Сложив всё в одну горку, Лён принялся перекладывать кристаллы в круг, образованный лентой символов. Ему хотелось знать, сколько ещё тут не хватает. Осколок за осколком перекладывая внутрь круга, он считал вслух, чтобы не ошибиться. Перевалило за первую сотню тысяч, и он устал произносить слова. На второй сотне тысяч у него село горло, и он уже только шевелил губами, а оставшаяся куча была немаленькой. Чем дальше шёл счет, тем более он испытывал радости, а под конец к нему пришло ликование.
— Двести девяносто девять тысяч девятьсот девяносто девять, — прошептал он пересохшими губами.
Не хватает всего одного! Того-единственного, что унёс Пантегри! Вот это здорово! Не думал он, что этот момент наступит так скоро! На волне радости его осенила гениальная идея.
— Вы не представляете, ребята, как я вас обставлю! — проговорил он слегка охрипшим голосом, представляя себе ликование в Совете Дивояра.
Затем проскочил прыжком стену из камней, увитую лианами, и уже на ходу обернулся и послал пасс, превративший всё это растительное богатство в камень — не нужно ему, чтобы эти растения раскачали и развалили со временем блоки хранилища.
Улетая на своем Грифоне с Рауфнерена, он уже раздумывал о том как поступит дальше — он обставит дивоярцев, вернувшись в прошлое, и добудет последний кристалл на той замороженной планете до того как на свет родится Пантегри и его приятели-жаворонарцы!
* * *
По выходе из убежища в холме, особенное ощущение времени, которое становилось ему с каждым разом всё более доступно, подсказало, что в той точке, откуда и покинул прошлое. То есть по времени он снова там, откуда ушёл — почти в тот же час. Он может, если пожелает, отправиться и остановить Юги от проникновения в Дерн-Хорасад, чтобы тот не похитил шар с кристаллами. Но не сделает этого, чтобы не нарушить уже сложившихся событий, иначе покатится ком изменений, наматывая на себя новые витки перемен, и кто знает, что получится в результате там, в будущем. Он пришёл сюда за последним кристаллом, чтобы проникнуть на ледяную планету из прошлого и надёжно опередить Пантегри. Но была ещё причина. Которая побудила его забраться так далеко: он не посетил Нияналь в прошлый раз. Тогда разговор с Гомониилом настолько отвлёк его, что он забыл про своих девочек. Теперь же он пришёл в тот срок, как договорился со своей женой.
Сначала к ней, потом уж за кристаллом — никуда тот не убежит. И Румистэль свистнул в небо, зная, что зов будет услышан — его дракон Лахайо всегда настроен на зов своего хозяина. И вот крупный белый дракон опускается перед ним на холм, и далее несёт своего хозяина к волшебной весенней долине, где ждёт его Нияналь. Он снова её видит — она выбегает из замка и машет ему белым шарфом: как встреча вечно юных влюблённых, которых время не касается. Они никогда не состарятся и не умрут, но придёт день, и будет это не скоро, ох не скоро! когда они решат рука об руку начать новый жизненный цикл и воплотятся в новых бессмертных телах.
— Я знала, что ты не опоздаешь! — воскликнула она с оживлением, которому предшествовало сорокалетнее терпеливое ожидание.
— Да, и мой дракон готов нас нести! — ответил он, глядя в эти яркие зелёные глаза. Он не хочет снова долгого путешествия на лошадях — это так скучно! К чему это промедление?! Летим прямо сейчас!
Она села на оперённую мягкую спину дракона позади него и крепко обхватила его руками. Он не позволит ей упасть с высоты и охватил себя и её серебряной пеленой защиты, связав их двоих одной нерасторжимой сетью. И сам смеялся, слыша её веселый смех.
Поплыли внизу знакомые уже пейзажи — он столько раз летал между садом Ниянали и горой! На востоке занималось утро, и величественный Дивояр плыл в небе на своем волнующемся светом облаке. И всё было чудесно. Их девочки уже взрослые девушки к этому времени. Он сам будет их обучать всему. Когда всё окончится, он оставит все дела и будет с семьёй.
