-Мелкий недосмотр, с вашей стороны, дети мои. Сохранилась одна пленка, негативы. И тот, кто сделал ее, вовсе не враг, а из самых лучших побуждений, "для истории" оставил фотографии себе. А после не сдержался отдать их, нет, не в газету, это ведь было запрещено! — а для выставки в витрине "Лючии", где вы, синьора, шили платье, кстати оно очень вам идет. Тут уж пришлось вмешаться нашей Службе, так что не извольте беспокоиться, фотографии изъяты. А дальше — нам легко было сопоставить словесное описание той, кто удержала Киев под рукой Маршала Сталина, и одну из персон на фото. Как и то, что пока вы, сеньор Смоленцев, воевали в Галиции, ваша супруга отбыла из Москвы вместе с Лазаревой — вероятно, проходя у нее школу, как издавна заведено и у нас? Кстати, синьора, позвольте полюбопытствовать, ваш ранг в "Рассвете" ведь уже не "нумерарий" (прим. — полноправный рядовой, в католических орденах, или "Опус Деи" — В.С.), а "сержант", как к вам обращался ваш супруг?

Да, попам палец в рот не клади! Почти тысяча лет традиции и опыта тайной службы, перед ними британская разведка, это как дети. Причем сильная их сторона, это даже не штучки в стиле плаща и кинжала, а аналитическая работа, разрозненные казалось бы факты собрать, сопоставить, выстроить в цельную картину. А ведь это, если подумать, гораздо сложнее — боевиков натренировать можно относительно быстро, а вот аналитиков, причем так, чтобы это стало Системой? Однако хреновая жизнь у нас теперь выходит, как получили новый уровень важных государевых людей — это теперь на своей же территории расслабиться нельзя, и постоянно физиономию скрывать? Так крыша поедет точно, ну нельзя постоянно жить, как на задании, вот не пойму как "штирлицы" за границей держались, это придется маску частью себя сделать, чтоб держать без напряга — не притворяться, а реально стать бизнесменом, или офицером гестапо, по внутренней своей психологии? Так наверное, изменники-перебежчики и возникают — или дома, с нервным срывом, в дурдом! Нет, я точно "спринтер", пройти, найти, уничтожить, вернуться — и на большее не способен, просто представить себя не могу!

А "сержантом" своего Галчонка я уже здесь как-то назвал, в номере, даже в постели — и ведь одни мы были! Значит, там и у стен уши есть, учтем! И Лючия кажется тоже поняла, покраснела, смутилась — представив, что еще слышали святые отцы. Она ведь католичкой у меня остается, а по их учению, плотские радости, это грех — она же, попробовав, явно во вкус вошла, причем привычку имеет, в процессе кричать, да так, что наверное, на соседнем этаже слышно — или стены в "Гранд-отеле" по-старомодному толстые, из уважения к конфиденциальности клиентов? Одно утешает, микрофоны (а то и слуховые трубки) могут быть — а вот видео не изобрели еще, и кинокамеру скрытой ну никак не сделать. Или Святейшество нам так деликатно и ненавязчиво намекнул, чтобы не грешили? Так интересно, а как по мнению Церкви люди "плодиться и размножаться" должна, как Иисус велел? Хотя, вот по общению, ну не похожи церковники на тупых ортодоксов, "что не укладывается, на костер", мягко стелят, ненавязчиво убеждают — как Папа к нам обращается, "дети мои", а это ведь признак, старший к младшим, так в Европе даже у королей и всяких там герцогов было заведено?

-Я веду с вами этот разговор, дети мои, скорее не как глава Церкви, а как кардинал-камерленго (прим. — у католиков, "зам.Папы по безопасности и силовым структурам", подчиняющийся непосредственно ему, непосредственный начальник для "Опус Деи", Инквизиции, Жандармерии Ватикана. Однако же Папа Пий XII, при своем избрании, никого на этот пост не назначил, лично исполняя эти обязанности — В.С.). Согласитесь, что для пользы дела будет лучше, если Святая Конгрегация, и Орден Рассвета установят более тесную связь? Чтобы избежать например, прискорбных случаев, когда люди, находящиеся в компетенции одной из сторон, становятся фигурантами дел другой? Понятно, что решать будет не вы, а такие как Лазарева, или кто-то еще рангом выше — но вы сумеете передать мою просьбу. А дальше, все в руках Божьих!

