Я совсем не помню, как шла битва, отец. Как будто во время паводка встретились два яростных потока. Я думаю, что они раздались перед нами, направо и налево, чтобы легче перенести удар. И они ложились перед нами, как колоски пшеницы ложатся под ударами града. Мы поскакали на них двумя колоннами: меньшая часть против их правого фланга, который бросился от нее в лагерь, а большая часть во главе с Лордом Брандох Даха ударила по их левому флангу. Я был в самой гуще битвы. Его светлость скакал на горячей нервной лошади, очень смелой и упрямой; колено в колено с ним скакал Стиркмир из Блеквуда с одной стороны и Тармрод с другой. Ни человек ни лошадь не могли устоять против них, и они как нож через масло прошли сквозь войско Ведьм, оставляя за собой упавших пеших воинов, отсеченные руки и головы, людей, вышибленных из седла и рассеченных от головы до живота и сошедших с ума лошадей без всадников; кровь покрывала землю, как грязь болото.
Так и шло какое-то время, пока мы не утратили преимущество внезапности и в первый раз почувствовали на себе их силу. Ибо, как оказалось, сам Кориниус прискакал из авангарда, где он отбросил назад нашу главную армию, и выступил против Лорда Брандох Даха с конниками и копьеносцами, и приказал своим пращникам обстрелять нас и отогнать обратно к лагерю.
И вот битва совершила крутой поворот и мы понеслись обратно к лагерю и вот тут-то дьяволы повеселились по-настоящему: лошади и люди натыкались на палатки, те падали, билась глиняная посуда, а еще туда пришел король Лаксус со своими моряками, и они подрезали поджилки лошадям, пока Кориниус атаковал нас с севера и востока. Этот Кориниус носился по полю боя как дьявол из Ада, а не как смертный. Двумя ударами меча он поверг наземь двух наших лучших капитанов, Роменарда из Дальни и Эмерона Гальта. Стиркмира, который попытался остановить его, сбросил на землю копьем, человека и лошадь. Потом мне рассказали, что он дважды встретился с Лордом Брандох Даха, но каждый раз бой разводил их прежде, чем им удалось рассчитаться друг с другом.
Отец, ты хорошо знаешь, что я сражался не в одной доброй битве: я ездил вместе с Милордом и Лордом Голдри Блазко за границу, сражался на поле Кроссби, и был вместе с Милордом Спитфайром, когда он разбил Ведьм на Брима Рейпс, и во время резни под Скалой Тремнира. Но никогда я не сражался так, как вчера.
И никогда я не видел таких подвигов. Например Камерер из Стропардона своим двуручным мечом нанес врагу такой удар, что клинок прошел через ногу всадника, седло и отсек ногу лошади около бедра. А Стримир из Блеквуда, как дьявол вскочил с кучи трупов, и, хотя он потерял шлем и из него текла кровь от трех или четырех страшных ран, сразился с двенадцатью Ведьмами и стал наносить им такие тяжелые удары, что они не выдержали и отступили перед ним: двенадцать перед одним, а ведь незадолго до того он лежал как мертвый.
Но все их великие подвиги казались ничем перед делами милорда Брандох Даха. За очень короткое время под ними трижды убили лошадь, и тем не менее он не получил даже малейшей раны, вот чудо-то. Беззаботно и небрежно скакал он по полю боя, убивая их лучших воинов. Однажды я увидел, как под ним убили лошадь и он упал на землю, а один из Лордов Ведьмландии наклонился над ним с копьем в руках; и тут милорд вскочил на ноги, обоими руками схватил копье и с такой силой ударил им врага, что выбил того из седла. Принц Карго это был, самый младший из сыновей Корунда. Сколько бы дамы в Ведьмландии не напрягали свои милые глаза, они никогда не увидят, как этот ладный парень плывет назад. Когда принц упал на землю, его высочество с такой силой ударил его мечом по шее, что голова Принца Карго взлетела в воздух как теннисный мяч. В мгновение ока милорд Брандох Даха прыгнул на лошадь врага и опять бросился в битву. Вы могли бы сказать, что такой человек, гибкий и изящный на вид, не может долго сражаться не уставая. А я видел, что его последний удар был ничуть не слабее, чем первый. И со стороны казалось, что камни, копья и удары мечом производили на него не больше впечатления, чем удары соломинкой по адаманту.
