— Пойдем, — демон чуть загадочно улыбается, не расцепляет сомкнутых в замок рук, ведет Глефа к обрыву, садится на край и тянет его к себе... на колени... прямо над бездной, напоенной ароматом альпийских лугов. Обнимает, целует в висок, в ушко, в шею, — Ни о чем не беспокойся, мой хороший... верный мой... все будет хорошо. Я постараюсь...

Глеф

Теплое дыхание щекочет затылок, горячие губы выцеловывают затейливую вязь — узор вплетается в причудливые письмена на клинке. Юноша склоняет голову, открываясь ласке, дыхание сбивается.

— Вообще-то я за тебя беспокоюсь, — Глеф ловит руку демона — так непривычно видеть ее без когтей — прижимается к ней лицом. — Ты же что-то задумал, жизнь моя, я же чувствую...

Амалей

Амалей тихо усмехается, гладит свободной ладонью по бедрам юноши, ненавязчиво раздвигая их, дует теплым дыханием на открытую шею.

— Не думай об этом, ни о чем сейчас не думай...

Глеф

— Значит, не скажешь... — не только думать трудно, дышать трудно, когда жаром по коже, жидким огнем по телу, когда мрак изнутри просыпается и тянет лепестки навстречу мраку снаружи...

Глеф разворачивается, обвивая ногами талию Амалея, ловит прядь черных волос, притягивает ближе.

— Как пожелаешь, мой демон, — глаза — грозовое небо над океаном Хаоса, дыхания смешиваются. — Но помни: решая, ты решишь и за меня тоже — пока мы связаны договором. И я последую за тобой — куда бы ты ни направился...

Амалей

— Глеф... — целует его, жарко, ласкает губы, срывает дыхание, не дает говорить больше, пальцы стягивают одежду, гладят спину, поясницу, опускаются ниже, ища вход в тело. Мрак сегодня нежен, нет прежней жадности, ласка течет неспешным потоком, тягучим, бархатным, мягким.

Глеф

Поцелуй возвращается — терпким гранатовым вином с привкусом железа и соли. Касания ложатся на горячую кожу демона осенними листьями, струями дождя, падучими августовскими звездами — на плечи, на спину, на живот... багрянцем виноградной лозы оплетают средоточие желания.

Тугой пульсирующий комок внутри Меча разворачивается огненно-черной спиралью, тянется к породившему его мраку... толкается изнутри, ища встречи с себе подобным.

Серебристые пряди щекотной лаской — полынью и ковылем. Кончиком языка по груди — чтобы дрожью и нетерпением отозвалось...

Звездами на ночном бархате, чернью на серебре — наши узоры. Луговыми травами, опрокинутым небом — наше прощание. Шелестом песчинок, осколками зеркал — все, что еще не сбылось и все, что уже не сбудется. Ничего не изменить уже... Мне остается лишь довериться тебе, радость моя, и верить — верить, что все будет хорошо... что ты не причинишь себе вреда... что когда мир закончится и начнется вновь, я увижу тебя снова — ах, как бы мне хотелось верить в это...

Амалей

Демон мрака откидывается на спину, позволяет себя ласкать, обволакивает теплыми прикосновениями в ответ. Ладони сжимают бедра Глефа, качают на медленном огне страсти... тихой, нежной... прощальной... но там, внутри плавящейся сейчас стали останется подаренная надежда, завернутая в чистый мрак... и кто знает... может, после прощания будет новая встреча... Ведь для этого она и существует — надежда, чтобы согревать и дарить... И ветер треплет пепельные прядки, невидимыми крыльями за спиной... ласкает создание Грани вместе с луговыми цветами... где-то в ночи...

Глеф

Ветер путает, переплетает пряди, черные и серебристые, сдувает грусть с ресниц. Возвращается дыхание, размеренно пульсируя, успокаивается мрак в груди, лишь трепещет крыльями бабочка-надежда.

В улыбке Меча — прозрачность осеннего солнца, лишь в уголках губ — тени.

— Опять все сделал по-своему, да?

Болезненная нежность, горькая сладость последней ночи... твой прощальный подарок — еще один... что мне делать с подарками твоими, Амалей?