Передадим, само собой! Даже ждать нашего возвращение не придется — завтра же с утра наведаюсь в советскую военную миссию, информация в Москву шифром уйдет, или по ВЧ. Однако вернемся к тому, с чего начали — что с Доном Задницей делать?

-Справедливый суд Церкви, дети мои. И думаю, что результат для него выйдет как бы не хуже, чем быть вами убитым — только ко дну пойдет он не один! После чего в Ватикане грядут перемены, и на Юге тоже кое-что пойдет по-иному. То, что планировалось нами на гораздо более долгий срок — однако вы, синьора, весьма ускорили процесс, за что вам будет огромная благодарность и от Церкви, и от народа Южной Италии, избавленного от ужасной тирании. И вы, синьора, надеюсь, согласитесь участвовать в процессе, свидетельницей обвинения? Мы укажем вам, что говорить — правду, и ничего кроме правды! И пожалуйста, не забудьте исповедаться у отца Антонио. Столь долго не быть на исповеди — грех для истинной католички! Что же до синьора Виццини — то сумеете ли вы доставить эту персону в Рим живым и невредимым, если он убоится приехать сам?

Без проблем нет — если решите, что добровольной явки с повинной не ждать, все организуем. Хотя Дон Задница занял в отеле весь этаж, служебная лестница и чердак остались вне зоны охраны. И было установлено, что Дон в своем номере спит все же один. Скунс с Рябым спускаются на веревках с крыши, проникают внутрь (тихо вскрыть запертое окно мы умеем), пакуют объект, и грузят вниз (шестой этаж, но не небоскреб, нейлоновый шнур должен выдержать). Внизу уже ждут наши с транспортом, ну а у Рябого со Скунсом три пути отхода, обратно на чердак, или до земли, или, если аварийно, до четвертого этажа (номер там сняли наши люди). В темпе везем объект в порт, вернее на его окраину, где рыбаки швартуются, там тоже ждут уже, готовые немедленно отдать швартовы — флота у карабинеров еще нет, но на крайняк там ДШК в трюме, а уж совсем на последний случай, в море "на учениях" отряд Средиземноморской эскадры, эсминцы "Сообразительный" и "Беспощадный", вышедшие из Специи.

А Дон — сам в Рим приехал. Не дал нам попробовать его спеленать. Даже жалко.

Рим. 20 октября 1944.

Кардинал Луиджи тщательно продумывал тактику защиты на предстоящем процессе — было очевидно, что отрицать сам факт встречи дона Калоджеро с сержантом Винченцо глупо и опасно. Слишком многие знали о внесении имени отца Лючии в списки подлежащих задержанию — таможенники, карабинеры, мафиози, несколько сотен человек — и, рассчитывать на то, что все они будут лгать под присягой, причем, не государству, а Церкви, было крайне глупо. Мало этого, в том случае, если бы такое каким-то чудом случилось, надеяться на то, что эти люди сумеют убедительно лгать, отвечая на вопросы братьев доминиканцев, было и вовсе детской наивностью — кардинал Лавитрано прекрасно знал историю церковных орденов, в частности, историю ордена 'Псов господних', или, по латыни 'Домини кане', столетиями занимавшихся, в том числе, инквизиционными расследованиями, и, естественно, накопивших в этом многотрудном деле колоссальный опыт.

Следовало говорить правду — почтенный синьор Калоджеро Виццини был оскорблен высказываниями синьоры Лючии Смоленцевой в свой адрес, и не счел нужным скрывать свое негодование; поэтому, когда синьор Винченцо попал в пределы досягаемости синьора Виццини, он был задержан и доставлен на аудиенцию — и, синьор Виццини, с глазу на глаз, как и подобает мужчине, высказал синьору Винченцо свое возмущение поведением его дочери.

