. Мины поднимали столбы болотной грязи, гнали вонючие волны. Обстрел не был прицельным — они нас не видели, били по площади.
— Сунуться? — спросил сам себя Леший, поднося рацию к уху.
Близкий разрыв окатил нас с ним болотной жижей, столкнул с гати. Я сразу стал тонуть. Нет ничего хуже болота! Мало, что холод пробирал до костей, с ног до головы в ледяной вонючей жиже, так оно меня теперь ещё и засасывает. Но я не дурак, чтобы так тупо сгинуть!
— Лёша! Не делай резких движений! Раскинь руки. Я тебя вытащу!
Тут суета — лишнее. Неспешно, плавно, раскинувшись пошире, чтобы занимать как можно больший объём, плавными перетекающими движениями я погрёб к гати, нащупал, вылез, вытащил погрузившегося по нос Лешего, бросив ему ремень автомата.
— Рацию потерял, — сокрушённо пробормотал Алёшин.
Я со злости сжал зубы. Что тут сказать? Невосполнимая потеря! Хоть Лешего вытащил. Потом накажу, придурка.
— Вот только похвалить тебя хотел за грамотную организацию прикрытия, а ты так лопухнулся. Раззява! Пошли. Пять нарядов вне очереди! И одежду мою перестираешь! Ротозей! У, блин!
А Алексей расплылся в довольной улыбке и побрёл следом за мной.
Хотя обстрел и не был прицельным, четверых мы потеряли — трое погибли от мин, один утоп. Потонули в трясине и две лошади вместе с грузом.
Путь сквозь топь был извилист. Мы нагнали основную группу и, вслед за Бородачём, бесконечно долго петляли по болотам, где по грудь, где почти по колено. Я замёрз так, что зуб на зуб не попадал. Меня трясло, рана на груди разболелась так, что сил терпеть уже не было. И так у всех.
Вечером умер ещё один раненный, не перенеся болотного пути.
Бородач вывел нас на землю, заросшую деревьями. Я подумал, что мы преодолели болото, но меня ждало разочарование — это был остров. Довольно большой остров, но остров. А в глубине острова, на заросшей лесом возвышенности — строение, построенное прямо меж деревьев, да так искусно, что и с десяти шагов не поймёшь что это не заросший мхом валежник, а база браконьеров. Ввалились внутрь, стали разжигать очаг, забыв обо всём. Позже только я вспомнил об охране, но Бородач меня успокоил:
