Это была вторая попытка женщины освободиться. Первый раз она только кричала, стараясь превратить невнятное мычание забитого кляпом рта в просьбу о помощи. Не вышло, конечно. Человек, позвонивший в дверной звонок, ушел, не дождавшись ответа. А они продолжали раскачиваться в подвешенном состоянии.
"Погладить ее что ли?"
Идея показалась заманчивой, даже если принять во внимание, что она снова начнет сопротивляться. Но в этом брыкании было нечто притягательное. Более того, это нечто было настолько притягательным, что Сашка начал подумывать о своих скрытых и весьма опасных наклонностях.
"Никогда не занимался этим на качелях".
Хоть и предупреждал его Алекс, чтобы он поменьше фантазировал, но деваться было некуда, фантазии так и лезли в голову. Если бы он мог засмеяться, то обязательно это сделал бы, а так у него получился только свинячий хрюк, и в восторге от него он не был.
Чесалась пятка, затекли руки.
"Он просто гад, — решил для себя студент. — Сказал, что не надолго, не надолго. Скоро приду. И где он шляется?! ... Почти половину суток в связанном положении. Конечно, в приятной компании. Зато в такой неудобной позе. ... Надо полагать подобные же проблемы у нее".
То, что его общество женщине приятно, Сашка сомнению не подвергал. В конце концов, у нее не было выбора.
Мысль о том, что не худо было бы помочь ей освободиться, приходила парню в голову, но он не мог быть уверен в том, что она окажется благоразумна и миролюбива для совместных действий в дальнейшем. Вопрос сводился к мере доверия. Как начал догадываться студент, в его положении доверие слишком роскошная вещь, которая ему не по карману. Этот мир, эта планетка, эта реальность слишком непредсказуемы, для того чтобы кому бы то ни было доверять.
"Ну почему я?"
Была у него думка относительно параллельной реальности, однако после событий в дворянском собрании он стал догадываться, что не все так просто. Вот, например, как можно объяснить, что в его руках оказалась "лентяйка" от телевизора и он, лежа на мягких подушках, переключал каналы? Алекс молчал. Спрашивать других? Так ведь за сумасшедшего сочтут, и Сашка был совсем не уверен, есть ли у них здесь дурдома и, если есть, насколько они комфортабельны.
Самая шальная идейка прокралась к нему в голову совсем недавно. Он провел связь между всеми странно-непонятными событиями, произошедшими на его глазах, и собой. Его смутная догадка базировалась на сообщении от неизвестного дядьки, когда он дрожал от страха, сидя в подсобке "Макдональдса".
"Как он там умничал? ... Какой-то там Хай Дегер говорил, что... Все, что существует, мы создаем сами".
Пятка чесалась все сильнее и сильнее.
Он подумал, что попытаться представить себя в качестве властителя дум и судеб человечества слишком сложно и, наверное, долго. Решил представить себя свободным. Просто свободным, то есть не связанным по рукам и ногам, а вольным делать все что угодно. Например, он сейчас очень даже с большим удовольствием разлегся бы на двуспальном ложе, чуть повыше которого они висели. Нет. Сначала он хотел напиться воды... лучше сока, холодного, прямо из холодильника.
В голову налилось огромное количество видов минеральной воды и гигантское разнообразие соков и лимонадов. Двуспальная кровать в его представлениях разрослась до размеров аэродрома, по бокам которого, вместо вышек управления полетами, торчали золотые ангелочки и глупо улыбались. И еще ему не давала покоя притягательная женская окружность, прижатая к его ягодицам. Так и лезла в голову.
"Черт бы ее побрал! ... А ведь я, дурак, в отличие от нее не сопротивлялся, когда меня связывали. — Сашка представил, как он разбивает о голову Алекса расписной фарфоровый кувшин с цветами, стоящий в углу комнаты. — Романтика, блин".
Закрыл глаза. От напряжения закружилась голова, показалось, что вот-вот потеряет сознание. Вспомнилась "свобода слова", которая в его понимании стала вполне конкретным желанием освободиться от кляпа во рту.
