Когда он затормозил у магазина, Аня открыла дверь и сказала: 'До свидания', словно ничего и не ждала. Он машинально ответил: 'Всего доброго' и набрал в грудь воздуха, дабы из себя выдавить что-нибудь неуместное, позорное, жалкое, но к счастью не успел. Она посмотрела ему в глаза, кивнула и... ушла. Только каблучки выбили дробь на разноцветных каменных плитках сохнущего тротуара. Стрельцову на мгновение показалось, что в ее бездонных омутах мелькнуло... понимание, но это, вероятно, был лишь самообман. Потому омуты и бездонные, что в их бесконечной глубине ничего не разглядеть.
Ни объясняться не пришлось, ни оправдываться. Пока Анна не скрылась за стеклянными, но непрозрачными воротами магазина, Артём сидел неподвижно, судорожно вцепившись пальцами в рулевое колесо.
Какая девушка! Нет, потом он ей все же позвонит, невзирая ни на что. Даже ради того, чтобы просто пообщаться. Благо, что телефонами они успели обменяться. И плевать, 'вспомнит' она его сразу или нет. Непременно позвонит, если... будет жив. А он выживет, преодолеет беды и горести. И их случайная встреча — Артём еще более в том уверился — это перст судьбы, ее добрый знак. И они еще встретятся. Не сейчас. Ныне неподходящий для романтических встреч сезон.
Есть время для любви, есть время для войны, есть время для горячих супов и есть время для холодных блюд. Вернее, для того блюда, которое нужно подавать холодным.
ГЛАВА 9
Инструментальная музыка негромко лилась из динамиков и навевала сонливость. Хотелось откинуть сиденье, повернуться набок и похрапеть пару часиков. К сожалению, подобную роскошь Стрельцов не мог себе позволить; иначе запросто прошляпишь человека, с которым обязательно нужно пообщаться. И все его долгое и утомительное сидение 'в засаде' пойдет коту под хвост.
Нет ничего хуже, чем ждать и догонять. В справедливости затасканной поговорки Артём убедился на собственной шкуре. Ему казалось, что, наблюдая за подъездом, где, если верить намекам следователя, должен проживать Величев, он развеется. Рассчитывал, что вне опостылевшей квартиры и мысли черные одолевать не будут, ведь оглушающая тишина пустых комнат на людных улицах и дворах города бессильна, но просчитался. Черта с два он развеялся. Ожидание на поверку тоже оказалось не сладким. И мрачные мысли не отступали, и темноту в душе не разгонял ни яркий солнечный свет, ни вспыхивающие ближе к полуночи фейерверки фонарей, ламп и фар.
Наблюдение за домом и окружающей обстановкой, откровенно говоря, положительных эмоций не добавляло. Разве что в муторном киселе хандры и тоски теперь плескалась изрядная порция злости и раздражения. И еще одолевали усталость и боль. Стрельцов следил за подъездом с раннего утра до поздней ночи, часов до трех, на протяжении неполных четырех суток, недосыпая и питаясь разной гадостью — основу рациона составляли гамбургеры, чипсы, сухарики, кофе из термоса и минералка. И уже еле ноги таскал. Невзирая на то, что никаких серьезных физических усилий от него не требовалось.
Вроде бы, чего проще: сиди в машине с комфортом, слушай музыку, сосиски в тесте жуй и зыркай зенками по сторонам. На практике выяснилось, что не так это легко — осуществлять слежку. Часа два или три просидеть на одном месте — это ерунда, почти в удовольствие, но когда часов пятнадцать полируешь автомобильное кресло собственными ягодицами, то удовольствия не получаешь. Особенно под жарким летним солнцем. Обливаешься потом, уже к обеду затекают ноги, чуть позже начинает ныть поясница, болеть шея... К окончанию 'стражи' Стрельцов мог смело именовать себя полной развалиной. Хорошо еще, что Артём присмотрел удачное местечко, куда ставил машину — в теньке, под 'сенью' соседней пятиэтажки. Да и погода все эти дни стояла пасмурная, а в редкие минуты прояснения неба жара не наступала. Иначе он бы свихнулся. Или спекся. Не сидеть же в автомобиле с постоянно включенным двигателем и работающим кондиционером, мягко говоря, привлекая внимание окружающих. Все равно, что в одних трусах в театр придти. А так: в тени, с приоткрытыми боковыми стеклами, с легким сквознячком, гуляющим по салону, и с бутылкой 'Нарзана' в руке было терпимо.
