Еретик. Книга 2

— А ты почему молчишь? Что скажешь?

— Могу сказать то же самое, только что это изменит? — мрачно спросил он.

Епископ нахмурился, лицо его исказилось злостью.

— Для начала скажи это, а там поглядим.

Вивьен терпеливо вздохнул.

— Я клянусь, что не исповедую катарской ереси.

— Ты что-нибудь знал про Анселя? — вновь спросил его Лоран.

— На этот вопрос тоже клятвой отвечать? — прищурился Вивьен.

Для Лорана это стало последней каплей. Повернувшись к стражникам у дверей, он сделал свое распоряжение.

— Запереть этих двоих в разные тюремные камеры. Давать только хлеб и воду до приезда аббата Лебо. Как только он явится, — Лоран окинул помощников печальным взглядом, — начнем допрос.

‡ 1357 ‡

Руан, Франция.

Год 1357 от Рождества Христова

Приятный уху металлический звон донесся до Элизы, когда монетка упала в полотняный мешочек у нее на поясе, ударившись о другие монеты. Нарочито любезно улыбнувшись, она протянула женщине перевязанный бечевкой пучок с несколькими видами трав, а маленькому мальчику, которого та держала за руку — деревянную фигурку, изображавшую охотничью собаку.

— Здоровья вам, мадам. А ты слушайся свою маму, не гуляй в дождь, и в следующий раз не придется пить настои от кашля, — дружелюбно обратилась она к ребенку, вызвав одобрительный взгляд его матери. Мальчик насупился, но, видимо, купленная игрушка пересилила недовольство, и он кивнул.

— Спасибо, мадмуазель. Доброго вам дня, — попрощалась покупательница и направилась прочь через городскую площадь, утягивая за собой мальчишку, который продолжал с интересом оглядываться на Элизу. Что-то в облике этой девушки — помимо необычных украшений — неуловимо отличало ее от матери мальчонки и от других женщин, которые попадались ему на глаза.

Элиза устало вздохнула и моментально помрачнела, стоило покупателям отойти. Она окинула взглядом стол, на котором поверх простой светлой скатерти лежали пучки трав, горшочки с настойками, собственноручно сделанные деревянные фигурки, несколько плетеных корзин, мотки пряжи и пара горшочков с лесными ягодами, которые она продавала горстями.

За соседними столами жена гончара продавала красивые плошки, чашки и горшки, кузнец вышел из своей мастерской, чтобы похвастать недорогими, но нужными товарами — гвоздями, крюками, серпами, кочергами и вилами. На другой стороне площади продавали меха, мясо, птиц и украшения. Повсюду стояли прилавки, кое-кто из приезжих купцов разложил свое добро прямо на мостовой, либо подстелил ковры — впрочем, кое-кто торговал и тканями, так что раскладывание их на земле, на подстилке, не позволявшей им пачкаться, было лишним способом демонстрации. Пестрое разнообразие товаров привлекало горожан, жителей окрестных деревень, а так же бродячих артистов. Громкие и яркие акробаты, флейтисты, барабанщики, арфисты, лютнисты и владельцы еще каких-то музыкальных инструментов, незнакомых Элизе, устраивали на площади представления и танцы, собирая радостные аплодисменты и дружное одобрение публики.

В другое время Элиза прониклась бы весельем кипящей жизни, но не теперь.

Девушка поправила новенький пояс с висящими на нем мешочками, оправила чистую скатерть и скромное, но опрятное платье. Воистину, по ее облику и тому, как она обставила свой прилавок, никто бы не сказал, что вечером она унесет все это в хижину посреди леса.

Состоятельность, возможность спокойно обустроить свои дела в Руане, найти покупателей и пациентов, не переживая голод из-за отсутствия средств к существованию, способность платить налоги, чтобы не навлечь на себя гнев властей города, заброшенная лачуга, которую можно было переделать в уютное и удобное жилище — все это досталось ей почти даром. Вся суть крылась в этом «почти».