"Только вот что я с ней буду делать? — задался вопросом Сашка и понял, что со свободой не получилось. — Нужно представить что-нибудь осязаемое, практическое, а главное полезное".
Бритву или нож — две наиболее полезные вещи в ситуации, когда связаны руки и ноги, — студент представил, как тонкий самурайский меч... Нет, не меч, а обрубок от меча, но очень острый обрубок прикасается своим блестящим лезвием... даже в темноте блестящим, лезвием к веревкам. ... Нет, не так. Обрубок должен быть в его руках, и он осторожно начнет резать путы так, чтобы не пораниться.
Представлял он эту белиберду самым тщательным образом, в деталях и подробностях. Несколько минут ничего не происходило, а потом он рухнул на ковер и довольно больно ударился коленками.
* * *
"Получилось! Получилось! Айв гад зе пауэр!!!"
Связанная женщина осталась мычать на крючке для люстры.
Чудесным образом у него развязались ноги и почти сразу руки. Кляп он хотел вытащить самостоятельно, но одеревеневшие пальцы не слушались, пришлось ждать, пока они отойдут. Сашка решил, что прежде всего он, наконец-то, почешет пятку.
— Все нормально?
— Я... — В горле все пересохло, страшно хотелось пить.
— Извини, извини. Я уже привык, что от тебя одни неприятности и принял меры.
— Я... Ты... Гад. ... Думал, что не придешь.
— Мог и не прийти, — согласился Ловец, на руках, лице и одежде которого студент увидел запекшуюся кровь. — Ты здесь не хулиганил?
— Нет! — рявкнул Сашка и присосался к графину с водой.
Ловец подождал, пока студент утолит жажду, и спросил:
— Уверен?
— Да, — парень ответил, стараясь, чтобы голос звучал с прежним чувством.
Ловец принялся снимать с крючка женщину-почтальона. Он посадил ее в мягкое кресло недалеко от кровати. Наученный горьким опытом, Ловец был очень осторожен и поэтому благоразумно не стал ее развязывать и вынимать изо рта кляп.
— Ну, чуть-чуть, — сознался Сашка. — Немножко баловался... Руками.
— Чем бы дитятко не тешилось...
— А что? Что-то случилось?
— Случилось, случилось, — "успокоил" его Ловец. — В окно выгляни, только осторожно.
Сашка послушно подошел к окну и посмотрел из-за занавески.
По улице бегали солдаты. Много солдат. Не те, к которым за последнее время он привык (с копьями, щитами или с мушкетами), а всамделишные, то есть в полукруглых касках, мундирах узнаваемого темного зеленого цвета и автоматами. Что-то кричали. Широкую проезжую часть перегородил гусеничный тягач, недалеко стояла пара трехосных грузовиков. Расчет артиллеристов разворачивал пушку с дулом длиной с фонарный столб. Связисты тащили катушку с проводами.
— По Рейхстагу, — прочел студент надпись на стволе орудия.
— Ну как, ничего не напоминает? — поинтересовались из-за спины.
— Кажись наши.
— Ваши?
— Ага, мои, — промямлил парень и признался себе, что ничего не понял.
— На соседних улицах то же самое.
— Да-а-а? — слегка обалдел Сашка. — Слушай, Алекс, у вас тут Рейхстага нет?
— Нет.
— Честное пионерское — это не я. — Ему показалось, что в этот раз несколькими отеческими оплеухами может не обойтись. — Я такое никак не мог придумать.
— Может быть, расскажешь поподробнее?
— Не знаю я ничего... Написано по-русски, орут вроде тоже по-нашему, но... Понимаешь, они вроде как бы уже умерли. То есть это... Их нет... — Сашка ни сколько не сомневался, что те, кто суетился на улице, чувствуют себя очень даже живыми.
Он еще раз посмотрел вниз и увидел ту же самую картину, только артиллеристы уже развернули орудие и принялись раскладывать на брезенте снаряды, навинчивая на них боевые головки.
