— Он не смог бы, — прошептал Огонек. — Он бы в тебя не попал... Тебя закрывало дерево.
— В тебя он целил.
— Причем тут я...
— Какой ты... доверчивый, — вдруг сказал юноша странным тоном. — Я согласился взять тебя в лагерь, проверить, говоришь ли ты правду. Если правду — северу никак нельзя тебя лишаться, живым и невредимым уж точно. Ловушка? Со мной справиться не так-то легко, а с тобой — раз плюнуть. Если убить или серьезно ранить тебя, это и на мне скажется. За этим тебя и везли, получается. Только сбежал ты некстати.
— Он был... моим товарищем. Всё это чушь, — тихо сказал Огонек.
— Это не чушь. Ты сам сказал про шпионов и то, как тебе стало плохо. Только вот пока ты лежал, собирая голову из кусочков, и моя рана никак не могла затянуться. И я допустил, чтобы... а, это уже неважно. На север ты теперь не вернешься, — заключил Кайе.
— Тебя обвинят в убийстве.
— Не посмеют. Он бросил радужный нож первым, в тебя. Я отбил. Нож до сих пор торчит в дереве. Тогда он другой бросил в меня.
— Ты стал уканэ, раз начал предсказывать поступки других? — яростно сказал Огонек. — Откуда ты знаешь, кто что задумал?
— Я с детства слышу о чужих планах кого-то убить или заманить в ловушку, способов множество, — Кайе не принял вызова. — И врагов у меня довольно.
— Чем ты его? Я не вижу оружия. Чекели?
— Смешной ты все-таки...
Вокруг его головы вился светлячок, как давным-давно в их лесной вылазке. И это стало последней каплей — Огонек осознал, что именно сейчас действительно потерял всё. Ему нельзя на север, если Кайе прав. Он не хочет быть пленником в Астале. У него не осталось друзей, и все те, что были к нему добры, под угрозой — Лачи не простит своего промаха. И, поняв это, Огонек повалился наземь, уткнулся лицом в сосновые иглы, устилавшие землю, и зарыдал — точнее, завыл, захлебываясь слезами, дрожа от боли и ужаса. Прорвалась напряжение и тех часов, когда шел, опасаясь, что это его последняя ночь.
Кайе стоял неподвижно, смотря на верхушки пихт.
— Проорался? Легче? — обронил, когда отчаянные рыдания стихли немного.
Равнодушный голос привел Огонька в чувство, заставил вскинуться:
— Что легче?! Никогда себе не прощу!
— Да уймись ты... — Кайе думал о чем-то , едва обращая внимание на мальчишку. — Хватит.
— Там, на севере, люди! И они дороги мне! Если и они погибнут теперь из-за меня...
— Пусть благодарят Лачи.
— Вот как? Наша связь... в Бездну, она ничего не стоит! Ты все узнал, я не нужен больше... давай, раз тебе и в самом деле плевать на всех!
— Амаута! Не пори чушь. Мое дело — думать о Юге.
— Видел я весь ваш Юг... Опасаешься сам пострадать! А я... Я люблю Лиа, своих друзей, Тейит... и Шику я тоже любил. Я хотел, чтобы не было больше вранья, подозрений, чтобы ты не считал меня полной сволочью, чтобы ты не попал в ловушку. А сам потерял всех. Тех, кого полюбил, понимаешь? — Огонек снова почти кричал.
— Хватит тут голосить! Кыш! — Кайе зашвырнул шишку в севшую на ветку сову.
— Я должен вернуться на север. Пусть не в свите Лачи, но я и один доберусь.
— Ты пойдешь со мной.
— Пойми наконец, есть другие, кроме тебя! — закричал Огонек. — Мне надо... спасти бабушку.
Долго не было слышно ни звука, кроме далекого уханья обиженной совы. Она старалась поохотиться напоследок, чуя рассвет.
— Нет. Это бессмысленно.
Полукровка сжал зубы, отвел глаза. Вот, значит, как.
— Огонек...
Мотнул головой, ожесточенно:
— У меня есть имя!
— Какая мне разница?
— Ты мне не хозяин. Я не...