Сердце Элизы каждый раз сжималось от боли и стыда, когда она вспоминала о том, как дробила на части украшения, которые когда-то дарил ей Гийом, и продавала ювелиру драгоценные камни и звенья из серебра и золота. Пусть она никогда не надела бы этих ожерелий и бус, пусть она не могла позволить себе вплетать в волосы золотые цепочки и носить на руках перстни, она чувствовала себя предательницей, расставаясь со своими сокровищами. Ей казалось, что она распродает части своей души — те, в которых жила бережно хранимая память о графе де’Кантелё, покинувшем эту жизнь чуть меньше года тому назад.

При мыслях о том, что его подарки спасли ее и Рени от голода и бедствий, Элизе каждый раз казалось, что кто-то невидимый рассекает ее грудь мечом, оставляя болезненный кровоточащий росчерк. Единственным способом не испытывать этих чувств было не думать о Кантелё и его жителях. Если это удавалось, то состояние Элизы оставалось не мучительным, а просто скверным.

Вот и сейчас она принялась, хмурясь, пересчитывать заработанные деньги. Не так много, но на то, чтобы купить птичьего мяса себе и Рени на ужин, должно было хватить. Даже, пожалуй, на несколько дней вперед.

— Посмотри, Гийом! — Элиза чуть не дернулась, услышав, как один юноша окликнул другого, подбегая к соседнему прилавку. — Помнишь, отец искал глиняный чан, чтобы замешивать муку? Домашний-то сейчас, поди, маловат… а здесь гляди, какие!

Элиза проследила глазами за сыновьями пекаря, склонившимися над товарами ее соседки. Двое упитанных темноволосых молодцов никоим образом не напоминали ей Гийома — её Гийома.

«Прекрати дергаться от одного звука имени» — уже далеко не в первый раз приказала себе Элиза. Она готова была проклясть родителей Гийома за то, что не выбрали ему более редкое имя — тогда ей напоминали бы о нем только собственные мысли, а не сотни мальчиков и мужчин по всей Франции. — «Просто не думай об этом. Подумай о том, как привлекать пациентов или покупателей. Подумай о новом столе, что нужно смастерить в дом Рени, о теплой одежде на зиму, о молоке для бродячих кошек, что приходят к вам с сестрой полакомиться. У тебя огромный выбор, о чем подумать!»

От привычных попыток насильно перенаправить поток своих мыслей Элизу отвлек мужчина, неспешно приблизившийся к ее прилавку. Он был богато, но не слишком вычурно одет, кафтан был подпоясан поясом тонкой работы, на темных волосах красовалась шляпа, изящно сдвинутая набок. С момента переселения ближе к Руану Элиза уже приметила, что так обычно выглядят обеспеченные горожане и купцы.

Мужчина поймал ее взгляд и улыбнулся.

— Добрый день, — подобралась Элиза, улыбнувшись в ответ возможному покупателю.

— Добрый, — согласился мужчина. — Простите, я, кажется, отвлек вас от размышлений.

— Что вы, нет. А даже если отвлекли, то ничего стоящего в этих размышлениях не было. — Элиза кокетливо улыбнулась. — Вас что-то заинтересовало? — Она провела рукой над покрытым скатертью столом, приглашая посмотреть. — Целебные травы против всевозможных хворей. Все свежее, впитавшее в себя силу леса и невозделанных лугов. Месье что-то беспокоит? Только скажите мне, что, и я подберу лучшее сочетание лекарственных растений для вашего случая!

— На здоровье не жалуюсь, — развел руками мужчина, но тут же лукаво добавил: — А даже жаль. Интересно было бы послушать, что вы подобрали бы для меня.

— Для тех, кого Бог наградил здоровьем, — не растерялась Элиза, — есть укрепляющие сборы. Берегут силу духа и тела, питают, вычищают кровь, поддерживают баланс жидкостей в теле.

— Занимательно. Вы где-то этому учились, чтобы так разбираться? — Он взял деревянную фигурку гуся, и стал внимательно ее разглядывать.