Я не знаю, сколько времени мы сражались среди палаток. Знаю только то, что это была великолепная битва, и самая кровавая в моей жизни. Но потом мне рассказали, что по другую сторону шла еще более тяжелая работа, ибо там Милорд и его люди пробивали себе дорогу на Сайд. Тогда мы ничего не знали об этом. И тем не менее мы были уверены, что погибнем все до последнего, если Милорд не победит, и еще были уверены, что без нашей атаки сзади Милорд не победил бы никогда. И в этот последний час мы все сражались среди палаток думая только о том, чтобы убить еще одного врага, а потом еще одного, прежде чем погибнуть. Ибо Кориниус бросал против нас все новые и новые отряды силы, и вслед за каждым упавшим на землю врагом появлялись двое новых. И наши люди быстро падали один за другим, и все белые палатки стали красными от запекшейся крови, нашей крови.
Отец, ты помнись что когда я был совсем маленьким мальчиком, мы с друзьями плавали в глубоких озерах Тиварандардейла, и играли в игру: один мальчик хватал другого и держал под водой до тех пор, пока хватало дыхания. Мне кажется, что во всем мире нет более страстной и болезненной жажды, чем жажда воздуха в тот момент, когда тебя держат под водой, а ты не можешь освободиться, но и нет большей радости чем тогда, когда ты выныриваешь на белый свет и сладкий воздух вливается в твои легкие. Вот так и мы уже попрощались с надеждой спастись и знали, что живем последние минуты; и тут мы внезапно услышали рога Милорда, которые трубили атаку. И прежде, чем мы, удивленные до глубины души, смогли сообразить, что это означает, на нас нахлынула битва и разметала по сторонам, как тогда, когда внезапный шквал обрушивается на воду в озере; и огромная масса врагов, со всех сторон окружившая нас сталью, качнулась вперед, на нас, потом назад, потом опять вперед, смущенная и колеблющаяся. Мне показалось, что в наши руки влилась новая сила, а наши мечи открыли свои рты. Ибо на севере мы увидели эмблему Гелинга, кометой летавшую к нам; а за ней сам Милорд, вырвавшийся вперед, и Зигг, и Астар, и сотни наших всадников, прорубающие путь к нам, как мы прорубали к ним. И настало для нас время жатвы и время платы за те кровавые часы, что мы сражались за свою жизнь среди палаток на Крозеринг Сайд, пока Милорд и его люди с другой стороны ярд за ярдом продвигались вперед, к победе, несмотря на численный перевес Ведьм. И вот, прежде чем мы сами поняли это, день остался за нами, и победа, и враг был разбит. Вот так закончилось самое великое сражение из тех, что видели живущие на земле люди.
А этот фальшивый король Кориниус, хотя и сумел дожить до конца битвы, убежал с немногими людьми из этой страшной бойни, и, как позже выяснилось, сумел добраться до Аурвоча и с тремя или четырьмя кораблями отплыл в открытое море. Но большую часть флота они сами сожгли в гавани, ибо не хотели, чтобы он достался нам.
Милорд приказал подобрать всех раненых и вылечить их, друзей, врагов, все равно. Среди них нашли короля Лаксуса, получившего в голову удар палицей. И его привели к лордам, которые сидели, отдыхая, недалеко от Сайда на лугах Крозеринга.
Он гордо посмотрел им в глаза, как подобает солдату. Потом заговорил и сказал Милорду: "Мне больно, но я не вижу позора в том, что нас победили в равной и грандиозной битве. Но я проклинаю свою злую судьбу, ибо остался жив и не погиб в честном бою. Ты, Джусс, можешь снести мне голову, ибо я предал тебя три года назад. И поскольку я знаю твою благородную и любезную натуру, я не собираюсь просить тебя о милости, но призываю не медлить и сделать это прямо сейчас".
Милорд стоял, как отдыхающий боевой конь. И протянул врагу руку. "О Лаксус, — сказал он, — я дарю тебе не только голову, но и твой меч, — и здесь он протянул Лаксусу меч, рукояткой вперед. — Что касается твоих деяний во время битвы при Картадзе, пускай время, которое покрывает пылью все на свете, набросит пыльный покров и на память о твоем предательстве. С того времени ты показал себя истинно благородным врагом, и таковым мы и будет считать тебя впредь".