Рука Кайе сомкнулась на его локте, довольно грубо:
— Думаешь, я забуду перепуганного детеныша из леса? Плевать, кто ты в Тейит!
— Пусти! Мы оба уже не те!
— Что ты все оглядываешься?! Ждешь своих северян?
Огонек вырвался наконец. Отдышался. И понял, что все и вправду бессмысленно — он не успеет. Даже если переговоры затянутся, ему ни в жизнь не обогнать Лачи — тот вернется верхом, по хорошей дороге.
— Хватит, я пойду с тобой!
— И снова будешь пытаться бежать?
— Нет. Мне уже некуда.
Огонек подошел к телу Шику, опустился на колени, закрыл ему глаза.
— Нельзя его здесь оставлять. Звери...
— Предлагаешь отнести в шатер переговоров? Пусть лежит здесь, кому надо, те восстановят, что произошло.
Почти совсем рассвело, хотя под деревьями все еще было бесформенно — серым.
До лагеря южан шли долго и молча. Не меньше двух часов прошло до того, как в прогале показались палатки. Посланцы Асталы встали ниже погибшего прииска, на самом краю долины, и Огонек вяло отметил — куда удобней было бы и посланцам Тейит устроиться рядом и не таскаться невесть куда на переговоры. На грис быстрее, конечно, и все же. Но север и юг слишком не доверяют друг другу.
Фигуры часовых маячили возле лагеря.
— Останься тут, — велел Кайе, указывая полукровке место возле крайней палатки. — Я выясню, что и как. Мы должны были выехать на рассвете, но я все им испортил своим уходом.
Огонек молча кивнул, уселся, не обращая внимания на часового. Тот вынужден был теперь одновременно приглядывать и за лесом, и за непонятным пленником или гостем. Но Кайе быстро вернулся.
— Тумайни и Толаи уже уехали, — сказал он почти весело. — С полчаса назад где-то. Придется их догонять.
— Мне обязательно тоже там быть?
Последний, кого Огонек хотел сейчас видеть, это Лачи — даже Элати бы обрадовался больше. Но Кайе, хоть сперва сомневался, готов ли оставить полукровку в лагере на попечение нескольких стражей, все же сказал "да". Он, похоже, и сам запутался, во что готов верить, какой интриги опасаться.
— Сейчас оседлают грис, — сказал он, и тоже сел на траву. Сейчас Кайе выглядел проще, почти как в Астале. Усталое, немного напряженное лицо. Но ярости нет в глазах, они обычные, человеческие. Будто и не убил никого ночью.
— Почему мы не можем просто вести себя как люди? — тихо и с болью спросил Огонек. — Ты ведь поверил, что я невиновен. Их игры — это их игры... и ваши, но не мои.
— Я хотел бы тебе поверить, — так же тихо откликнулся юноша, откидываясь к стволу дерева и обхватив колено. — Но не имею права. И все же, если ты вдруг не врешь... Что будет делать Лачи, узнав, что ты оказался у нас?
— Думаю, найдет, чем вас спровоцировать. Выманить тебя сюда и уехать ни с чем, да еще и отдать свою долю в Долине — это не для него. А просто разъехаться в разные стороны не согласитесь уже вы. Гори оно все синим пламенем, — других слов, да и сил выругаться Огонек не нашел.
— Ты в седле-то удержишься после всего?
— Постараюсь.
Уже третий долгий путь пришлось ему проделать подряд. Он оказался самым легким — тропа среди не слишком высокой травы, хоть порой колючей и жесткой. Да и ехал верхом. Усталость притупила чувство двойной потери — и вся прежняя жизнь, и Шику, который, хоть не успел стать его другом, был веселым парнем, вместе с Хараи учившим полукровку обращаться с оружием. И еще невесть что ждало впереди.
Посольство Юга они догнали без особых усилий. Со спины мужчина и женщина в темно — синем богатого, сочного оттенка, с золотом на руках и поясе показались ему братом и сестрой, но лица их были совсем разными. Ткань скрывала руки до локтя, но родовые знаки поблескивали в нагрудных ожерельях. Огонек уже знал имена послов.
— Это что такое? — спросила Тумайни, указывая на полукровку. — И где ты пропадал?
— Долго объяснять, — сказал Кайе.
— Придется.