Еще одним раздражающим фактором оказалось отсутствие условий для отправления естественных человеческих надобностей. На специально предназначенное для этого дела помещение, которое в публичных местах обычно разделяется по половому признаку и обозначается соответствующими буквами алфавита, Артём не претендовал, но хотя бы кустики могли бы расти поблизости. Увы, около дома номер сорок семь с литерой 'А' ни на приличный кустарник, ни какую-нибудь развалившуюся сараюшку, ни даже на металлические коробки гаражей взгляд наблюдателя не наталкивался. Жилые дома, детская площадка, редкие деревья, за которыми не спрячешься, фонарные столбы, машины, рекламные стенды — избавиться от избытка жидкости в организме было негде. Окружающее подъезд пространство отлично просматривалось, что хорошо для наблюдения, но не для... облегчения души и тела.
Отсутствие 'ракушек' и сараев не удивляло; элитный дом — здесь подобные детали пейзажа неприемлемы. Но кусты-то где?! Нормальные кусты, а не голые перекрученные прутья под окнами квартир на первом этаже. А как же озеленение города, о котором на каждом углу кричат. Или эти прутья, чахлая трава и четыре тополя — это и есть озеленение? Или, может, почва вокруг дома для посадок не подходит?
Поскольку воду Артём поглощал — пусть пасмурно, но прохладой не пахло— в изрядном количестве, проблема... стояла в полный рост. Или бросай к чертям собачьим наблюдение, или...при всем честном народе штаны снимай. Правда, честного народа набиралось немного.
В ареале 'наблюдения', ограниченном домом сорок семь 'А', двумя пятиэтажками, магазином и куском дороги, обычно тусовались пять-шесть молодых мамаш с колясками, отдельные граждане выгуливали собак, по детской площадке стайками рыбок носились одуревшие от каникул школьники. Мамаши и хозяева четвероногих друзей периодически менялись, одни заканчивали моцион и удалялись, другие прибывали, сновали туда-сюда немногочисленные прохожие, кто-то входил в подъезды, кто-то из них выходил, вдалеке мелькали автомобили. Жизнь не то чтобы кипела, но побулькивала. Улучшить момент для облегчения души и дождаться, пока окружающее пространство совершенно обезлюдеет, было нереально. Тем более, не во дворе, а скорее на прилегающей территории имелся постоянный контингент. Извечные, словно планеты, бабушки — старушки, избравшие местом дислокации скамейку около второго подъезда пятиэтажки.
Они появлялись тут едва ли не раньше Стрельцова, скапливались в количестве от двух до пяти... языков и рассасывались ближе к полуночи. Невзирая на тонировку стекол, Артём перманентно ощущал кожей их любопытные, а иной раз и подозрительные взгляды и даже где-то бабушек понимал: стоит автомобиль, в нем целыми днями почти безвылазно сидит здоровенный бездельник. Очень подозрительно. Спасибо, что в милицию не сигнализировали. Вдруг в машине злыдень какой притаился, готовый покуситься на честь и имущество пенсионерок, да и ребятишки бегают...
Гуляй поблизости от места дислокации старушек их внуки, или болтайся Артём по детской площадке, его наверняка посчитали бы маньяком. Педофилом или, вообще — геронтофилом. И тогда бы точно пришлось объясняться с представителями правопорядка. А так был шанс, что его за мента в засаде примут или за ревнивого мужа ветреной дамочки. Стрельцов хотел было нанести превентивный удар, подойти к старушкам, перекинуться парой фраз и наплести им что-нибудь про неверную супругу и любовника из дома напротив. Любовника с приметами Сергея Величева. Этим бы он сразу двух зайцев убил: и подозрения бы с себя снял, и информацию об образе жизни Величева и о вероятном времени его возвращения домой выяснил. Однако, раскинув мозгами, решил от данной идеи отказаться.