— Ну, они воевали когда-то давно, еще до моего рождения, и даже, типа, победили. В общем, их здесь быть никак не должно.
— А тебя должно?
— И меня вроде тоже.
— Тоже да?
— Нет. — Парень сокрушенно вздохнул и потупился.
Ловец сделал вид, что все понял, кивнул и вытащил кляп изо рта почтальона.
— Ах ты сволочь! — поблагодарила она за оказанную любезность. — Развязывай меня быстро! Ты хоть понимаешь, что с тобой сделают!?
Сухое горло надорвалось от высоких тонов, и она закашлялась.
— Мне так страшно, что я, пожалуй, посмотрю на твое поведение. — Ловец налил воды в стакан и помог ей напиться.
— Я в туалет хочу, — сообщила женщина.
— Поговорим, и сходишь, — обещал Ловец.
— Да мы тебя живьем зажарим! — Женщина была очень вспыльчива и полностью оправдывала мнение о жгучей безудержности брюнеток.
— Мы?
— А ты думал, что я здесь одна работу работаю?
— Извини, конечно, но ты же все равно не разрешила бы остаться на квартире моему студенту.
— Твой мальчишка просто извращенец! Я его вместе с тобой на один сук повешу, — пообещала почтальон в уже гораздо более спокойной форме, уточнив, что сначала поджарит, а потом повесит.
— Вот и я говорю. По инструкции ты не уполномочена предоставлять убежище. Ты ведь у нас просто безмолвный почтовый ящик.
Полевой работник явно лукавил, но его заляпанное грязью и кровью лицо выражало исключительную мужественность простого парня, попавшего в неприятную ситуацию и готового взять на себя всю ответственность за происшествие.
— Посуди сама, куда я дену мальчишку с его странностями в городе, в котором военное положение?
— Я все понимаю, дорогой, но хочу довести до твоего сведения... Да пошел ты!
— Сейчас вместе пойдем. — Ловец пришел к окончательному выводу, что повременит ее развязывать.
— Ребята, если мы должны пойти, то пойдемте прямо сейчас, — встрял Сашка. — К нам гости идут.
Снизу долетел звон бьющегося стекла. Пехота занимала высокие здания по улице, обеспечивая артиллерийскую позицию и свои фланги. Прозвучали несколько автоматных очередей. Как понял парень, привратник попытался оказать сопротивление, которое было с успехом подавлено.
— У меня одна просьба, — обратился к женщине Ловец. — Когда я тебя понесу, будь столь же безмолвным почтовым ящиком, как об этом написано в инструкции.
— Куда это? — спросила удивленная почтальон, уже свисая с широкого плеча мужчины.
— Как получится.
С лестницы доносился топот сапог и крики. Сашке показалось, что происходящее стало напоминать советские фильмы про войну, где краснозвездные герои спасают девочек и европейские культурные ценности. Очень хотелось, чтобы спасли заодно и его, как-никак все же русские люди.
Снова послышались автоматные очереди, этажом ниже грохнула граната.
— Алекс, пошли быстрее, — попросил Сашка, открывая дверь, ведущую на служебную лестницу.
Уходили уже знакомым путем, через маленькую рабочую подворотню, где сгружали уголь и дрова для отопления, работали прачки, ходили слуги. Здесь было спокойно до тех пор, пока не выстрелила пушка. Бабахнуло так, что во всем доме полетели стекла. Да что там в доме, наверное, во всем квартале целых окон не осталось. Добрая их часть осколками посыпалась на голову беглецам, и только наличие дровяного козырька спасло от тяжелых ранений.
Недалеко прозвучал еще один выстрел, потом еще два подряд.
Они побежали.
Фонари в квартале не зажгли. Служба фонарщиков посчитала, что разворачивающиеся события позволяют им иметь нерабочий день, а вернее ночь. Не горели огни и в окнах домов. Один из самых благополучных районов столицы превратился в каменное ущелье бессветных домов, гремящих хрупким стеклом.
