— Хорошо тебе болтать, тебе никто полруки не отъел... Кровит, мать! — я почувствовала как мой носильщик вытирает ладонь об мою юбку, — Вон уже, кровь почернела. Гнилой огонь схвачу...
— Кончай ныть, урод! Алкий Яд помашет над тобой кадилом, водичкой святой сбрызнет, все само отвалится, — хриплый Кост развеселился.
А я призадумалась, болтаясь вниз головой. Мне сперва показалось — грабители это, бандюки городские. Но, кажется, дело гораздо хуже. Какой-то отец Равр. Священник? Не Пес ли Сторожевой?
Вот ведь... Хоронилась, хоронилась, а влипла по самую маковку.
За Хелдом следили. Холера, ну конечно же за ним следили, и ждали, когда на него кто-нибудь выйдет! Ты и вышла, Лесс, паучонок безмозглый. Прямо-таки выскочила, как куропатка из травы. Хочешь — стрелой стреляй, хочешь — сокола выпускай...
Чеееерт... как нелепо...
— Щасс, — сказал веселый Кост, — Шасс все и прознаем. Порасспросим у хозяйки, у прислуги, они должны помнить. Нюх, однако, у меня собачий, нюх мой говорит — знатную добычу споймали. Давай-ка, сворачивай сюда. Через залу не пойдем, неча народ пугать. Через кухонь давай.
Скрипнула дверь. Недовольный, который нес меня, пригнулся, по вывернутому плечу моему проехался косяк. Невдалеке зазвякала цепь, гавкнул пес.
— Цыть, Черноух, свои.
По двору, значит, идут. Ступеньки, опять скрипнула дверь. Опять косяк, опять ступеньки.
— К нему, что ли? — прогудел недовольный.
— А то. Ключ-то есть. Ща все устроим.
Загремел замок. Снова дверь, снова косяк.
— Давай сюда ее. Не, не сюда, нельзя, чтоб ногами пола касалась...
— Да второй же этаж!
— Береженого бог бережет.
Меня кулем свалили на какую-то широкую плоскость. Наверное, на стол. Вывернутые руки ожгло болью.
— Полежи пока тут, — сказал Кост. Кажется, это он мне сказал. — Давай, урод, беги за Равром. Он сейчас на службе, но все равно, тащи его сюда.
— А ежели это не она? Отец Равр нам головы пооткручивает, ежели не она енто окажется, а мы его от святой службы отвлекем.
— Верно, итить... Слышь, спустись тогда вниз, да позови кого-нить из прислуги. Ща сами дознание проведем.
— А чего с паромщиком-то делаем?
— А чего с ним делать?
— А сбежит ежели?
— Да он-то нам на что? Впрочем, опять верно. Еще какую нечисть с собой приведет или предупредит... Давай так, ежели он внизу, я его наверх приглашу, а ты чебурахни его по маковке чем-нить тяжелым.
— А не откачаем потом?
— А ну и хрен с ним.
— Чой-то ты закомандовался, Кост. А вот девка не та окажется, а паромщика мы ухайдокаем ненароком, как выпутываться собираешься?
— Ухайдокаешь его, держи карман. Он тебя скорее ухайдокает. Эт же девица хрупкая, барышня, хоть и ведьмища, у ей головка маленькая, слабенькая, а он — мужик неотесанный. Ему кочергу на темечке правь — только почешется. Давай, урод, без разговоров. Иди вниз, посмотри что там, веди сюды прислугу. С паромщиком опосля разберемся. Он же еще не знает, что ведьмищу споймали. Сюда его черт так и так занесет.
Ох, проклятье! Сама попалась, еще и хорошего человека к подлому этому делу примазала. Вот тебе и божья справедливость, Хелд!
Тот, кого называли Уродом, утопал. Над закутанной моей головой завозились, складки сползли с лица.
Я зажмурилась от света, отвернулась.
— Угу, — задумчиво пробормотал Кост, — Все как по писанному — рыжеватенькая, бледненькая, глазки... ну-ка, какие у тебя глазки?