В лоб и в губы — последней, прохладной, прощальной нежностью.

— Знаю, что сейчас скажешь. Не стоит — все, что хотели, сказали уже друг другу без слов. Об одном прошу тебя — позаботься о себе, мой демон, радость моя... если случится так, что я этого сделать не смогу. Мне было бы жаль потерять этот мир, но потерять тебя... Если кроме надежды ничего не останется — что проку в ее радужных крыльях?

Амалей

— Хорошо, молчу, — гладит нежно по спутанным волосам, — Но ты тоже не решай за меня. Я научился отпускать на свободу. Так воспользуйся, если будет нужно.

Глеф

— Когда я решал за тебя? — глаза в глаза, колодцы мрака и светлая сталь. — И сейчас не буду, обещаю. Спасибо — за свободу... и за все остальное тоже. Может быть, я воспользуюсь твоим подарком. Может быть, мы увидимся вновь, когда завершится круг и наступит новый рассвет.

Невесомое прикосновение — трепет крыльев огненной бабочки.

— Надеюсь, Амалей, в конце пути ты обретешь желаемое, и конец пути станет для тебя началом.

Острым клинком по бархату ночи — дверь в Межмирье.

Прощай, моя радость!

Последний шаг сделать, оказывается, совсем не трудно. Если не будешь бояться упасть, не упадешь.

...Время истекло.

Глеф

Межмирье — двери, мосты и зеркала, ветер в лицо и шелест сыпучего, зыбучего времени... Сколько еще осталось? Где-то в дальних зеркалах мечется огненная искра, горит узор на ладони — достаточно протянуть руку и позвать. Уже пора? Еще нет? Прощание — черным бархатом на плечах. Все решения приняты, все слова сказаны... или еще не все?

— Здравствуй, рыцарь.

Теодор

Кланяюсь. Смотрю на тебя. Ты изменился, ты уже не Палач, но даже сейчас я не рискну проверить, кем ты стал. Кем бы ты ни стал, ты единственный из нас демон равновесия.

— Приветствую тебя, Глеф. Мир на пороге гибели, ты это чувствуешь?

Смотрю, раскрываюсь. Увидишь мою боль? Поверишь? Или пройдешь мимо?

Глеф

Образы обрушиваются водопадом, захлестывая с головой. Глеф стоит, вглядываясь в распахнувшуюся бездну — ему не в первый раз приходится ловить лепестки желаний и страхов — из них сплетаясь, возникал меч Палача, и чтобы свершить приговор, нужно смотреть и видеть, пройти сквозь цветной поток чужих страстей и поразить цель. Но прежде поток стекал по его клинку, не задевая сути, теперь же сталь, вздрагивая, отзывается на каждый лепесток. Страсть. Отчаяние. Мужество. Боль. Надежда.

Губы, закушенные в кровь и открытая нараспашку душа. Душа Князя, сплетенная Теодором, мятной змейкой утекающая в зеркало. Переплетенные судьбы. Нестерпимая боль и неистовое желание. Паутина страха и горькое мужество. Верность и желание защитить.

Бесцветные глаза бывшего Палача сейчас почти белы, руки стиснуты на рукояти меча — до боли, до судороги.

Грозный Пожиратель душ, самый опасный из демонов после Князя, его правая рука... и его верный рыцарь... Как же мы похожи с тобой, Теодор! Во всем, что касается страха и бесстрашия, выбора и мужества...

— Время на исходе, знаю. Чем я могу помочь тебе, Пожиратель душ? Я сделаю все, что в моих силах... ты знаешь, почему, а если и нет, имеешь право знать.

Теодор

Я шел, ни на что не надеясь. Шел, потому что иначе не мог поступить. Я знаю, что сейчас достаточно малейшего неправильного шага, чтобы мир скатился в пропасть.

Мы всегда жили страстями, помани нас огоньком безумия, мы завертимся в нем, утонем. Погубим себя и Князя. По-другому мы не можем. Даже я. Даже когда мой разум холоден, достаточно одного присутствия Князя, чтобы я стал его марионеткой. Так я думал до последнего времени. Но теперь... Мне все равно, кем был, кто я есть, кем я стану. Теперь для меня главное спасти его.

