Словами огня и леса. Часть 1

— Я даже не знаю, хочу ли я вспоминать, — сказал Огонек. Он не доверял этой женщине, но сейчас не видел смысла хитрить. — Что такое эта паутина?

— Замок на памяти... ее накладывает уканэ, обладающий большой Силой, и рисунок у каждого свой. Распутать ее невероятно трудно — можно по ошибке не ослабить узел, а затянуть гораздо крепче. А если порвать... можно убить человека или сделать его идиотом.

— Настоящая паутина не вечна, может ли эта исчезнуть со временем?

Лайа слегка нахмурилась. Похаже, ее сердило, что он спрашивает сам, вместо того, чтобы послушно отвечать. Но она почему-то терпела.

— Мальчик, ничто не вечно, и ты в том числе. Ты хочешь все вспомнить в глубокой старости?

— Мне порой снятся кошмары, — тихо сказал Огонек. — Всё чаще. Этого не было раньше. Может быть, паутина... она ведь колеблется, когда паук ее задевает. Если я так вспоминаю?

Взгляд женщины стал острым, а голос, напротив, смягчился:

— Не исключаю такую возможность... у тебя сохранились в голове образы, и они начинают всплывать со дна. В тебе пробудили Силу, и это могло сжечь некоторые запоры. Быть может, со временем ты вспомнишь не так уж мало, и нам будет, за что зацепиться. Скажи, каковы твои кошмары?

— О, разные. Я вечно откуда-то убегаю, падаю, чудом спасаюсь. Это и огонь и вода, и скалы, — улыбнулся мальчишка. — Я просто не мог бы чудом избежать стольких опасностей наяву.

— Понятно, — вздохнула Лайа, откидываясь на спинку кресла. Внезапно Огонек испытал желание ей довериться — не потому, что она показалась приятной или безобидной, просто... а вдруг и впрямь что-то получится?

— Но однажды я вспомнил птичку, серебряную.

— Интересно, — женщина вновь нахмурилась, на сей раз недоуменно, потом спросила: — Детская игрушка? Ты помнишь ее хорошо?

— Не знаю, элья.

— Можешь нарисовать? Это может пригодиться, и нам, и тебе.

— Да, элья, — Огонек на мгновение зажмурился. Птичку он никогда не забудет, как и обломок другой игрушки, далеко на юге... А потом в голову пришел еще один вопрос:

— Если окажется, что я знаю нечто важное, кто поручится, что меня попросту не убьют? Не лучше ли мне оставаться без прошлого?

— Какой ты беспокойный ребенок... Никто не желает тебе зла.

— Я уже прошел через это, элья.

Он всей кожей ощущал взгляд женщины, неприятный, как гудение роя диких ос. Но она вдруг улыбнулась — скорее, шевельнула уголком рта — и сказала:

— Не знаю, каких гарантий ты хочешь и не представляю, чему ты готов поверить. Но я готова показать, что я друг.

Она встала, извлекла из шкатулки прозрачный камень на серебряной цепочке:

— Носи, не снимая. Разрешаю тебе выходить в город. Этот самоцвет — твоя защита.

"Куда бы я ни пошел, наверняка будет слежка", — подумал Огонек, но это не беспокоило. Напротив, он опасался каменного муравейника и не уверен был, что так уж хочет гулять по бесконечным уровням улочек. В Астале было много людей, но там и места, и зелени было много.

Однако он склонил голову и поблагодарил Лайа, стараясь, чтобы в голосе прозвучала радость.

**

— Что ты возишься с этим крысенком? — брезгливо сказала Элати; она видела с галереи, как полукровка выходил от сестры. — Подумаешь, его Сила! Ошибка природы, и только.

— Ее подарил Кайе Тайау.

— Да пусть хоть сам Хаос Изначальный! Он на юге и про свою игрушку давно уже позабыл.