И Милорд приказал привести Лаксуса к морю и посадить его на корабль или лодку, ибо Кориниус все еще держался поблизости от берега, выжидая, не появятся ли еще его люди, которых можно будет спасти.
Когда Лаксус уже готовился уйти, милорд Брандох Даха заговорил с беззаботным видом, как если бы вспомнил о чем-то ничтожном, случайно пришедшим ему на ум: "Милорд, — сказал он, — я никогда не просил одолжения ни у кого. Но поскольку мы обмениваемся благородными поступками, быть может вы передадите мое приветствие Кориниусу, ибо нет у меня другого вестника".
И Лаксус ответил, что он с удовольствием сделает это. И тогда его высочество сказал: "Скажи ему, что я не порицаю его за то, что он не подождал нас на поле после проигранной битвы, но позорно сбежал, ибо это было бы слишком просто и против принципов настоящего солдата: он только напрасно потерял бы жизнь. Но я порицаю изменчивую Фортуну, которая не дала нам сегодня встретиться и разрешить все дела между нами. И еще скажи ему, что в моем доме он вел себя как свинья или грязная обезьяна, но не как человек. И попроси его прежде, чем он поплывет домой, придти на берег моря, где не будет никого, кроме меня и его, и там мы подведем счет нашим разногласиям. И мы все клянемся, что он сможет спокойно вернуться на корабль и никто его не будет его преследовать, если он победит меня или я пощажу его, если он запросит пощады. И если он не примет этого предложения, я назову его трусом и подлецом, и весь мир назовет его так же".
"Сэр, — сказал Лаксус, — я слово в слово передам ваше послание".
Я не знаю, отец, сделал ли он это. Но если сделал, то, похоже, Кориниусу это совсем не понравилось. Ибо как только Лаксус поднялся на борт, корабль поднял все паруса и уплыл в открытое море; больше мы его не видели.
Юноша замолчал, и какое-то время все трое сидели, не произнося ни единого слова. Слабый ветер шевелил листву дубов Тиварандардейла. Солнце уже спустилось за величественный Торнбэк, и наполнило своей славой все небо, от края до края. Пятнистые облака, через которые просвечивало небо, покрыли все небеса, оставив чистым только запад, где между облаками и землей открылась большая арка чистого воздуха, лазурного и, казалось, горящего, ибо так чист и глубок был он, и так наполнен теплом; не было в нем ни грубой синевы полдня, ни роскошной синевы приближающейся ночи, но яркая небесная синева, отороченная зеленым, глубокая, нежная и тонкая, как душа вечера. Поперек этого окна в облаках плыл потрепанный облачный меч, жестокий и железно-темный, с острыми краями, из которых торчали зубы, сиявшие как раскаленные угли. Над аркой плыли бледно-розовые облака, а еще выше зенит казался мрачным черным опалом, темно-синим, грозово-серым и испещренным пятнами огня.
XXVII
ВТОРАЯ ЭКСПЕДИЦИЯ В ЧЁРТЛАНДИЮ
КАК ЛОРД ДЖУСС, НЕ ОТКАЗАВШИЙСЯ ОТ СВОЕГО ЗАМЫСЛА, НАШЕЛ ТО, ЧТО ИСКАЛ, ИМЕННО ТОГДА, КОГДА МЕНЬШЕ ВСЕГО ОЖИДАЛ, И КАК ЭТО ПОДДЕРЖАЛО ЕГО РЕШИМОСТЬ; И О ПУТЕШЕСТВИИ ФЛОТА В МУЭЛЬВУ ЧЕРЕЗ ПРОЛИВЫ МЕЛИКАФКАЗА.
ГОРЕЛ последний уголек жаркого лета, когда они собрали жатву на Крозеринг Сайд. Пришла осень, за ней зима, потом дни начали удлиняться — год вернулся. С первым дыханием весны гавани наполнились военными кораблями, и их было больше, чем когда-нибудь видели в Демонландии, и изо всех концов страны — от восточных островов до Биланда, от Шалгрета и Келиаланда до мысов под Римон Армон — стали собираться солдаты со своими лошадьми и оружием.