Жестко зацепил волосы, заставил смотреть вверх. Лицо его плавало выше пятна света, я никак не могла разглядеть. Светильник Кост держал в опущенной руке.
— Хрен разберет, какие у тебя глазки... Чего ревешь, дура? У Равра на дыбе наревешься. Шасс-то чего реветь? А? А-а! Колдовать не могешь! — Кост расплылся в улыбке, пламечко светильника заиграло на желтых крепких зубах, — Вот как оно, дорогуша, не могешь ты колдовать, мы уж постарались. Не докличишься теперь до нечистого своего. Не дозовешься. Обидно, правда?
Зараза! Почему это не могу колдовать? А вот я сейчас как...
Дернулась, замычала. Во рту совершенно пересохло от тряпок. Снова скрипнула дверь, потянуло сквозняком.
— Во, — сказал вошедший, — Поди-ка к столу, девочка. Взгляни, знаешь ли ты эту женщину?
Простучали легкие шажки, надо мной склонилось знакомое конопатое личико.
— Ой! Госпожа хорошая...
Девочка запечатала рот ладошкой, стрельнула глазами вправо, влево... С обеих сторон над ней склонились мужские громоздкие тени.
— Признала?
— Это та, что золото колдовское разбрасывала? Которое золото потом в листву сухую обратилось? Отвечай, не юли.
— Ой, господа... Ой, господа! И впрямь похожа, да только не уверена я. Можа и не она это вовсе, а другая какая, у нас постояльцев много, всех не упомнишь...
— Хозяйка сказывала, ты прислуживала ей. Когда она с мальчишкой-воренком тут останавливалась. Отвечай, вертихвостка или мы тебя с собой заберем, у братьев ты быстро разговоришься, у братьев все такие разговорчивые делаются...
Девочка заморгала. Втянула голову в плечи так, что соломенные косицы растопырились смешными рожками.
— Ой, она это, она, господа хорошие. Право, она самая, припомнила я...
— Ну так, — выпрямился Кост, — Я ж и не сомневался. Чего стоишь, егоза, иди. Постояльцы тебя ждут. Беги, беги, не отсвечивай. Что, Урод, — он повернулся к напарнику, — паромщика видел?
Девочка мазнула меня жалобным взглядом и сгинула.
— Не, в зале его нет. Видать, ушел куда.
— Куда паромщик ушел? — спросил меня Кост.
Я злобно смотрела на него и молчала. Еще бы не молчать — с тряпкой-то во рту.
— А ты кивни или головой помотай, — дружелюбно предложил Кост, — Так ты что, паромщику дело какое поручила?
Я помотала головой.
— А передала ему что? Не золото ли?
"Нет".
— Да выдерни у ей кляп, — предложил Урод, молодой мосластый парень, вопреки прозвищу, довольно симпатичный, — Много вы так наговорите...
— Щасс, держи карман. Чтоб она заклинание какое сказала или заголосила как резаная? Эй! А чего это ты, Урод, стоишь тут? Чего выстаиваешь? Ну-ка, ноги в руки — и за Равром. Давай, давай, шевелись!
— Дьявол! Почему все время я должен бегать? Ну почему все время — я?
— Не поминай нечистого, щенок. Твое дело — бегать, мое дело — думать. Я сказал: ноги в руки...
Загрохотали шаги, хлопнула дверь. Урод исчез.
— Ну что, голубушка, — улыбнулся Кост. — Сейчас с тобой как следует поговорят. А мне за тебя — тройное жалование. Чего ерзаешь? Лежать неудобно?
— Мммм!
Руки ныли страшно. Я пыталась перевалиться на бок.
— Эй, ты чего, сверзится надумала? Не выйдет. Вот я тебя ща посажу, да к стеночке прислоню, вот так, чтоб не ерзала... Вот так... Я тебе попинаюсь! Сиди спокойно, стерва!