— Меня обучила моя матушка, как когда-то ее обучала ее мать, — привычно ответила Элиза, не вдаваясь в подробности.

Мужчина кивнул, удовлетворившись этим объяснением.

— Быть может, укрепляющих трав бы я и купил. Я надеюсь, они подействуют. Моя работа требует крепких нервов и острого разума. Она не связана с риском, но нужно держать в голове множество процессов, так что благотворное влияние целебных трав было бы кстати. — Подметив скользнувший в глазах травницы интерес, он пояснил: — Я держу постоялый двор. Сталкиваюсь с различными ситуациями, сами понимаете.

— Вот как? Не встречала вас на постоялых дворах, — поддержала разговор Элиза, быстро собирая связку из трав, подходивших под запрос покупателя. — Я сама не из Руана, так что в свое время осматривала наши постоялые дворы.

— Неудивительно, что вы меня не увидели. Свое дело я веду в Кане, здесь же я проездом.

— Вот как! — Элиза оторвала кусок бечевки и перемотала связку трав.

— Если однажды будете в Кане, рад буду видеть вас у себя. Спросите у горожан дом Паскаля Греню под крепостной стеной. Люди в городе знают меня и мое заведение.

— Сразу видно дельца. Мы с вами обмолвились парой слов, а вы уже предлагаете мне свои услуги, — улыбнулась Элиза, протягивая ему связанные растения.

— Как и вы мне, — парировал ее собеседник и ухмыльнулся. — Но ведь Церковь не называет предприимчивость грехом, не так ли? А если бы называла, то вы бы опередили меня в нем. Я ведь уже держу в руках рекомендованные вами целебные травы, хоть меня и не от чего исцелять. Вы ловко меня уговорили.

Элиза, к своему удивлению, хихикнула. Этот кокетливый упрек внезапно пришелся ей по вкусу. А последний раз столь своеобразные завуалированные комплименты радовали ее, когда…

«Прекрати. Прекрати, прекрати!»

— Сколько это будет стоить?

Мужчина протянул ей монету и небрежно отмахнулся, когда она начала разыскивать сдачу. Элиза удивленно приподняла брови, с уже ставшим рутинным усилием отгоняя нежеланные мысли.

— От меня не убудет, — пожал он плечами. — А вы запомните, что этот странный месье Паскаль был щедр и помяните добром мое имя? Могу ли я, между прочим, услышать ваше? Если мне понравится ваш травный сбор, буду знать, кого искать в Руане.

— Элиза, — помедлив мгновение, ответила она. — Элиза… де Румар.— Она загадочно улыбнулась. — Если вы захотите меня найти, то искать нужно будет не в городе. Я предпочитаю жить как можно ближе к растениям, с которыми работаю.

— Интересно, — сощурился Паскаль. — Буду иметь в виду. Рад знакомству и до встречи! — Получив в ответ дружественную улыбку, он вдруг добавил: — Я не уверен, что мне не показалось, но вы прямо во время разговора погружаетесь в какие-то мрачные мысли, а потом возвращаетесь из них.

Элиза вздрогнула.

— В наше время мало кто беззаботен, — моментально похолодевшим тоном проговорила она.

— Несомненно. Это, конечно, не мое дело, но позвольте все же сказать: не стоит столько времени уделять размышлениям, когда они приносят лишь боль. Пусть усилием воли, но гоните грустные думы прочь. Вы, как и многие добрые люди, погруженные в свои тягостные мысли, заслуживаете испытывать радость, но разум далеко не всегда тому способствует. — Он подмигнул, улыбнувшись краешком губ, кивнул на прощанье и направился прочь.

Элиза досадливо качнула головой, но не смогла не отметить, что в его непрошенном совете было здравое зерно.

‡ 1358 ‡

Руан, Франция

Год 1358 от Рождества Христова

Свечи, освещавшие жилую комнату в домике Элизы, уже почти догорели, оставив на своем месте лишь скудные огарки. За окном забрезжил рассвет, унеся с собой все призраки прошлых лет, которые незримо воскресли и ворвались в жизнь троих присутствующих неудержимым потоком, принеся с собой опустошение и боль.