— И все же... — Лайа задумчиво потерла подбородок, набросила на колени край пледа. — И эта паутина на памяти, интересно, знали про нее южане или нет? Я забыла спросить мальчишку. Могли и не знать, кому он сдался, если подумать. Так вот паутина... она запечатала его прошлое наглухо, без его согласия не распутать. Интересно, кто это сделал и зачем? Это должен быть мастер... Но силой тут ничего не добьешься. Я хочу, чтобы этот мальчишка с рук у меня ел, тогда есть шанс все распутать.

— Не заблуждайся. Это хитрый звереныш — иной бы с дикарями не выжил. И я видела, как он косит глазами по сторонам, пока шел. Ослабь мы надзор, сбежал бы мигом, леса он не боится. А перед тобой строит простачка.

— Это же прекрасно. Чем больше он играет, тем больше запутается, — худая рука протянулась над столиком, взяла пустой серебряный кубок и перевернула его, поставив со звоном. — Я все гадаю, откуда он, — проговорила Лайа. — Меня не покидает смутное ощущение, что черты мальчика чем-то знакомы мне. И говор у него странный, в нем и северное, и южное одновременно. В Чема и Уми все же иное наречие, хоть и намешано всякое. И он говорит... не как простые рабочие или земледельцы. Я могу представить любую историю, даже что он рожден южанкой из Сильнейших Родов, которая потом сплавила его на задворки. Но его речь все только запутывает. Ему между тринадцатью и пятнадцатью веснами, как ты сказала сама...

— Я тут подумала... Шестнадцать весен назад в сердце Тейит были послы, — произнесла Элати, привычно начиная ходить взад и вперед.

— И что же, анни? Они вполне могли сбить с толку какую-нибудь девицу, силой вряд ли взяли — скандал им не нужен. Но что потом? Девица родила и отвезла ребенка на южный прииск?

— Неужто даже ты не можешь заставить его вспомнить? — спросила Элати.

— Я сделала, что могла. Но полностью память вряд ли к нему вернется, в ближайшее время уж точно — запечатавший ее был очень силен и немного безумен, если я все поняла правильно. Есть только крохи, но вдруг. Вот птичка, — она подвинула к сестре кусочек тростниковой бумаги. — Мне будет очень приятно, если этим рисунком займешься ты тоже. У тебя ведь тоже везде свои люди. Но Лачи не должен знать ничего.

— Поздно, с этим я и пришла. Моя дочь проболталась, что я нашла этот подарочек, и новость дошла до Лачи, — Элати выглянула в окно, посмотрела вправо, где находились владения Хрустальной ветви. — Будь готова, что скоро он попытается сунуть нос в твое блюдце с молоком.

— Я уж не надеюсь, что Атали поумнеет, девчонке скоро двенадцать, а мозгов на три, — Лайа налила себе травяного товара, выпила, чуть поморщилась — горько. Но помогает сохранить молодость. — А Лачи... ну его совсем. Узнал и узнал. Если вдруг полукровка имеет к нему отношение, скорее поймем.

**

Ворот или калиток здесь не было, или он их еще пока не нашел. Зато множество лесенок — от одной ступеньки до пары десятков, и всевозможные переходы, то под арками, то под открытым небом. Возможно, Огонек ходил по кругу весь этот час, он запутался и понемногу начал отчаиваться. Он уже в городе? Или это все еще огромный дом здешних правителей?

Мостовая была чистой, и клочку шерсти грис он обрадовался, как родному. Наверное, все же город, не станут же таскать грис по собственному жилью?

Тут повсюду были большие и малые изображения, высеченные в камне, двух или одноцветные — они так отличались от пестрых мозаик и фресок Асталы! Иногда попадались узоры, выложенные из недорогих самоцветов, но камня, похожего на те речные агаты с уже далекого прииска, нигде не было. То тут, то там крохотные фонтанчики были вделаны в стены, вода стекала по желобам, исчезала в камне. А людей тут было немного, и он вновь начинал сомневаться — так не бывает утром на городских улицах. Где у них торговая площадь, в конце концов?

Мальчишка чувствовал себя беспомощным, он не помнил случая раньше, чтобы не смог сориентироваться. Взгляд цеплялся за все, все было новым и непривычным, и голова понемногу начинала плавиться. В Астале пугала масса народу, но там был простор, много зелени, там он уж точно понимал, где находится.

