Петуния, стуча острыми каблуками так и не снятых сапог, прошлась по гостиной и, не обращая ни на кого внимания, срывала покрывала с кресел, подходила к телам (как ужасно! Господи, как ужасно даже думать такое о тех, что недавно были самыми дорогими людьми на земле), укрывала их.

Потом села рядом с Биллом, обняла его и положила голову ему на грудь.

Смотреть на это у Лили больше не было сил. Дом, бывший столько лет для неё самым родным и любимым, стал давить её каждым камнем и брёвнышком. Она рванулась к выходу, стараясь убежать от горя, приправленного чувством вины, разъедающими душу.

На парапете крыльца сидела большая полярная сова. Белое оперенье делало птицу похожей на призрак.

Сова крутила головой, и её глаза отдавали зловещей зеленью.

Лили протянула к ней руку, и сова издала тот зловещий звук, от которого ночью в лесу всегда делается не по себе. Свиток из тонкой бумаги удобно лёг в ладонь.

'Прекрасная Огненная Лилия, раз ты читаешь это, значит, уже успела получить мой подарок, в связи с чем выражаю свои соболезнования. Тебе следовало принять моё предложение, тогда бы не дошло до крайнего обмена любезностями.

Правило первое и последнее: воле Темного Лорда не перечат, если не хотят неприятных последствий.

С Рождеством, Эванс.

Лорд Волдеморт'.

Глава 38

Четвёртый труп

Белая сова ухнула перед тем, как расправить огромные крылья и сорваться с места. Через минуту птица растаяла в темноте зимнего неба.

По дому родителей — по её, Лили, дому! — уже ходили чужие люди. Скоро понаедут маггловская полиция, магические авроры, будут что-то расследовать, суетиться, записывать, выяснять. Нужно что-то им говорить...

Всегда нужно что-то говорить. А что сказать? Как вообще можно говорить, когда дышишь едва-едва? Да и зачем? Слова — пустота, мусор, фальшивая обертка, существующая для сокрытия мыслей.

Что говорить, когда те, кого любишь больше всего — мертвы?

Как только сердце может продолжать стучать? Почему оно не разорвалось от боли?

'Если бог на свете?' — мятежно думала Лили.

Если он есть, как возможно, чтобы гибли хорошие, ни в чем неповинные люди, а злые — торжествовали? Где справедливость?

Она, Лили, была хорошей, сопротивлялась злу, всей душой верила в добро, тогда почему Бог допустил чтобы такое случилось с её родителями — хорошими, честными людьми?

Если служение добру не защищает от зла, не даёт уверенности в незыблемости мира — к чему оставаться добрым и праведным, зачем за добро бороться?

Господи, за что ей такое — стоять над остывающими телами родителей и сатанея, понимать, что это её и только её вина?

Нужно было сказать Тому Реддлу: 'Да'.

Просто сказать 'да' — и они были бы сейчас живы.

Лили подняла лицо к небу, стараясь хоть на секунду заставить терзающую душу боль угаснуть, но словно раскалённая лава текла по жилам. Боль не уходила. Пламя, бушующее в её душе, разгоралось всё сильнее.

А с неба неспешно, мягко кружась, летели пушистые снежинки. Равнодушные и к горю, и к радости, безмятежные и чистые. Невинные, белые. Такие белые и сверкающие в темноте ночи. Зачем они падают? Чтобы время смешало их с грязью, растопило, уничтожило?

Ноги подкосились и Лили осела на землю, не чувствуя, как под ней плавится снег, мгновенно превращаясь в липкую, пачкающуюся грязь.

— Лили?.. Посмотри на меня. Просто посмотри. Ты меня слышишь? Ты в порядке?

Джеймс?..

Зачем он здесь? Что ему от неё нужно? Ох уж этот вездесущий Джеймс Поттер.

— Ты в порядке? — повторял он, не давая потеряться в бесконечно кружащейся метели.

— В порядке?! — вскинулась Лили.

Ей сейчас было всё равно, на кого вскидываться.

