Спасти Ссср ч2

* Это правда

** Это еще что. Одним из расстрельщиков в этом отделе был К.У. Черненко, недолго, правда.

* * *

Считается что это просто красивое слово — но это не так. В Ижевске впервые в мире был применен на практике метод хромирования стволов в потоке. Это увеличило производство самого важного для оружия — ствола — в десятки раз. В итоге Ижевск за годы войны дал оружия больше чем вся промышленность Великобритании

04-05 июня 1985 года

Москва

Долго ли коротко ли — а подошло очередное заседание Политбюро, и на нем значился вопрос "о событиях в Грузинской ССР". Именно для этого были приглашены министр внутренних дел и председатель КГБ.

Были и еще вопросы, но все понимали что главный — этот и не уйти от него.

Сказать, что я не готовился к битве... готовился и еще как. Но мне надо было понять и другое — а как могут зацепить конкретно меня.

И ведь зацепили.

Удивление вызвал уже доклад Председателя КГБ. Он, конечно же, не констатировал прямую вину мою или кого-то еще в событиях. Но в нем была чистая, в общем-то, правда о глубокой криминализации грузинского общества, о распространенности цеховиков и деловиков, о смычке криминала, торговли, курортного отдыха. Такого в Кремле еще не говорилось — хорошим тоном было совать голову в песок и делать вид, что ничего этого нет.

И я понял, как будут атаковать — не меня, а реформы. Глупцы. Они говорят правду, а вот выводы из нее — делают откровенно идиотские. Проблема ведь в том, что обычное для человека желание работать на себя и зарабатывать поставлено вне закона. Проблема в том, что вся собственность государственная на бумаге — а на деле она превратилась в квази-собственность трудовых коллективов, которые не отвечают за нее, не вкладывают в нее, не платят налоги — но извлекают из нее незаконный доход. Персонал ресторанов ворует продукты. Швейцары не пускают людей в рестораны и кафе, метрдотели не прописывают людей в гостиницы. Все это, потому что им не выгодно чтобы их предприятие работало нормально. Они имеют на другом.

Но я ошибся в том, кто начнет атаку. А начали ее не Щербицкий и не Романов. Начал ее Гришин. Только потом я понял почему — дедушка старый, ему все равно, он понимал, что ему год — два, и на пенсию. А про хамство Гришина в кулуарах легенды ходили.

Вот и встал Гришин.

— Товарищи — с надрывом начал он — на правах старейшего...

Он споткнулся, покосился на недобро смотрящего на него Громыко и поправился

-... одного из старейших членов Политбюро, я не могу не поднять вопрос о той политике, которую мы сейчас проводим. Из доклада товарища Чебрикова ясно, как далеко можно зайти по пути либерализма, заигрывания с антисоветскими, с частнособственническими тенденциями. На наших глазах — буржуазно переродилась целая республика.

Тут Громыко ощутимо перекосило

— Ты, Виктор Васильевич — сказал он — словами так не разбрасывайся, не надо. Что это значит — буржуазно переродилась целая республика. Это очень опасное обвинение.

— А я говорю о том — гнул свое Гришин — что нельзя отступать от линии на развитой социализм! И частнособственнические тенденции надо давить, а не потакать им! У меня, как только участки стали распределять, так в аппарате только и разговоров — где кто взял и как строиться. Это вместо работы!

— Это значит так у нас аппарат в Москве работает! — подал реплику я — и кто в этом виноват?

Гришин побагровел

— А ты не перебивай меня! Мальчишка! Ты тут моложе всех нас!

Теперь перекосило Лигачева

— Товарищ Гришин — громко сказал он — позвольте напомнить вам!

Но Гришина несло

— А я не позволю! Тут все привыкли поддакивать и острые углы обходить. Куда мы идем с такой политикой? К возрождению кулачества?!

Я поднял руку

— Прошу слова

Щербицкий тоже поднял руку.

Лигачев смотрел на нас, переводя взгляд с одного на другого.

— Пусть Владимир Васильевич сначала выступит

Щербицкий говорил довольно невнятно и на первый взгляд неопасно. Но в его речи прозвучало обвинение конкретно мне — аж в русопятстве. Это знаете что такое? Это нарушение прав республик и выпячивание в Союзе русского начала. Приведены были и факты — им порезали часть лимитов, во Львове не будет метро, из последнего — на автозаводах порезали местные КБ, заставляют выпускать ВАЗовские машины. Почему то не сказал про киевский завод — может еще не знают, что готовится постановление об освоении на всех мотозаводах СССР мотоциклов единого образца (КБ остается в Ижевске, осваивать будут на лицензионных движках и комплектующих Ямаха). То, что Львовский завод назначен головным по автобусам, в КРАЗ по тяжелым грузовикам (в ущерб, кстати, МАЗу но в перспективе это будет единая линейка и в основе именно МАЗ) он умолчал.