— Позволь, я, — тихо попросил Огонек, поймав удивленный взгляд южанки, и вкратце рассказал почти обо всем — умолчал только о своей связи с Кайе. Южанам этого знать не следует. А врать он давно уже научился, вот и Шику пришлось приплести несуществующую вражду. Кайе слушал его задумчиво и, кажется, не был доволен выдумкой.
Без разницы.
— Значит, одно убийство уже есть. Я предвидела, что ты с этого начнешь, — сказала Тумайни Кайе. Толаи только хмыкнул — высокий, тяжелый, он выбрал грис себе под стать и то, она, казалось, покачивалась под ним.
— Не я первым начал, и докажу, если понадобится, — Кайе сказал это не просто спокойно — Огонька покоробило от равнодушия. — К тому же все произошло очень далеко от северной стоянки, это еще им придется объяснять, куда и зачем он убрел.
— Верно, — согласилась Тумайни. — Что ж, пока лучше молчать об этом. А там посмотрим. Слышишь? Если хочешь жить, не раскрывай больше рта вовсе, — обратилась она к Огоньку.
— Мне все равно, выживу я или нет, но сказать мне больше нечего, — откликнулся тот, отворачиваясь.
Лачи с небольшой свитой, невозмутимый, — лишь напряженная линия рта выдавала, что это не так — уже ждал их на вытоптанной площадке неподалеку от прииска. Несколько тропинок разбегались отсюда, вели через кустарник. Тянуло дымком. Небольшие хижины и фигуры рабочих напомнили Огоньку сбор агатов и то, как ему жилось. Он поспешно отвернулся, но встретил взгляд Лачи и снова принялся разглядывать хижины. Только присутствие главы Хрусталя чувствовал и затылком.
Южане тоже спешились. Лачи заговорил первым.
— Перед тем, как начнем расспросы, скажи, как это понимать — вы похитили моего человека?
— Он сам пришел, — сказала Тумайни. — Лично мне он не нужен, полукровок я не приваживаю.
— Что ж, тогда пусть идет к нам, — голос Лачи был мягким, но взгляд не обещал ничего хорошего.
— Нет, — отрезала Тумайни, и Огонек вздрогнул от неожиданности. — У нас тоже теперь есть к нему пара вопросов. А если сам хочешь что-то спросить у него, спрашивай при всех. И после того, как мы закончим наши дела — или тебе важней этот... — она не договорила, но отвращение на лице было яснее слов.
— Что ж, тогда можно начать... — Лачи не договорил тоже, приложил ладонь ко лбу, вглядываясь. — Погоди. Это из моей свиты.
Молодой человек на грис скакал, не разбирая дороги, не заботясь о животном; почти вывалился из седла, отчаянно размахивая руками. Пришлось дожидаться, пока он приблизится. Лачи сам поспешил навстречу, не желая, чтобы предназначенная ему весть достигла чужих ушей. Выслушав, обернулся резко, изменился в лице, крикнул южанам:
— Значит, среди вас не только воры, но и убийцы! Мне только что донесли, что погиб один из лучших моих молодых воинов!
Северяне быстро подбежали и встали подле своего предводителя, будто бы невзначай сжали радужные ножи и дротики.
— Не знаю, о чем ты говоришь, — сердито сказала Тумайни, не обращая внимания на оружие и подходя ближе. — Чушь какая-то.
— Зато я знаю, — произнес Кайе, тоже приближаясь к Лачи и остальным. — Остальные тут ни при чем. Мы разговаривали с полукровкой ночью в лесу, далеко от наших лагерей. Твой человек напал на него, потом на меня, когда я вмешался.
— И поэтому ты молчал? — голос Лачи стал выше обычного. — Никогда бы Шику не стал убивать или ранить своего товарища. Скорее это ты напал на Шику. И что там делал ты сам — уйдя с вашей стоянки в сторону Севера?
— Ты знаешь, что, — сказал Кайе.
Лачи внезапно целиком с собой совладал.
— Что ж, я готов поверить — это полностью наши дела. Тогда я в любом случае должен забрать и допросить этого мальчика. Если он убегает ночью из нашего лагеря, второй мой человек идет за ним следом, и кончается дело убийством и нападением на посланника — я обязан это расследовать. Если угодно, обещаю после вернуть полукровку.