Слова Палача как обухом по голове. Я уже все решил, но прежде... Прежде мне нужно узнать.

— Расскажи.

Глеф

— Мы похожи, Теодор, — Глеф подходит к Пожирателю, открывая ему душу. В спокойствии светлого взгляда — грусть, теперь он не прячет ее.

— Ты — рыцарь Князя, я — меч мрака. Нити наших душ прочно переплетены с чужими судьбами, и в этом наша слабость и наша сила. Нас почти невозможно сломать — по крайней мере, пока мы сами не пожелаем быть сломанными. Нас не пугают ни боль, ни холод, ни тьма. Мы не знаем страха... за себя — нет.

Для меня, как и для тебя, не имеет значения, кем я был, кто есть и кем стану. Окажись я в тех же обстоятельствах, что и ты, я повторил бы в точности каждое твое решение... и каждый из ответов на вопросы. Поэтому.

Открытой ладонью — к ладони.

— Если бы я мог выбирать, я бы, наверное, выбрал тебя. Но и ты, и я отказались от возможности выбирать, сделав выбор еще в самом начале дороги. Мы не знаем, что нас ждет в конце пути, но и это не имеет значения тоже — что бы ни ждало, мы просто пройдем его до конца. Итак, Теодор, чем я могу помочь на твоем пути?

Теодор

Откровение... Смотрю на Глефа, чувствую его душу. Его тепло. Очередной шажок моего безумия? Страх опять ломает меня до костей и уходит. Я чувствую других. Шута. Амалея. Чувствую. Но знаю, что это не важно. Аккуратно провожу пальцами по ладони Глефа, оставляя свою нить. Теперь Палач будет чувствовать мои истинные намерения, когда я рядом. Твердо смотрю ему в глаза.

— Помоги мне спасти Князя. Помоги мне спасти этот мир. Шут не сможет. Амалей тоже.

Глеф

Я помогу тебе, рыцарь, спасти твоего Князя — то, что тебе дороже всего на свете. Без него не будет мира — хитросплетения теней и света, истины и иллюзий, боли и страсти... любви и смерти. Знаешь ли ты, Князь, скольким ты нужен и важен? Хватит ли тебе этого знания, чтобы удержаться на краю? Чтобы дождаться?

— Хорошо, — узкая сильная ладонь сжимает ладонь Теодора — рукопожатие двух воинов перед битвой. — Я не хочу ни гибели мира, ни участи Зеркала для Князя, ни отчаяния — ни для кого.

Шут, действительно ли ты ничего сделать не сможешь? Огненные бабочки, бьющиеся о ртутную гладь... даже если так, там, где ты — нет места отчаянию.

— Что мне нужно будет сделать?

Теодор

Я — страсть. Я — отчаяние. Я — безумец. И я знаю, что делать.

Выпускаю проекцию души Князя. Я знаю, ты увидишь. Смотрю заворожено. Кручу в разные стороны.

— Смотри, — разворачиваю плетение душ демонов. Собираю обратно. Оборачиваю проекцию. Выпускаю между нами. — Это душа Князя. Это наши души. Видишь?

Нити душ жадно огибают проекцию, пытаясь найти хоть одну точку соприкосновения. Извиваются. Находят. Но только одна нить. Остальные рвутся прочь. Да и та нить, которая нашла свое место, постоянно пытается оторваться, дергается, и тут же возвращается обратно. Успокаиваю нить, ласкаю ее пальцами. Спрашиваю тихо:

— Ты понял? Это не наш Князь. Это кто-то другой. И я смогу определить его. — Глажу бьющуюся в отчаянии ниточку сплетенной мной души. — Это нить Амалея. Он уже демон Князя. Но он не знал настоящего Князя, он не сможет определить. А Шут... Шут мастер желаний, но в душах не разбирается. Он может ошибиться.

Разделяю проекцию и души, прячу. С отчаянной надеждой смотрю на Глефа.

— Я дал тебе часть себя. Ты всегда поймешь, что я на самом деле чувствую. И не безумен ли я. Только ты сможешь пройти по краю и не оступиться. Доверься мне, я помогу Шуту найти настоящего Князя. И убей меня, когда я потеряю разум.