Во-первых, разговаривать лучше с одной пенсионеркой — тет-а-тет человека и обдурить проще, и втереться к нему в доверие легче, а бабульки, как назло, в количестве меньше двух-трех около скамейки не околачивалось. И рожи старушек, прости господи, ему не нравились категорически. Прямо-таки собрание мегер и мымр. А во-вторых, кто ведает, как его встреча с Величевым обернется, не ровен час, дойдет до рукоприкладства. Или еще до чего... похуже. И тогда лишние свидетели, готовые подтвердить, что '...энтот парень тем мужчиной интересовался...', ему не нужны.
Авось бабки и без разъяснительной работы не достигнут высшего градуса бдительности и не начнут в милицию названивать. Общаться с сотрудниками правоохранительных органов Стрельцову совсем не хотелось. Пообщался уже, достаточно.
Старушки ареал наблюдения не покидали, поэтому Артём испытывал страшные неудобства. О том, чтобы нагадить где-нибудь на прилегающей территории под прицелами нескольких пар бдительных глаз, и речи идти не могло, тогда бабки его точно запишут в извращенцы, и объяснений с милицией не миновать. И продолжать слежку после подобного 'акта вандализма' будет бессмысленно — старушки со свету сживут. Если раньше наряд ППС в отделение не заберет за мелкое хулиганство.
А бегать искать нормальный туалет — тоже не выход. Пока бегаешь, ищешь, появление Величева можно пропустить. А вдруг он вообще на пять минут домой заскочит и снова уедет? Ведь, судя по тому, что за несколько дней Величев в квартире не соблаговолил нарисоваться, дома он гость редкий. И когда он еще появится, вилами по воде писано. Хоть в пустую бутылку из-под минералки отливай.
Стрельцов все-таки приспособился. Терпел до последнего, а когда становилось совсем невмочь, бегал в расположенный на соседней улице институт, в котором имелся общедоступный ватерклозет, где и справлял нужду, а затем возвращался обратно. Вернее, не бегал, а сначала шествовал чинно до угла, провожаемый глазами старушек, а затем несся вприпрыжку до института. Безусловно, рисковал пропустить 'клиента', но иного ничего придумать не сумел. Да и риск сводился к минимуму — пробежка туда и обратно занимала всего от четырех с половиной до пяти минут.
Если проблема с отправлением нужды худо-бедно решалась, то другая беда изводила Артёма невероятно, и справиться с ней шансов не было. От человека, находящегося в засаде, в 'гнезде наблюдателя', в обязательном порядке требуется умение концентрировать внимание, а по этой части у Стрельцова имелись...сложности. Обладая взрывным темпераментом и весьма деятельным характером, он даже в оптимальном состоянии здоровья и пары часов безотрывного наблюдения за одним определенным объектом не выдержал бы, а сейчас, после ранения — тем более. А с учетом постоянного недосыпания и почти непрекращающегося давления на мочевой пузырь сосредоточиться исключительно на наблюдении за подъездом было выше его сил.
Полюбовавшись обстановкой около пресловутого дома номер сорок семь 'А' минут десять, Артём неизбежно отвлекался. Он постоянно ловил себя на том, что или закрывает глаза и начинает проваливаться в легкую дрему, или пытается прочитать заметку в газете, которая лишь миг назад лежала на пассажирском сиденье, или тупо пялится на дисплей приемника и крутит тумблер громкости. Причем тот момент, когда он отвлекался, ускользал от сознания. Казалось, пару мгновений назад бодрствовал, а уже чуть ли не сон приснился, газету вроде и не брал, но половину статьи успел одолеть. Похлопывание по щекам, растирание бровей и век, самокритика, изложенная сквозь зубы в непарламентских выражениях, и даже поливание головы минералкой не помогали. Вернее, помогали слабо. На пяток минут хватало, а потом все начиналось снова. Раздражение и усталость к ночи накапливались в таких количествах, что Стрельцов был готов кого-нибудь убить. Перед сном. Перед долгим и глубоким сном. И убить чрезвычайно жестоким способом. Жестоким, но желательно быстрым — когда настолько умаялся, затяжные формы членовредительства, типа колесования, подвешивания за ребро или сажания на кол, не прельщают. Скоренько, не затягивая процесс, отрезал головушку, и баиньки.