— Нет, Румистэль, — смеялась Нияналь у него на спиной, — они обе новые, молодые души. Они только народились, они не могут обладать нашими силами в той мере, в какой ими владеем мы. Даже по меркам людей-магов они слабые волшебницы. Им предстоит прожить несколько воплощений прежде, чем они станут подобны нам, древним бессмертным.
— Ну пусть так, — соглашался Румистэль, видя перед собой конец пути — вершину холма.
Это всё равно прекрасно, потому что они с Нияналью родили для эльфийской расы целых две новых души! Это так редко происходит у них, у эльфов.
Они высадились на холм, сияющие от ожидания встречи. И Румистэль приказал порталу дворца принять их. Когда он утром вышел отсюда, то совершил перенос из будущего. Теперь же, когда он снова войдёт в холм, там будет прошлое: холодное, неосвещённое пространство за окном, и лишь дворец будет жить своей жизнью, ибо Грифон сумеет обставить жизнь девочек весело и интересно. Он отличный учитель и воспитатель, этот старый слуга, хотя и просто биоформа.
Когда ничего не произошло, он немного растерялся: может, думал о другом и плохо сосредоточился? Тогда собрал волю и приказал захватам главной башни раскрыться и принять их. Ничего.
— Что случилось? — удивилась Нияналь и попыталась сама раскрыть холм.
Что-то препятствовало им, и проход не открывался — ни сверху, ни снизу, и вообще ни с какой точки. Холм наглухо перекрыл им путь в Рагноу.
Он только утром беспрепятственно пользовался им! Отчего же теперь этот древний его дом не повинуется ему. И пришло на ум то страшное воспоминание, которое он пытался изгнать из памяти, как нечто совершенно невозможное: та враждебная жизни пустота, которую он ощутил, когда пытался проникнуть в холм, чтобы остановить Гедрикса. Как оно вообще могло быть?! Это был не просто выключенный мир и даже не холод космического вакуума. Это было отсутствие пространства — там не было ничего! Как лимб!
— Я ничего не понимаю! — застонал он, в бессилии садясь на сухой макушке горы и обхватывая голову руками. Была уже ночь, и звёзды молча смотрели на двух растерянных и оглушённых несчастьем эльфов, бессмысленно бродящих по вершине своего подземного жилища.
Нияналь уселась рядом, свесив с колен тонкие руки, и широко открытыми глазами смотрела на освещённый луной ночной пейзаж. Она замолчала и ушла в себя, как будто пыталась своей волей разрешить постигшее их несчастье.
— Где ты провёл все эти годы? — спросила она, наконец.
— Я выполнял задачу, собирал разлетевшиеся кристаллы Вечности, — признался он.
— Кристалл распался? — удивилась она и повернула к нему мерцающие зеленью глаза.
Он вздохнул: предстояло многое объяснить.
— Значит, этот герой Гедрикс разбил Великий Кристалл и убил Эйчвариану? — спросила она спустя некоторое время, когда Румистэль завершил печальный рассказ о гибели подземного мира и о том как именно случилось рассеивание осколков по мирам. И звучало в её голосе такое небывалое напряжение, как будто Ниянали было известно что-то, чего не знал Румистэль. и это что-то было самым ужасным, что только можно представить.
— Я правильно поняла: этот Гедрикс убил свою тётку мечом Джавайна, который отправляет свои жертвы в лимб? — вкрадчиво спросила она, глядя на него своими необыкновенными глазами, и в голосе её начали звучать яростные нотки тигрицы, защищающей свое потомство.
Перед внутренним взором Румистэля явственно предстала картина. которую он видел столько раз во снах и словно наяву: преследующий его образ Гедрикса, убивающего Эйчвариану. Как голова её скатилась с плеч, и подогнулись ноги, и как упала она обезглавленным телом на сверкающие алмазные полы и потекла алая кровь из перебитых артерий. И голова, откатившись в сторону, смотрела на него несколько мгновений полными разума и ужаса глазами, а потом свет в них потух. И ненависть свою, с которой он проклинал Эйчвариану, которую смертельно ненавидел Паф — всей памятью своего чудовищного сна.