Глеф

Души демонов, такие непохожие, яркие, яростные, живые... И из них сплетается одна — единая. Все это я видел уже раньше, будучи Палачом — но теперь смотрю совсем иначе, по-другому ощущаю завораживающую картину... мира? Пожалуй, теперь я понимаю, что ты имел в виду, Князь — тогда, на берегу океана.

— Вижу. Понимаю.

Вот каковы твои выбор и замысел, рыцарь? Верно, в этом и есть моя суть — идти по краю, не оступаясь, и свершать решенное. Что ж, так тому и быть.

— Когда я в последний раз видел Амалея, он сказал мне, что вера вернее и крепче и надежд, и любви. Не знаю, насколько он прав, но я верю тебе, Пожиратель душ... тебе и Князю. Верю, что ты сделаешь все, как надо, а он поможет тебе и себе. И я сделаю, как ты просишь.

Наши пути подходят к концу, Теодор, но я рад, что последние шаги мы сделаем рука об руку.

Теодор

— Спасибо тебе, Глеф! — кланяюсь на прощание и ухожу домой. Не оглядываюсь, но знаю, что ты смотришь мне вслед. Надеюсь, хоть ты настоящий...

Время утекает белыми звездами междумирья. Его все меньше и меньше, но мне нужно успеть.

Глеф

Прямая спина рыцаря — отражением в светлом клинке.

Если придет время твоего желания, Пожиратель душ, я исполню его. Как только меч будет обнажен для убийства — не по велению руки, сжимающей его, а по чужой просьбе, по собственной воле меча — наш договор с демоном мрака будет расторгнут. Столько раз рассекал я чужие путы и связи, пришла пора сделать это и для себя...

Белым по белому... Теперь я знаю, что ожидает в конце пути.

Боюсь? Нет.

Жалею? Тоже нет.

Ветер Межмирья не пахнет ничем. Ветер Межмирья пахнет полынью и осенними листьями, луговыми травами и морской солью. В первый и последний раз Глеф позволяет себе задохнуться от полынной горечи, позволяет боли захлестнуть себя с головой... пропускает сквозь себя и отпускает. Там, куда он направится сейчас, это будет ненужным и лишним грузом.

Время течет, убегает сквозь пальцы — серым песком последнего берега, свинцом вод Океана Хаоса, ртутью темного зеркала, в глубинах которого скрывается... кто?

Времени больше не осталось.

Кровь узором по лезвию, трепет огненных крыльев, россыпь разноцветной мозаики в бесчисленных зеркалах... Достаточно лишь позвать тебя, Шут, достаточно протянуть руку — и ладони коснутся твои горячие ласковые пальцы. Прикосновение к надежде перед тем, как сделать самый последний шаг.

— Идем. Он ждет нас.

Князь — Теодор

Князь

Черна поверхность потолка в главном зале обители Пожирателя Душ. Но сегодня она изменяется так странно и непонятно. И отражает весь зал и все переходы дворца, и петляют в ней странные тени.

Зеркало. Огромное зеркало проявилось, чтобы смотреть на дом, в котором гулко отзывается эхо на каждый шаг.

Капли ртути капают вниз на пол. отражаются яркими звуками от стены. Кап-кап-кап. Словно дождь. Кап-кап-кап... Все сильнее идет прямо в зале дождь, собираясь в фигуру темную, высокую. Серебряные волосы, закрытые глаза. Князь стоит посреди зала, не в силах вырваться из забытья старого проклятья Суда.

Теодор

Судорожно сжимаю бокал с вином в руке. Что-то происходит. Тьма мечется по комнатам, словно старается от чего-то укрыться. Кто-то пришел. Ко мне никто не может прийти без разрешения. Только Князь. Мой Князь или не мой?

А у меня почти нет сил после последней ворожбы....

Князь

Темные колонны по периметру. Темнота звезд вливается в окна. Поднять бы веки, но тяжело. Даже через них я узнаю этот дом. Зеркало решило, что так интереснее... Усугублять и мешать... Доводить до последней черты. Открываю глаза. В них отражаются призраки. Делаю шаг вперед, проверяя, насколько отпустит поверхность, которая следит за мной.