— Как я могу быть в порядке? Он убил их! Просто взял и убил! Стряхнул, как муравьёв, без ненависти, равнодушно, походя. И теперь этого уже не исправить. Никакими дьявольскими заклинаниями, чертовыми зельями, нашей магией ничего уже не исправить! Мои родители мертвы. Знаешь, что это значит? Это значит, что я никогда больше не услышу их голоса, не увижу их лиц. Их нет. Их нигде нет, чтобы там не лгали о рае и аде, на самом деле после смерти ничего нет. Их нигде нет! А всё почему?.. Потому, что какому-то ублюдку-чернокнижнику показалось, что я, видишь ли, недостаточна с ним почтительна! Если бы у меня не оказалось этого проклятого магического дара, за который меня в вашем Хогвартсе презирают такие, как твой драгоценный Сириус, папа и мама прожили ещё много-много лет и, возможно, умерли бы от старости в своей кровати. Пошли бы на пенсию, путешествовали, нянчили внуков. Но этого не будет. Этого у них не будет! Ничего у них уже не будет только потому что их дочь — долбанная волшебница! А ты спрашиваешь — в порядке ли я? Ни хрена я не в порядке! И никогда уже не буду в порядке, будь оно всё проклято!

До Лили дошло, что Джеймс стоит на коленях, в грязи, вместе с ней. Рядом. И терпеливо сносит то, как она истерично лупит его кулаками куда не попадя, размазывая грязь по его всегда тщательно отглаженной щегольской мантии, в которой если небрежность и допускалась, то только тщательно продуманная.

Лили подняла взгляд и прочла в карих глазах Поттера отголоски собственной боли.

— Как я буду жить без них, Джеймс?

Закрыв рот ладошкой, Лили беспомощно подалась вперёд, пряча лицо у него на груди.

Она отчаянно пытаясь сохранить остатки быстро улетучивающегося тепла, но северный ветер задувал слишком сильно.

Джеймс согревал её руками, губами, всей душой. Гладил успокаивающе по волосам и ладонь его была такой тёплой.

— Ты не одна, Лили. Ты не одна. Я с тобой, — шептал он ей в волосы. — Посмотри на меня.

Лили послушно подняла глаза.

— Я уничтожу его. Уничтожу Темного Лорда. Даю тебе слово. Мы отомстим ему вместе — ты и я.

* * *

Желтая полицейская лента перегораживала гостиную в доме Эвансов, отделяя пространство, где можно было находиться живым от пространства, где упокоились мертвые.

Они висели, желтые ленты, как дохлые змеи. Если бы ленту использовали на улице, она бы трепетала и хлопала, а тут — неподвижная, ядовито-жёлтая, подчеркивающая, что закону всё равно, какое у тебя горе. Закон безлик и бессердечен.

Полицейские называют найденные тела трупами.

В доме было три труппа — как кощунственно это звучит по отношению к родным и близким.

Лили сидела на диване в гостиной и ждала, пока маггловские полицейские что-то там обмеряют своей маггловской рулеткой.

Надев пластиковые перчатки, стражи порядка ползали по дому Эвансов, разнюхивая, выясняя, выискивая. Не знай Лили наверняка, кто убийца, надейся она его найти, может быть, ей бы не казалось всё таким бессмысленным?

Лили была рада ночи. Темнота скрывает то, что с такой беспощадностью подчеркивает солнечный свет.

В полумраке желтую ленту было видно не так ярко.

Маги использовали свой привычный морок, и магглы не видели их. Аластор Грюм, правда, остался в зоне их досягаемости, представившись дальним родственником Эвансов. Немного магии и ни у кого из полицейских не вызвало подозрений появление этого человека, взявшегося буквально из ниоткуда. Легонькое такое заклятье подавление воли. К магам такое применять нельзя, а к магглам — можно. Даже нужно. Ситуация обязывает. Статус секретности. Как же иначе — магическое убийство в не магическом мире?

Лили ничего не ждала от полицейских, расхаживающих по её дому, однако она ошиблась. Кое-что им удалось найти.