— Да, он отправил её в лимб, — и про себя подумал: "проклятая, проклятая Эйчвариана".
— Эйчвариана, — голосом, в котором пробуждался гром, сказала Нияналь, и этот мрачный рокот подступающей убийственной стихии, собирающей все силы, чтобы обрушить свой гнев на несчастного, посмевшего пробудить её, начал собирать вокруг неё зловещие огни, — Эйчвариана... Ты знаешь, Румистэль, что значит это имя?
Он не нашёлся, что сказать, но сердце уже сжалось.
— Это значит "папина дочка"! Она бредила тобой и мечтала стать похожей на тебя! Я рассказывала им, какой великий у них был отец! Я рассказывала им о твоих великих подвигах, и девочки играли в нашу с тобой жизнь! Вививан наряжалась тобой, а Сивион изображала меня! Они плакали обе, отправляясь в это заключение в темном мире подземелья! Они умоляли не делать этого, обещая прилежно учиться и овладеть нашей письменностью, прочитать все наши книги! Я едва сумела объяснить им, что это не наказание, а спасение! Гедрикс твой внук, Румистэль! И он убил твою дочь!
Словно бездна разверзлась в его рассудке, и он снова, раз за разом видел свистящее лезвие меча Джавайна, легко срубающее голову Эйчварианы. Вивиан-лиль, сердце моё! Её глаза, с ужасом смотрящие на него, и смачное чавканье перерубаемой плоти, и кровь... Проклятая, проклятая Эйчвариана! Сердце моё!
Если бы он был человек, он потерял бы сознание, и был бы хоть на время погружён в спасительную бездну бесчувственности. А так ему пришлось всё перенести — секунда за секундой, час за часом, день за днём. Но что-то ускользяло от разбитого беспамятством сознания, что-то важное, такое, что не укладывалось в логику событий. Было что-то ещё, очень важное, а его ошеломлённый открывшейся правдой рассудок никак не мог собраться и найти ответ.
— Но Сивион тоже умерла, — бессознательно ища себе оправдание, говорил он. — Её убили осатаневшие орды крестьян, когда она решила стать женой графа Гебриана.
— Простая смерть — такое случается с нами, когда мы вздумаем иметь дела со смертными, — непримиримо отвечала Нияналь, — это просто перевоплощение, начало новой жизни. Жаль, что она оборвалась так рано, но сейчас юная душа её витает среди звёзд и забывает свой ужас. Судьба даст ей новое воплощение, и мы встретимся. Но Вивиан погибла навеки — её душой владеет лимб, нижнее измерение, обиталище призраков чудовищ и проклятых навеки душ.
Он опустил голову. Если его проклятия что-то значат, то сейчас душа Вивиан корчится от ужаса в чудовищных снах лимба. И так навеки.
— Как всё случилось? — допытывалась Нияналь, и в этом её упорстве чувствовалась нечеловеческая порода: она не предавалась безудержной скорби, а упорно пыталась найти выход. — Как там оказались люди? Почему в нашем локале оказалось столько народу?
Он не мог дать внятного ответа на этот вопрос, потому что сам ничего не понимал. Только бились в мозг какие-то разрозненные детали, которые должны были сложиться в ясную картину, но никак не складывались — память отказывалась служить ему. И вспомнил он презрительное слово Ниянали, брошенное ему неизвестно по какому поводу: беспамятный!
Да, беспамятный! Это то, о чем сказал ему Гомониил: он жертва перекрученного времени и перетасовавшихся событий. Он сам есть искажение.