Орган из четырех орудий остался позади и чуть в стороне.
Улица, уводившая их к окраине Рокана, была еще не занята, и, кроме неизвестно откуда появившихся испуганных бродячих собак, они никого не встретили. Под ногами скрипело битое стекло. Лишь когда они подошли к перекрестку с одним из главных городских проспектов, послышалось урчание моторов.
— Может, сдадимся, — предложил студент. — Я попрошу их отвести меня к главному, а дальше объясню все как есть.
— Ты мне-то объяснить ничего не можешь, а что ты этим скажешь?
— Скажу, что, мол, свой. Типа тудыма сюдыма. Имею важные сведения для командования.
— Я пробовал. У меня сложилось впечатление, что эти вояки сначала стреляют, а потом думают.
Они оба осторожно выглянули из-за угла. То, что увидел Ловец, осталось неизвестным. А вот Сашка углядел танк "Т-34" и несколько мотоциклов с пулеметами. В общем, все те же советские освободители. Они заняли верхний конец проспекта, сбегающего по пологому склону одного из городских холмов, и оборудовали позиции.
— Значит так, — решил Ловец. — Бежим в ближайшую подворотню. Все сразу. На открытом пространстве не останавливаться. Если повезет, они нас в темноте вовсе не заметят.
— Кто это "они"? — подала голос почтальон, которой развязали ноги.
— Спроси, что полегче. — Ловец разорвал ее длинную юбку, обнажив весьма стройные ноги. — Ты же слышала, как Сашка что-то промямлил.
— Я ничего не поняла.
— Ну я же объяснял, что это...
— Да заткнись ты. — Женщина посмотрела на проспект.
— И как? — поинтересовался Ловец, ломая каблуки на ее туфельках.
— Если честно, то нас этому не учили.
— По-моему, служба почты работает без привлечения специалистов, проходящих специальное обучение. Или за время моего отсутствия произошли революционные перемены? — Лицо полевого агента вновь выражало первозданную простоту благородного рыцаря.
Женщина вопрос проигнорировала.
— Сейчас меня больше всего интересует, куда делись воины Великого Похода. — Она позволила своему конвоиру завязать разорванную юбку вокруг талии.
— А вот меня это занимает гораздо меньше. Действуем, как договорились. Готовы?
— Бежим после трех зеленых свистков вверх, — пошутил студент, которого живо интересовали прелести брюнетки, но в данный момент больше теоретически, нежели практически.
Ему показалось, что у него все "перегорело".
— Пошли, — сказал еле слышно Ловец.
Чтобы не бояться, Сашка представил себе, что они участвуют в забеге по предмету "физподготовка". Сверхкороткая дистанция, не больше двадцати метров. Это тебе не марафон и даже не стометровка. Раз и готово.
Раз... и вдоль улицы полетели пули.
Как оказалось, настоящий пулемет трещит совсем не так, как в кино. Если бы Сашку попросили передать этот звук, который он запомнил на всю оставшуюся жизнь, то у него получилось бы нечто вроде: "Тщу-тш-тш-тш-тш... Взщ-взщ-взщ". Самое страшное, что пролетающие недалеко шмели были металлическими и смертельными. Несколько пуль, рикошетом, отскочивших от каменного угла дома, просвистело над самой головой.
— Прапорщик выстрелил в воздух и не попал, — хохотнул Сашка. Хотел, чтобы получилось весело, но вышло истерично.
— Нормально все, — успокоил Ловец. — Нормально.
Они, не снижая темпа, начали петлять по подворотням.
Безумно лаяли собаки, из разбитых окон высовывались разбуженные горожане, орали дети.
— Что происходит?
— Боги, за что вы нас?!
— Мама! Мне страшно!
— Никитчук, зараза! Ты на кой ляд там поставлен!
Застрекотал автомат. Человеческие крики стали быстро смолкать, только маленькие, совсем маленькие дети надрывались с прежней силой.