Избиение синьора Винченцо? Да, люди дона Калоджеро действительно сделали это, но исключительно по собственной инициативе, о чем синьор Виццини искренне сожалеет. И виновные им уже наказаны!

Кардинал еще раз пригубил вино. Логика защиты казалась безупречной; сицилийский дон, не желая объявлять войну женщине, потребовал извинений от ее отца, как от главы семьи. И что с того, что дон Кало, глава Мафии (глупо было бы пытаться изобразить его мирным крестьянином), если его обвиняют в ереси, и где тут усматривает оную Высокий Трибунал? Криминал, при всей предосудительности, ересью не является, разбойник может быть глубоко и истинно верующим человеком — и за свои дела быть судимым сугубо уголовным судом! А Трибунал Конгрегации защиты веры по обвинению в ереси обязан его оправдать.

Кардинал позволил себе еще один глоток вина — единственное, что не нравилось лично ему, это факт, что согласно стародавней традиции, важным доводом в пользу обвиняемого было ручательство приходского священника в том, что его духовное чадо является добрым католиком, никоим образом не впадавшим в ересь. В данной ситуации, такое ручательство надо было давать ему, кардиналу Лавитрано — и если обвинение все-таки будет доказано, у ручавшегося священника возникнут очень большие проблемы. Но, если он отказывался поручиться за дона Кало, неизбежно возникал вопрос — о, конечно, Вы вовсе не обязаны это сделать, Ваше Высокопреосвященство — но, значит, Вы не уверены в том, что синьор Виццини является добрым католиком?!

И что в итоге? Доказать, что синьор Виццини является главарем мафии, обвинению не составит ни малейшего труда, что уже создаст Лавитрано и его сторонникам серьезные проблемы, поскольку одно дело, когда о том, что власть Юга держится на лупарах сицилийских мафиози, пишут левые газеты — и, совсем другое, когда это же устанавливает Высокий Трибунал. Но если к этому добавится еще, что кардинал-архиепископ Палермо отказался ручаться за то, что дон Кало является добрым католиком — прежние проблемы даже не удвоятся, а, скорее, удесятерятся.

И кардинал Луиджи с неохотой констатировал, что ручаться за дона Ослиное Дерьмо придется. В худшем случае это не сможет сильно увеличить количество неизбежно свалившихся на его седую голову бед, в лучшем же — резко увеличит шансы на победу над людьми Папы.

В это же время дона Кало, благополучно добравшегося до Рима, и заключенного, "ради его же безопасности", в весьма комфортабельную камеру, больше похожую на номер в лучшем отеле, бросало то в жар, то в холод — до него только сейчас в полной мере дошел весь ужас ситуации, в которой он оказался. После беседы с кардиналом он, придя в себя, кинулся к друзьям покойного брата, чтобы проверить информацию, любезно сообщенную ему Его Высокопреосвященством — в сумасшедшей надежде, что произошла чудовищная ошибка, хотя умом понимал, что на таком уровне, на котором работал кардинал Лавитрано, таких ошибок не бывает — увы, очень скоро все подтвердилось, благо у друзей его брата имелись свои друзья, в том числе, и в Латеранском дворце, и в Конгрегации защиты веры. Информация пугала до холодного пота — ход расследования по его делу регулярно докладывался генеральному магистру ордена доминиканцев Мартену Жилле и генеральному викарию ордена иезуитов Норберту де Буану. При всем своем непробиваемом провинциализме, попросту не дававшем дону Калоджеро оценить масштаб угрозы, исходящий от спецслужб СССР — ну в жизни ему не доводилось сталкиваться на узкой дорожке ни с советскими разведками, ни с разведками других великих держав, и весь его опыт противостояния с государственной машиной исчерпывался проблемами с полицией, карабинерами и финансовой гвардией, легко решавшимися за счет вручения толстой пачки купюр — что такое ордена РКЦ, он, хоть и очень приблизительно, представлял.