И снова пришло ему видение: как он пытается одолеть Бесконечную Дорогу. Как видит он своих предков и наблюдает шествие Лёна, последнего потомка на этом пути, ведущем в узкую горловину меж двух гор. А там опять начинается всё та же Бесконечная Дорога, и он снова видит ту же долгую процессию! Он видит свою дочь — Сивион-лиль, а следом Гедрикса. Но всё было непонятно ему на этом пути. Он силился увидеть того, кто предшествовал матери Гедрикса. И никак не мог пробиться. Но однажды Дорога приоткрыла перед ним свою тайну, и он видел... Румистэля! Самого себя! Вот когда мог он догадаться! Он сам был своим предком и сам завертел всю эту круговерть со временем. И сам был повинен во всех последствиях! Гедрикс выйдет из локала, полный гнева на Эйчвариану, и будет проклинать её каждую минуту своей жизни. И начнёт свой долгий путь, собирая разлетевшиеся по его вине кристаллы! Будет скитаться по мирам, оставляя потомков в надежде вырастить сильного мага. И будет собирать осколки, к которым будут устремляться его потомки, чтобы обрести могущественное наследие. Века, века будут они гибнуть в Дерн-Хорасаде! И только трое достигнут степени могущества своего предка — Румистэля! Не Гедрикса, а Румистэля — вот откуда источник власти над стихиями! Он корень, а не Гедрикс! И последним придёт в этот мир Лён, в котором соберутся все дары Говорящего, ибо он сам и есть Говорящий! И он овладеет самым страшным даром Румистэля — временем! — и начнёт свой путь. Пытаясь разгадать собственную тайну и множа тем все бедствия Селембрис и своей собственной судьбы! О, ужас! Он замкнул время на себе — вот отчего случился этот катаклизм! Он и есть причина нарушения логических связей! Вот эта ошибка была скрыта от глаз проницательного Гомониила, который искал её на Планете Эльфов, а она всё время пряталась в глухом локале Рагноу! Вот почему они столько раз крутились в этом бесконечном круговороте перезагрузки, сами не зная своих прошлых судеб и отчаянно пытаясь послать известие самим себе!
— Я знала, что нельзя нам снова быть вместе, — горькие слова Ниянали, словно яд, капали ему в душу.
— Почему?
— Потому что нельзя возвращать прошлого, — подтвердила она его мысли, — Мы расстались. И ты прошёл новое воплощение, избрал себе новую любовь. А я осталась в прошлом. Я ушла сюда, чтобы забыть о тебе. И удивилась, когда ты явился снова — как будто ничего не произошло, и нашего разрыва не было. И чувства снова всколыхнулись во мне, когда пришёл ты светлой лунной ночью, весь горящий от весеннего полёта. Я знала, что это ненадолго, и ты лишь выкроил время между своими многочисленными и интересными делами. Ты снова посетил Селембрис, где я уже не думала тебя увидеть, и снова вошёл в Рагноу, наш старый пост предыдущей службы. Я отошла от дел и хотела лишь покоя. Какие же дела привели тебя, Румистэль. обратно на нашу Селембрис?
Он молчал.
— И я решила родить двух дочерей — прощальный твой дар мне в память былой любви. Новые души юных эльфов. Да, видно, нельзя воскрешать прошлое, ибо судьба наказывает за это. Что случилось с Великим Кристаллом, Румистэль, что ты снова открыл хранилище? Как туда попали люди?
Он сам бился над этим вопросом. Но не находил ответа: не хватало каких-то утраченных знаний, и он всё более ощущал недостаток и неполноту своей души.
— Однажды я путешествовал по лимбу, — размышлял он вслух, пока несвязные видения прошлого-будущего посещали его и проходили перед глазами бледными призраками полузабытых эпизодов. — Инициированный кристалл провёл меня по закоулкам лимба, и видел я тени душ и призраки чудовищ. Где-то там скрыта и наша дочь.
— Кристаллы разлетелись по мирам.
— Да, но уже собраны почти все. И сложены к этому времени на Рауфнерене — я сам носил их туда, находясь именно в этом времени. Вынес из Дивояра клады Гедрикса и Елисея. Клад Финиста пока скрыт. Шар, оставленный в Дерн-Хорасаде, пока путешествует неизвестно где, и, возможно, я сам сейчас гонюсь за ним, чтобы превратить одно из воплощений Лембистора в каменную статую.