Лорд Брандох Даха прискакал с запада, в тот день, когда первые цветки сон-травы распустились на утесах под Эрнгейтским Кряжем, а березовых лесах зацвели примулы. Он выехал рано и скакал очень быстро, и уже в час пополудни проехал через Львиные Ворота Гелинга. Лорд Джусс принял его в своих личных покоях и приветствовал с радостью и любовью. И спросил Брандох Даха: — Ну, как дела? — И ответил Джусс: — Тридцать кораблей и еще пять стоят в гавани Сторожевого Мыса, и все, кроме четырех, драккары, драконы моря. Завтра я жду Зигга с рекрутами из Келиаланда; Спитфайр сейчас в Оулсвике, с пятнадцатью сотнями южан; через три часа должен придти Волле и привести с собой еще четыре сотни. Вместе у меня уже четыре тысячи, если добавить экипажи кораблей и наших собственных телохранителей.
— У меня есть восемь драккаров в устье Стропардона, — сказал Брандох Даха, — все снаряженные и готовые к плаванью. И еще пять в Аурвоче, пять около Лорнагай в Морви, а три на побережье Миланда у Стакрей Ойс, и четыре на островах. И у меня шестнадцать сотен копьеносцев и шесть сотен лошадей. И, стоит мне щелкнуть пальцами, они присоединятся к твоим на Сторожевом Мысу, но сообщи мне об этом за семь дней.
Джусс схватил его за руку. — Без тебя я чувствую себя с голым, — сказал он.
— В Крозеринге не осталось ни одного камня и ни одной комнаты, которую бы он не осквернил, — сказал Брандох Даха. — Мой дом стал выгребной ямой. И каждую руку, которая у меня была, я направил только на это. Сейчас все готово. — Он резко повернулся к Джуссу и какое-то время молча глядел на него. Потом, с необычной для него серьезностью, сказал: — Разреши мне потребовать у тебя: удар, и никаких отсрочек. Не будь с ним таким же добрым, как раньше, не посылай наших воинов бездельничать на заколдованные берега Чертландии и очарованные воды Равари, ибо он будет спать спокойно, послав сюда Корсуса и Кориниуса, которые опять ввергнут страну в хаос; и тогда ляжет на нас бремя величайшего стыда, которое когда-либо ложилось на плечи смертных, и мы не сможем пережить его.
— Ты сказал семь дней, — ответил Джусс. — Щелкай пальцами и зови свою армию. Мы отплываем через час после ее прихода.
— Я имел в виду Карсё, — сказал Брандох Даха.
— Конечно Карсё, а куда же еще? — удивился Джусс. — И я возьму с собой брата Голдри.
— Я имел в виду сначала в Карсё, — настойчиво повторил Брандох Даха. — И пусть на этот раз мое мнение перевесит твое. Да любой школьник скажет тебе, что прежде, чем идти вперед, надо обезопасить фланги и тыл.
Джесс улыбнулся. — О, мне нравится твой новый наряд из осторожности и рассудительности, кузен, — сказал он. — Он куда красивее прежнего. Что касается твоего предложения — я думаю, дело в другом. Кориниус не принял твой вызов и сбежал, и теперь тебя снедает жажда мести.
Брандох Даха косо взглянул на него и засмеялся. — О Джусс, — сказал он, — ты почти попал. Но не до конца. Великолепная дама в ястребином замке в Чертландии наложила на меня таинственное проклятие: тот, кого я ненавижу больше других, разрушит мой прекрасный замок, и я не смогу отомстить ему своей собственной рукой. Мне этого не вынести. Нет. Подумай, любая отсрочка очень опасна. Давай, не упрямься, как осел.
Лицо Лорда Джусса стало серьезным и мрачным. — Не требуй от меня слишком многого, дорогой друг, — сказал он. — Ты-то спишь спокойно. Но я, как только закрываю глаза, вижу призрак Голдри Блазко, которого злое заклятие удерживает на вершине Зора Рах: он стоит один, не освещенный солнцем, безмолвный, без теплой искры жизни. Давным-давно я поклялся, что не сверну ни вправо ни влево, пока не освобожу его.