Потом — за кафедру встал я

— Товарищи — сказал я — я не буду спорить с тем что я самый молодой из вас, и у меня возможно в чем-то недостаточно опыта. Но я хочу обратить внимание Политбюро, что проблемы в экономике не ограничиваются Грузией и они выходят далеко за рамки, очерченные товарищами Гришиным и Щербицким. Тут тебе и пьянство и безответственность, и отношение к чужому, к государственному имуществу не как к своему, кровному — а наплевательски. Или наоборот, кто-то путает государственное и свое. Но главная проблема — наше народное хозяйство систематически производит товаров меньше, чем необходимо, причем по всем товарным группам. Это порождает такое явление как черный рынок, очереди за необходимым по нескольку лет, спекуляцию.

Решений этих проблем несколько. Конечно, нужно вкладывать больше ресурсов — но дело не только в этом. Мы должны критически посмотреть на нашу промышленность и то что она производит. Если мы ведем плановое, централизованное хозяйство — то почему у нас каждый автозавод имеет свое конструкторское бюро и разрабатывает свою машину, почему нельзя выбрать один, лучший проект и производить его на всех автозаводах. Да, тем самым у нас сократится потребность в научных и инженерных кадрах — но неужели мы им не найдем применение?

Обвинение в кулачестве считаю просто смешным. Напомню, что при Владимире Ильиче жили так что в Москве у многих рядом с домом огороды были. Никто не ограничивал кооператоров, наоборот, кооперативное движение поощрялось.

А громыхать словами, товарищ Гришин намного проще, чем обеспечивать город, чтобы не было дефицитов. Я не раз заходил в московские магазины чтобы лично проинспектировать — нет то того, то того то этого. Мы должны уйти от постоянного аврала от торговли с колес. И у вас, лично у вас, товарищ Гришин было два десятка лет чтобы побороть дефицит продуктов питания. Если это до сих пор не сделано значит делаем что-то не так! Критиковать просто, но в любом случае практика — лучший аргумент. Вы снабжали Москву двадцать лет, теперь позвольте мне поработать хотя бы лет пять над этой проблемой...

В общем, дошло на Политбюро до драки. Фигурально выражаясь, конечно.

И я эту драку почти проиграл — в решение Политбюро включили очень неприятные формулировки. В частности констатацию факта отхода Грузии и опасности заигрывания с капитализмом. То есть, удар по реформам — и это в преддверие Пленума.

И понятно, что там будет еще один бой.

Лигачев конечно все понял, и когда я ушел в свой кабинет, пошел следом

— Ну?

Я махнул рукой

— Егор, не трави. Только не говори — я тебе говорил

— Я тебе говорил.

Я стукнул кулаком по столу

— Объясни мне, что не так? Я что-то не объяснил? Ну хорошо, прокатили меня они! Дальше что? Что?!

...

— Ты понимаешь, что черный рынок был, есть и будет, вне зависимости от их голосования! С ним кто только не боролся! Без толку!

...

— А так мы приучаем людей к криминалу — по сути ведь каждый, кто купил джинсы у спекулянта морально грязен не меньше чем сам спекулянт! И делаем вид, что ничего не происходит — то есть врем сами себе.

— Я голосовал против.

— Да я видел! И что?!

Я понял, что переборщил

— Извини, Егор. И спасибо что поддержал.

Лигачев покачал головой

— Что?

— Ты так и не понял?

...

Я достал из сейфа донос Кравчука, протянул Лигачеву

— На. Читай.

Лигачев углубился в чтение. Прочитал быстро

— Вот же... сволочь — с чувством сказал он — фракционщик!

Для тех кто не в курсе — существует решение по моему еще 1921 года, запрещающее любую фракционную деятельность в партии. Его никто не отменял.

При Сталине за фракционность — расстреливали.

— Не думал, что Щербицкий на это пойдет.

— Это проблема не Щербицкого, Егор. За ним стоит его аппарат. Может, он и не хотел выступать открыто — но он в любом случае вынужден смотреть на интересы Украины узко. Отдельно от общих интересов всего СССР. И в любом случае он должен прислушиваться к своему аппарату. А он хочет наверх.

— Нет, так не пойдет. Какой он к черту руководитель получается? Надо опять Политбюро собирать.

— Позже, ближе к пленуму.

Но чего не мог представить себе, ни я, ни Лигачев...

Заседания Политбюро в обязательном порядке стенографировались, печатался протокол. В этот раз протокол был большим и необычным. И один из сотрудников аппарата ЦК поняв, что попало к нему в руки, откопировал протокол и отдельно речь Горбачева*.

И решил размножить...

* То какое впечатление тогда могли производить подобные речи — можно напомнить речь Ельцина или речь Татьяны Заславской в 1982 году. Обе речи стали легендарными и пересказывались из уст в уста

04-05 июня 1985 года

Москва

Скажем так — несколько дней пролетели почти незаметно. Раиса меня поддержала, я готовился к пленуму, дать там основной бой. Понял, в чем дело Маслюков и основательно подключился к защите меня и проектов реформ, дав команду собрать и обобщить все негативные моменты по Москве, Ленинграду и Украине. Егор обзванивал региональных партсекретарей, иногда подключался и я. Гейдар работал по югам — хотя то, что его не было на скандальном Политбюро это я запомнил. Хотя должен был быть.