Друзья его брата объяснили ему, что возбуждение такого дела, против него лично, невозможно без санкции Его Святейшества — то есть, он ухитрился перейти дорогу лично Папе! Оказывается, кардинал Лавитрано, сколотив сильную группировку иерархов Церкви, копает под Его Святейшество с усердием американского экскаватора — ну а Папа с активнейшей помощью своих сторонников, в числе которых неожиданно оказались и русские, делает все от него зависящее, чтобы жизнь членов группировки Лавитрано была дорогой, усыпанной не лепестками роз, но их стеблями, не считая нужным останавливаться ни перед чем. Соответственно, он, Калоджеро Виццини, является зерном пшеницы, угодившим между мельничными жерновами.

От таких известий у дона Кало потемнело в глазах — что бывает с маленьким человеком, оказавшимся посреди вражды сильных мира сего, он знал не понаслышке. Мало этого, для него шоком было осознать, что вся власть, все влияние, которых он десятилетиями добивался на Сицилии, щедро проливая свою и чужую кровь, для этих персон значат не больше, чем щепотка муки, развеянная по ветру — и кардинал, и Папа сделают с ним все, что захотят, в точности так, как он мог сделать все, что угодно с каким-нибудь крестьянином или левым агитатором. Он боялся признаться в этом самому себе — но вся его жизнь, потраченная на то, чтобы вырваться из бедности и ничтожества, была, выходит, прожита зря — если в молодости его, крестьянского паренька, мог стереть в порошок сержант карабинеров, то, в старости с ним, доном мафии, могли сделать то же самое Папа или кардинал Лавитрано — и этому абсолютно ничего нельзя было противопоставить. Вот это ощущение своего бессилия и было настоящим ужасом, от которого трясло этого смелого, с сильной волей, человека, много раз подавлявшего свой страх, когда ему приходилось идти на картечные выстрелы из лупар и ножи врагов.

Еще хуже этого было понимание того, что если раньше он рисковал только своей жизнью, то теперь, вступив в игру, предложенную ему кардиналом Луиджи, он подставил весь свой род — в случае, если его признают еретиком, всей его родне придется уезжать из Сицилии куда угодно, лишь бы там не оказалось земляков, которые никогда не забудут того, что один из Виццини впал в ересь. Проще говоря, его родственников вырвут из родной почвы и бросят засыхать на чужбине.

Дон с ненавистью вспомнил казавшийся очень давним разговор с кардиналом Лавитрано, в котором тот убеждал его, и убедил — взять на себя всю тяжесть реальной власти на свободном от коммунистической заразы Юге, пользуясь и поддержкой уважаемых людей Юга, и Церкви, и самой сильной державы мира, каковой, несомненно, являлись США. Вот только не сказал, что он, Дон Кало, является в этой партии не более чем одной из карт, которую сдадут не задумываясь, когда настанет срок. И когда кардинал пришел в очередной раз, со своими инструкциями, как ему, Дону Кало вести себя на процессе — о, как хотелось ударить этого лгуна и лицемера по голове чем-то тяжелым, или вцепиться в горло и придушить? Останавливало лишь осознание того факта, что тогда он сам покойник, без вариантов — да еще тут и в самом деле могут про аутодафе вспомнить, как Муссолини, и ведь уже все говорят, что дуче даже последнего милосердия не оказали, не задушили, до того как костер зажечь! Наверняка этот плут кардинал лжет и сейчас, ведет какую-то свою игру, где жизнь и честь его, дона Виццини, отнюдь не является приоритетом! А есть ли выбор, не слушать лживых указаний, как вести себя тогда?

Ну что ж — остается все отрицать! Никто не слышал его разговор с эти злосчастным Винченцо — знал бы заранее, приказал прирезать в подворотне, мало ли в Неаполе бандитов, он-то здесь причем? Хорошо, свидетелей не осталось, кардинал милостливо позволил отдать распоряжения, жаль конечно парней, но "солдаты" и должны умирать за своего Дона! И все же суд слабее его, Дона, правосудия — поскольку требует улик и доказательств там, где казалось бы, ясно и так! Или воля Папы и кардинала Луиджи (с учетом всех, кто за ними стоит) примерно равны, и каждая из сторон пытается добиться перевеса?