А еще у него появилась живая тень. Он не сразу подал вид, что заметил ее, поначалу не был уверен, что не совпадение, что следуют именно за ним. Потом стало занятно, и он намеренно нырнул в пару узких проулков, и, наконец, обернулся, разглядывая упорную девочку, которая под его взглядом не засмущалась, а напротив, вскинула подбородок.

— Ты что за мной ходишь? — спросил он беззлобно, только удивленно — не похожа эта девчонка на приставленную следить охранницу.

Странная была она, волосы выцветшие, будто почти седые — маленькая старушка. Да, Огонек знал, что здесь это признак большой Силы, но все же такие волосы смотрелись неестественно как-то.

— Я-то думала... — протянула она, поведя носиком. Держалась так, словно это он был застигнут за слежкой.

Огонек развернулся полностью, разглядывая девочку. С виду немного младше его самого, тоненькая, и, хоть смуглая, какая-то полупрозрачная. Эдакий цветок лесной, всю жизнь росший в тени. И кожа тонкая, почти видно, как кровь под ней бежит, и синие жилки на висках. Пряди волос перевиты бусами и скреплены на затылке. Лицо приятное, хотя седина эта...

— Ты кто такая?

Она не ответила снова, смотрела немного свысока, отстраненно и с любопытством — и любопытство это просвечивало сквозь маску "взрослой".

— Но имя-то есть у тебя? — спросил по-другому.

— Атали, — она чуть опешила. И тут же гордо выпрямилась: — Атали Обсидиановой ветви, Эдельвейс Тейит, дочь Элати-Охотницы.

— Значит, та, с косой, Лайа — твоя тетя?

Девочка только дернула уголком рта. Мол, это же очевидно...

— Она дала мне вот это, — Огонек показал камень. — Что это такое?

— Это пропуск и способ следить за тобой. Но с чего...

— Мне не полагалось этого знать?

— Тоже мне, тайна... попробуй снять — и тебя вмиг задержат.

— Я и сам никуда не уйду, заблудился уже, — вздохнул он. — Может, ты покажешь мне город... или это огромный дом? Я не понимаю, где кончается он, где скала, а где уже улицы.

— Ты с ума сошел? — возмутилась она. — Кто ты, и кто я.

— Но ты шла за мной несколько поворотов, значит, тебе интересно.

— Я присматривала, чтобы ты не натворил лишнего!

— Так тебя послали следить?

— Много чести! Я сама захотела.

Снова вскинула голову. А сама одета в серую чуть мерцающую ткань с алой вышивкой, точь-в-точь болотный журавль! Да, и шея такая же длинная, и нос островатый.

Огонек хихикнул, представив журавля, гордо шагающего по коридорам Тейит. Брови девочки сдвинулись.

— Ты смеешь еще смеяться?

— Почему нет.

Он не хотел злить или дразнить эту северянку, но устал уже от того, что каждый встречный пытается сказать ему — ты ничего не стоишь. Лучше б эта девчонка вовсе ушла!

— Я никогда не видел ничего, похожего на ваш город, — он задумчиво провел пальцем по выбитой на камне фигуре — пещерный медведь. Рууна рисовали его, но совсем иначе, парой длинных штрихов; этот был объемным, но неживым. — На всё это, наверное, ушла уйма весен...

— Тейит была, когда не родились прадеды основавших Асталу. Что, нравится? — ему почудилась насмешка в голосе девочки.

— Даже не знаю. Мне непонятно, зачем это все. Когда вокруг только камень, хочется все как-то украсить, наверное... но почему таким же камнем? Что заставляет такую массу людей селиться на манер муравьев?

— Да ты просто... — Атали вскинулась, позабыв изображать взрослую. — Тебя самого достали из пещеры!

— Нет, это был оползень. Настоящих пещер мы не видели, — он помолчал какое-то время, добавил: — Знаешь... Твоя мать меня спасла, но не спросила, хочу ли я на север.