Каждый следующий день был еще тяжелее предыдущего. Искомый субъект не объявлялся, и мировосприятие, и без того не оснащенное очками со слащаво-розовыми стеклами, упало до отметки 'бесконечное уныние'. И где этот ублюдок шляется?! Он дома совсем не бывает?
Случалось, к дому подъезжали на автомобилях, подходили или, наоборот, выходили из подъезда мужики, внешне похожие на Величева. Вернее говоря, на его фотографию, которую Артёму показывал следователь. Всякий раз Стрельцов оживлялся, пару раз выскакивал из машины, как ошпаренный кот, и едва ли не бросался за 'Величевым'. Однако, приблизившись к кандидату в недруги и разглядев его с близкого расстояния, Артём убеждался, что это очередная пустышка, и человек явно не тот, что был на фотографии. Просто похож издалека.
Правда, подобным образом Стрельцов дергался только в первый день, когда еще его захлестывал азарт слежки, а уверенность в непременном появлении Величева дома с минуты на минуту была непробиваемой. На вторые-третьи сутки наблюдения Артём поостыл и прежде, чем выпрыгивать из автомобиля, стал внимательно присматриваться к человеку. Приглядевшись же, понимал, что это снова не тот.
От безделья и непреходящего дискомфорта у Стрельцова стало разыгрываться воображение. Порой ему чудилось, что он проспал Величева, и тот успел проскочить в подъезд, хотя на рассудочном уровне осознавал абсурдность подобных предположений. Самого Величева он мог проворонить, но машину — и первокласснику ясно, что бандит не пешком притопает — никак бы не пропустил. Не на такси же он приехал. А даже если и на такси, или браток его подвез в то время, когда Артём по нужде в институт бегал, не сидит же он дома безвылазно. Это же не библиофил и не поклонник латиноамериканских сериалов, а самый настоящий бандит, со слов следователя, активный член преступной группировки, и большая часть его жизненных интересов, несомненно, сосредоточена вне четырех (или сколько там их?) стен собственного жилья. Представить, что подобный тип сутками просиживает дома, было очень сложно. И разыгравшееся стрельцовское воображение пасовало.
А еще Артёму иногда казалось, что Величев вообще не приедет или, если желаете, не придет. Уехал подлец в солнечные края пузо греть, а Стрельцов будет возле опостылевшего подъезда сидеть безвылазно и безрезультатно. Пока не посинеет или с катушек не сорвется. Или то и другое вместе. В самые же тяжкие минуты отчаяния Артёму мнилось, что он неправильно понял Данильца, или же тот его обманул. Или же забыл черты лица с показанной следователем фотографии. И он начинал судорожно вспоминать, что именно сказал ему следователь, мысленно воспроизводить увиденный в прокуратуре портрет. Вспоминал, воспроизводил — лицо врезалось в память намертво — и успокаивался. Ненадолго.
Поскольку едва минула утренняя часть дежурства, и сонливость отступила, а всех прелестей 'засадного сидения' на сегодняшний день Стрельцов еще не успел вкусить, его моральному и физическому состоянию можно было присвоить степень...средней паршивости. Сейчас Артём находился в промежуточной стадии медленного закипания, между раздраженно-активным оптимизмом с элементами самовнушения (...ну, вот сегодня точно повезет, явится...) и бесконечной безысходностью, подкрашенной агрессией ко всему сущему (...никто не придет, я сижу здесь напрасно! А эту старуху, которая пялится на машину третий час, я удавлю, аки Моську!).