Воистину, это был самый долгий разговор по душам в жизни Вивьена Колера.

Он мысленно корил себя за то, что так и не смог быть со своим близким другом и своей возлюбленной до конца откровенным. Скованный обещанием, данным когда-то Анселю, он так и не рассказал им о своем путешествии в Каркассон, умолчав об истории Люси Байль, и о том, что знал о ереси, которую исповедовал его учитель. Он чувствовал ту обиду, которую испытывал по отношению к Анселю Ренар. Чувствовал ту ненависть, которая пропитывала каждое слово Элизы, когда она говорила об этом человеке. Вивьен понимал каждого из присутствующих, терзаясь при этом собственными смешанными чувствами, касавшимися истории Гийома де’Кантелё и любви Элизы к нему.

— Из-за него вас допрашивали? — в ужасе прошептала девушка, сжавшись в тугой комок в объятиях Вивьена.

— Да, — коротко ответил он.

— Что… — она с трудом сглотнула тяжелый ком, подступивший к горлу, — что с вами сделали?

Ренар хмуро посмотрел на Вивьена.

Мы не должны об этом рассказывать, — говорил его взгляд.

Вивьен отозвался понимающим кивком.

— Ничего такого, о чем стоило бы переживать сейчас. Как видишь, все обошлось. Мы живы и мы здесь.

Элиза покачала головой.

— Он и вам умудрился причинить боль. — Голос ее звучал сокрушенно и все еще был наполнен неутолимой бессильной злобой.

Ренар, сидящий на стуле напротив, опустил тяжелый взгляд в пол, почти тут же переведя его на огарок свечи.

— Всего один еретик, — покачал головой он.

— Мне жаль, — тихо произнес Вивьен, понимая, что развивать свою мысль Ренар не собирается. Он чуть сильнее сжал плечо дрожащей всем телом Элизы, понимая, что она вот-вот расплачется. — Жаль, что так вышло с… Гийомом, — неуверенно закончил он.

Элиза задрожала сильнее, нервно потерев руками лицо. Через силу она посмотрела на Вивьена и покачала головой.

— Прости меня, — прошептала она. — Я знаю, тебе, должно быть, было неприятно все это слушать… — Она не смогла закончить свою мысль, понимая, как нелепо будут звучать любые оправдания. Что она могла сказать? Сказать, что та любовь осталась в прошлом? Попросить не держать на это зла?

— Я лишь хотела быть честной, — выдавила Элиза с трудом.

Вивьен кивнул. Он и вправду задумался о том, что она говорила. Неприязненный укол ревности несколько раз за эту долгую ночь ощутимо отдался в груди, всколыхнув внутри густую бессильную злобу, но, как ни странно, Вивьен сумел довольно быстро совладать с нею. Ее даже не пришлось подавлять — на смену этому тяжелому чувству почти сразу приходило понимание. Когда Элиза пересказывала свои разговоры с юным графом де’Кантелё, Вивьен отчего-то проникался искренним сочувствием к душевным мукам этого юноши.

— Гийом, — он покачал головой, — был хорошим человеком. Это видно из твоего рассказа. Он не заслужил такой участи. И ты, — Вивьен поджал губы, — тоже не заслужила. Мне искренне жаль, что тебе пришлось пережить такую потерю и испытать такую боль. Я бы солгал, если б сказал, что не рад тому, как обстоятельства сложились сейчас и куда они нас привели. — Он слабо улыбнулся. — Но это вовсе не значит, что я рад его смерти. Признаюсь тебе честно, что раньше, когда я не знал этой истории, но понимал, что в твоем прошлом есть человек, которого ты любила, я испытывал… злорадное удовлетворение от того, что его сейчас нет. Но, видит Бог, это чувство было несправедливым, и я обязан попросить за него прощения. — Вивьен вздохнул. — Я помолюсь Господу об успокоении души Гийома де’Кантелё, Элиза.