— Ах, вот как? Тварь ты неблагодарная! — оскорбилась девочка, двинула рукой, будто ища, чем швырнуть в наглеца, и пошла прочь.

— Если придешь снова, я буду рад! — крикнул ей вслед Огонек.

Кажется, он все же что-то не то сказал. Жаль, похоже, придется осматриваться в одиночку... Надо, если он хочет здесь выжить.

Здесь, над обрывом, всегда было ветрено, даже когда ниже по склону все погибали от зноя. Ветер выдергивал из косы прядки, трепал их, и это раздражало Лайа, но сейчас ей было спокойней на свежем воздухе. Обычно она не любила покидать Ауста — северную часть крыла Тейит, огромный, на много уровней, дом для Обсидиановой ветви и ее опоры, Серебра. Но сегодня стены давили. Предчувствия не были ее сильной стороной и она охотно списала бы тревогу на погоду или недомогание. Но лучше прислушаться, раз неведомое намекает столь явно...

— Не ожидал застать тебя здесь, но рад, что не придется спускаться вниз. Хотя ветер омерзительный, — услышала за спиной знакомый с юности голос.

— Я вспоминала, — сказала Лайа, не отрывая взгляд от дальних горных склонов, лугов, на которых темнели гребни деревьев. — Так давно не бывала там.

— Что же мешает? Твоя сестра, напротив, не любит города.

— Вот именно. Кто-то из нас должен быть здесь, а без леса или лугов я проживу без труда.

Мужчина улыбнулся, облокотился на парапет рядом с ней. Высокий, с кожей светлее чем у многих, с крупными, правильными чертами лица — его многие находили привлекательным, но не она. Лачи Восход Луны, тот, кто продумывает каждый звук своего голоса, но любит казаться искренним и дружелюбным. Сегодня он был в сером и темно-синем, тонкая шерстяная накидка окаймлена несколькими рядами вышивки, зажимы у ворота и браслеты выше локтя медные с молочным камнем... Он ухитрялся никогда не надеть цвет, металл или самоцветы, в которых была она — кроме белого. Но белый она носила почти всегда, не отказываться же вовсе!

Теперь они оба смотрели вдаль, где склоны постепенно переходили в холмы, а те — в равнины, но все были равно прикрыты сизой дымкой, темнеющей внизу, розоватой сверху.

— Когда-то наши предки шли за солнцем, покидая Тевеерику, но многие в Тейит солнца не видят, — сказал Лачи.

— Какая разница. И Тевееррика давно стала почти что мифом. Мне жаль только, что наши подземелья битком набиты древними премудростями, но воспользоваться мы ими больше не можем.

— Я знаю, тебе принесли очередную рукопись. Настолько разочаровала? — подначил ее Лачи. Лайя только дернула уголком рта:

— Ах, ну конечно... ты вечно все знаешь. Только и тебе она бесполезна. Но зато мы можем и умеем ждать, наше преимущество в этом. А ты все пытаешься тратить наши силы вместо того, чтобы копить.

— Пока Юг ленив и беспечен, и всем доволен — показывает зубы, но не кусает. Но так будет недолго; им уже становится скучно, одной искры достаточно, чтобы всё изменилось. Они берут Силу лишь из самих себя. Ни золото, ни камни им не нужны.

— И поэтому Астала сама себя уничтожит, как ее предшественники, а мы будем стоять, — сказала Лайа.

— Мертвой глыбой.

— Ох, любишь ты пророчить дурное, — вздохнула Лайа. Но все-таки, хоть доверять Лачи нельзя ни на волос, хоть у них совершенно разное понимание, что лучше для Тейит, он человек дела. А еще он, даже споря, все равно понимает. Поэтому и повелась когда-то...

— Ладно, — сказала женщина. — Выкладывай, что тебя привело.

— Твоя племянница, — Лачи улыбнулся светло и немного нахально. — И ваш маленький рыжий гость.

— Не сомневалась, что ты сразу примчишься. Да, это невероятно! — Лайа переплела пальцы. — Полукровка инициирован Кайе Тайау!