Один из полицейских, тот, кто, по-видимому, вёл расследование, решительным, отрывистым, широким шагом приблизился и присел перед Лили на корточки.

— Мисс Эванс? Я Дольф Марч, — представился он.

Лили кивнула:

— Очень приятно.

— Я хотел уточнить, — сказал Дольф Марч, — вы с вашими родителями, вашей сестрой и её другом вернулись из кинотеатра?

Лили кивнула.

— Вы с сестрой задержались на несколько секунд на улице, остальные прошли в дом, а когда вошли вы, ваши родители и друг были уже мертвы?

Лили снова заученно кивнула.

— По вашему мнению, что тут могло произойти?

Лили пожала плечами.

Пока она хранит молчание, она, вроде как, и не врёт?

— Вы не слышали звуков борьбы?

Лили отрицательно помотала головой.

— Ясно. Мои люди нашли вот это.

Массивная рука поднялась, крупные короткие узловатые пальцы разжались и в ладони полицейского Дольфа Марча сверкнул перстень.

— Не знаете, кому это может принадлежать?

Лили знала.

Слишком хорошо знала этот широкий серебряный ободок, охватывающий безымянный палец, гладкий, без единой грани или насечки, без единого украшающего вензеля. Отполированный до зеркального блеска, но лишенный его, с таким же гладким, черным матовым камнем.

* * *

— Зачем тебе этот перстень, Сев? — спрашивала она со смехом. — Настоящие мужчины не носят украшений.

— Это тебе твой Лось внушил? — презрительно кривил губы Сев.

— Джеймс не мой. И он не лось.

В глазах Сева загорался нехороший, темный огонь. Этакая патологическая, нездоровая радость из-за возможности сказать очередную гадость:

— А это не украшение.

— Что же это, в таком случае?

— Яд.

— Зачем он тебе?

— Я же змей, гриффиндорка. Змее нельзя без яда.

Она тогда смеялась, пытаясь свести всё к шутке. Как известно, смеётся тот, кто смеётся последним.

Словно зачарованная, Лили потянулась к перстню в руке полицейского:

— Где вы это нашли? — хрипло спросила она.

— Под тем креслом, — кивнул полицейский.

Лили проследила взглядом за указанным направлением и вспомнила, что одна из фигур стояла именно у кресла. Эта тень появилась в её доме первой.

Тело закололо сотней иголок, перед глазами замельтешили чёрные мушки. Лили до крови закусила губу, заставляя бешено завертевшийся мир остановиться.

'Держись за меня', — сказал ей однажды мальчик с худым, узким, насмешливым и злым лицом, приглашая покататься на метле звездной зимней ночью.

Тогда Северус Снейп впервые показал Лили Эванс, что такое полёт.

Он же, проклятый змей, показал ей, что такое падение. Стремительное и безнадёжное.

Глупая Венди на самом деле никогда и не прилетела на Остров, Которого Нет. Она, шагнув за карниз окна, разбилась. Вдребезги. Вот и вся история.

Свет в сердце Лили погас.

Лили Эванс была. Лили Эванс не стало.

Полицейский удивлённо моргнул:

— Мисс?..

Кресло перед ним было пустым. Красивая девушка с лицом гневливого ангела растаяла в воздухе.

В следующее мгновение Дольф Марч уже напрочь забыл об этом инциденте и о том, что рыжая красавица вообще существовала.

Лишь Аластор Грюм укоризненно качал головой, грозно хмурясь.

* * *

Снег — мелкий и колючий, летел со всех сторон. Над светящимися окнами, грязной речкой, замусоренными берегами и мусорными баками летели белые хлопья, будто белый пепел прогоревшего дотла костра. Снег назойливыми белыми мухами мельтешил над громадной дымовой трубой заброшенной фабрики.

Лили шла по знакомой с детства булыжной мостовой. Разбитые окна, заколоченные досками. Как выбитые зубы в пасти старухи. Преддверие ада.