Восток дело тонкое.

В общем, мы готовились в случае продолжения атаки вывалить весь компромат, обвинить наших врагов в развале работы на местах и потребовать крови. Самым уязвимым был, конечно, Гришин — Москва под боком, а он многим мозоли оттоптал, желающих поквитаться за грубость мы нашли сразу и с лихвой...

Помогал и Ельцин — сейчас он случайно уехал на Урал, и оттуда проедет по Поволжью. Встретится с важными регионалами.

В общем, настроение было бодрое, боевое. Считали голоса, прикидывали, кому и что дать и за счет кого.

И тут все вальнулось.

Попросился Громыко — дуайнен можно сказать нашего конклава. Зашел, пряча глаза.

Я как раз закончил размечать список российских секретарей — за, против, под вопросом.

— Что невесел, Андрей Андреевич? — спросил я

— Слушай, Михаил Сергеевич — сказал он — кажется, мы делов наделали.

— Мы? Мы это кто?

Громыко не обиделся

— Михаил Сергеевич. Я понимаю, ты имеешь полное право на Виктора Васильевича камень держать за пазухой, на Щербицкого. Если хочешь знать, я с Гришиным уже встречался, так ему ума вложил...

...

— Но речь не о личной обиде, не о наших разногласиях, не о той безобразной склоке, которая на Политбюро имела место. Речь об авторитете всей нашей партии, о том кто мы есть в глазах рабочего класса

— Что-то я не пойму.

Громыко какое-то время пристально всматривался в меня. Потом сказал

— Твоя речь на Политбюро гуляет по всей Москве. Перепечатывают на машинках, переписывают от руки. Вчера о ней говорили на Свободной Европе. Не знал?

Вот оно как

— Нет, не знал.

— Как бы то ни было, склоку дальше на пленум выносить нельзя. Надо мириться.

Я покачал головой

— Андрей Андреевич. Если бы они спорили о путях реформ, я бы им слова не сказал. Но они спорят о том, как реформы остановить. Этого я не прощу. Пусть уходят. Как положено — с пенсией, место подберем, никого преследовать не станем.

— Это твое последнее слово?

— Да Андрей Андреевич. Большинства на пленуме у них нет, и они это понимают. Если попробуют меня снять, я те же аргументы повторю на трибуне, пусть делегаты решают. Или потребую созыва Съезда. Угробить или хотя бы остановить реформы я не дам.

Громыко снова какое-то время смотрел на меня, будто удивляясь

— Ну, ладно.

— Погодите, Андрей Андреевич.

...

— Романов и Гришин пусть уходят. Щербицкий — пусть приедет в Москву как можно быстрее. Нечего в Киеве отсиживаться. Поговорим.

Понятно, что Шербицкий поспешил в Москву. Виниться.

Я кстати думал насчет того — а на что они рассчитывали этим своим довольно дурацким и плохо подготовленным наскоком? Потом до меня начало доходить — это совсем другое общество, здесь не принято идти лоб в лоб на конфликт. Меня могли бы и додавить на Пленуме, если бы я играл по их правилам. Но я играл по правилам американской политики, к которой привык — а они к этому не были готовы.

Расправляться с людьми я не любил. Есть люди, которые получают почти что физическое удовольствие от расправы над другими людьми... неважно, физической или моральной. Я к таким не относился. Победой нельзя упиваться. Дурная привычка, приводящая к росту короны на голове.

Для начала — я достал из ящика стола и положил перед Щербицким тот самый кравчуковский донос который я получил. Пусть почитает, заодно пусть получит представление о моральных качествах своих подчиненных

Хотя наверное он и так знает. А других — где взять?

Щербицкий читал долго. Явно сдерживаясь, но я понимал что у него бушевало в этот момент в душе. Потом — аккуратно положил бумагу на стол, понимая что ничего хорошего ждать не приходится. Тут он кстати ошибался.

— Владимир Васильевич...

...

— Скажите мне одну вещь. Только честно, как на духу. Вы сами верили в то, в чем меня планировали обвинить на Пленуме? Мелкобуржуазное перерождение. Вы, украинец. Человек от земли.

Щербицкий опустил голову. Затем выдавил

— Я готов уйти. Сына только не трогайте.

Я иронически хмыкнул

— Знаете, в первые годы советской власти часто применялась такая мера наказания как условный расстрел. Знаете, к чему все это? К тому, что умереть просто — раз и всё. А ты вот искупи...

...

— Я даю вам срок — три года. И человека, которого вы должны воспитать как своего преемника. Человека назову я.

...

— Три года — срок условный. Все будет зависеть и от вас и от вашего здоровья... работа тяжелая, да и вы — не мальчик. Сами должны понимать... провала допустить нельзя.

— Кто? — спросил Щербицкий

— Пока есть несколько кандидатур — сказал я — посоветуемся, подберем. В остальном будете работать, как работали и помните — зла я не держу ни на вас, ни на Украину. И еще одно.

...

— Еще при Хрущеве — в состав Украины был передан Крым. Передан волюнтаристски, без учета мнения жителей полуострова.