— Вы очень уж быстро нашли тело, — обронила Тумайни.
— Шику заметил отсутствие полукровки и пошел за ним, сказавшись ночной страже. Когда время прошло, мои люди поспешили за обоими, не дожидаясь рассвета. Ты знаешь, мы все тут настороже. Я выехал раньше, чем они вернулись.
По взгляду Лачи Огонек понял, какого свалял дурака. Ну конечно, следящий камушек был не один, и Шику легко было идти за беглецом.
Опустил руку, пальцами нашарил в тесьме, украшении подола, уплотнение. Так вот он где. Эх, как есть дурак. Вытащил бы, и Шику бы не погиб.
Тумайни колебалась, Толаи что-то сказал ей на ухо, и Огонек понял, что все пропало.
— В конце концов, это действительно ваши дела, — произнесла женщина. — Раз у вас нет претензий насчет убитого...
Как только я окажусь возле Лачи, мне уже не выбраться, подумал Огонек. Кайе помнит про связь — он может сказать сейчас вслух, только и южанам этого знать не стоит. Но даже если не скажет — он тоже понимает, что к чему, и как он поступит...
Некогда было думать.
— Тумайни, позволь мне спросить, — громко обратился Огонек к женщине, когда один из южан уже взял его за руку.
— Что еще? — бросила та раздраженно.
— Ты знаешь, что строят люди Тейит возле ущелья при входе в долину?
— А в самом деле, что? — с любопытством спросил Толаи, поднимая взгляд на склон, будто мог что-то рассмотреть сквозь него. — Наши разведчики как раз успели заметить движение на той стороне.
— Проныры южные, — пробурчал кто-то за спиной Лачи. Сам Глава Хрусталя не выказал беспокойства или досады, ответил даже охотно:
— На это ответить легко. Там найдены развалины одного из городов наших предков. Мы хотим понять, осталось ли там что-то ценное, не поглощенное лесом и временем.
— Я слышал другое, — сказал Огонек, надеясь, что его не убьют прямо сейчас. — Там действительно есть развалины, но вы строите крепость дальше. Вы сможете контролировать весь отрог и Долину...
— Силы подземные! Ты снова на Юге решил найти покровителей? — почти весело спросил Лачи. — У тебя память куропатки, о прошлом уже забыл?
"Эту ночь я еще помню", — хотел сказать Огонек, но промолчал. Во всяком случае, пока он остался цел — видимо, Лачи все еще надеялся провернуть все себе во благо, или не решался прилюдно прчинить вред полукровке: на Кайе это отразится немедленно.
— Мне надоело все это, — в голосе Тумайни была досада, но Толаи приблизился к ней и говорил что-то.
Северяне тоже сгрудились и переговаривались, и ветер как назло поднялся сильный, мешая прислушиваться.
— Но тут слишком много странного происходит. Я готова проехать дальше вашего прииска и своими глазами посмотреть, что вы там все-таки строите, — произнесла наконец Тумайни. — Чтобы потом не возникало лишних вопросов.
Огонек понял, что своего добился — на него вновь перестали обращать внимание. Он ощутил, что Кайе подъехал сзади совсем близко — их грис соприкоснулись боками.
— Это было неожиданно, — сказал юноша. — Почему?
— Не придумал ничего лучшего и был зол на Лачи, — честно сказал Огонек.
— Но это правда?
— Увидишь.
Дорога оказалась неблизкой — вьющаяся по горному склону тропа, по бокам поросшая какими-то колючими лопухами в половину человеческого роста высотой. Ногой Огонек то и дело задевал за колючки. Ехать ему пришлось подле Тумайни; Кайе вел себя на удивление покладисто и согласился с указанным ею местом. Внизу ущелье было довольно чистым, удобным для проезда. Огонек то и дело думал о том, как бы оказаться поближе к краю и якобы ненароком сорваться, но не хотел гибели грис. А еще он настолько устал, что даже смерти не получалось желать по-настоящему сильно. Пить вот хотелось очень, и он бы с легкостью нашел здесь воду в основаниях широких листьев, но не мог покинуть седло.