Лили остановилась у последнего дома на лице, наблюдая, как между занавесками пробивался теплый жёлтый свет.

Обычно в дом волшебника проникнуть нельзя, но Северус в своё время специально открыл для Лили доступ в свой дом. Тогда они встречались на каникулах тайком от всех. Тогда, когда ни один из них и помыслить не мог о том, чтобы явиться убийцей в дом другого.

Взмах палочки и воронка аппарации засосала Лили куда-то в подпространство, чтобы выплюнуть посредине комнаты Сева.

Лили знала эту комнату, как свои пять пальцев.

Полки по стенам сплошь уставлены книгами.

Она тоже любила читать. В своё время они читали эти книги вместе.

Книги, книги, книги. В черных, коричневых, серые переплётах.

Потёртый диван. Старое кресло. Столик перед ним. С каждой вещью тут связано столько воспоминаний.

Тут они были счастливы детьми, пока не повзрослели.

Северус поднял голову, во взгляде его промелькнула тень удивления:

— Лили?..

Она пришла не разговаривать. Ещё не успевшие до конца остыть тела родителей и друга взывали к отмщению. Об остальном она подумает потом. Всех оплачет потом, если только в остывшем сердце смогут отыскаться слёзы.

Ночь плыла перед глазами и ночь застилала глаза. Ярость и боль отчаянно бились в сердце, раздирая его. Боль уничтожала и уродовала душу.

— Круцио!

Северус не закричал, просто резко откинулся в кресле, захрипев. Он изо всех сил сжимал пальцами подлокотник, не сводя с Лили горящих глаз. Дрожь волной прошла по его телу. Лицо словно засветилось и свет этот был одновременно и яркий, и порочный, как у падшего ангела.

Через силу, преодолевая боль, он скривил губы в кривой, почти извращенной улыбке:

— Вижу... ты пришла продемонстрировать новый волшебный уровень? Освоила парочку новых заклинаний? Умница. Доросла, таки, до непростительных?

Да есть ли в этом человеке хоть что-то человеческое? Он убил её родителей, а теперь, под пыточным заклинанием, сжигающим остатки её души, нагло насмехается?

Может быть она спит и видит кошмарный сон? Всё это не может быть на самом деле? С ней? С Лили Эванс?

— Я могу убить тебя, — сказала она.

Северус продолжа смотреть на неё. Как всегда — с иронией.

— Это должно меня пугать?

— Это пугает меня.

Белый профиль, едва видимый из-под волны черных волос. Бровь насмешливо и вопросительно изогнулась.

Он забавляется? Ему смешно?

— Джеймс был прав: ты жалкая мерзкая ядовитая гадина, — в отчаянии прошептала Лили. — Ненавижу тебя, Северус Снейп! Трус! Лакейская душонка! Предатель!

Пламя из камина отразилось в черных застывших глазах юноши и казалось, будто адский огонь разгорается внутри его зрачков.

Лили резко швырнула в Сева агатовое кольцо и, если бы не его быстрая реакция, оно, вполне возможно, разбило бы ему лицо — перстень был достаточно для этого тяжёлым.

Стремительным, характерным только для него движением, похожим на рывок хищника, Северус приблизился к ней, до боли стиснув тонкие девичьи запястья.

Он говорил медленно, глядя на неё сверху вниз:

— Молодец, пыточное заклинание у тебя неплохо получилось. Хочешь, научу тебя ещё одной увлекательной игре? Кровавые оргии весьма в чести в нашем узком кругу. И уж лучше первым буду я, чем кто-нибудь другой, — он рассмеялся, наклоняясь к самому её уху и зашептал, вкрадчиво и интимно. — Тебе понравится, если я буду кричать от боли под твоими проклятиями? Что ты скажешь по поводу поцелуев напополам с кровью? Интересно узнать границу своих возможностей? А ещё интереснее узнать предел возможностей моих? Давай развлечёмся, раз уж ты снизошла любезно ворваться в мой скромный дом в такой час. Моя драгоценная, непорочная Лили...