Тычок под ребра. Больно! Я поперхнулась и зашлась кашлем. Кашлять с кляпом во рту, это скажу вам... Самое досадное, что кляп не вылетел и Кост его не вытащил, хоть я давилась и захлебывалась изо всех сил.
Пока я корчилась на столе, он отошел к двери и выглянул в коридор. Потом захлопнул дверь и накинул щеколду.
— Придет твой дружок — встречу его. — Кост вытащил длинный широкий кинжал, больше смахивающий на меч чем на кинжал, и огладил набалдашник.
В мое время простолюдинам запрещалось носить оружие длиннее кинжала или охотничьего ножа. Но жизнь меняется. Я как-то вдруг поняла стариков, которые ворчат, что во времена их молодости все было лучше и разумнее устроено, и люди были приветливее и солнце светило ярче. Вот пропасть! Экое у этого Пса рубилово! А у Хелда, сдается мне, оружия вообще нет...
Хотя Кост с Уродом, кажется, не монахи. Одеты обычно, как средней руки ремесленники или торговцы. Они, скорее всего, просто шпионы и соглядатаи, нанятые Псами. Но драться они должны уметь. Такая профессия.
Светильник стоял на краю стола. Спихнуть его на пол, что ли? Там солома резанная, она вспыхнет, глядишь, пожар начнется... Лучше пожар, чем сидеть и ждать у моря погоды...
Я поспешно отвернулась от огня. Еще догадается, псовый прихвостень, что я задумала...
Кост подволок табурет и сел, привалясь спиной к стене рядом с дверью. Вытянул длинные ноги, положил поперек колен свой меч. Ухмыльнулся мне через комнату. Он явно не собирался спускать с меня глаз.
Ну и пусть пялится. Я рассматривала свою тень на стене над застеленной постелью, перекошенную, огромную из-за того, что светильник стоял очень близко. Надо выждать момент... Предположим, светильник упадет, масло разольется, вспыхнет пламя. И что тогда будет? Кост вскочит, начнет затаптывать огонь. Попытаюсь скатиться на пол. Зачем? Пережечь веревки? Обгорю нафиг, конечно, но хоть какой-то шанс. А то Кост рубанет меня своим мечом... все лучше, чем оказаться на дыбе... Ну, может, хоть Хелд сюда не сунется, в пожар-то...
Я отлипла от стенки и наклонилась вперед, дергая связанными руками.
— Но, но! — окликнул шпион.
Зыркнула на него. Чего — "но, но"? Руки немеют, идиот!
Тень по-птичьи шевельнулась, поднимая горбом складки плаща. Обрывок кляпа странно торчал сбоку, словно большое зубчатое ухо...
Я осторожно повернула голову, краем глаза наблюдая за тенью. Вырисовался профиль, "ухо" развернулось полураскрытым веером над всклокоченной шевелюрой... Забавно... Я снова подвигала руками — у тени за спиной приподнялись тяжелые крылья... даже крючковатый коготь возник над плечом. Коготь? Откуда коготь-то? Я скосила глаз — завиток волос, чуть шевелится от дыхания...
— Эй, ты чего там делаешь? — обеспокоился Кост.
Я перевела взгляд так, чтобы не выпускать и его из поля зрения, и в тоже время следить за тенью. А у тени на стене появились руки — удачно упавшие вперед складки плаща. Я видела даже мазок света, разделяющий предплечье и живот.
Колени. Да, колени, потому что тень сидит на корточках. Из чего получились колени я смотреть не стала. Острые колени, чуть направленные вверх, а руки по-звериному пропущены между ними и упираются пальцами в стол...
— Эй! Ты чего, а? Ты чего?!!
Тень, образ, отражение.
Тень приподнялась и зашипела, разевая ненормально большой рот со змеиными иглами зубов. Выметнулась раздвоенная лента языка. Уши сложились двумя пучками стрел, зло прижались к голове.
Крылья встопорщились и развернулись вдруг, напрочь затмевая слабый трепещущий свет. Вокруг потемнело.
Закричал человек.
Шипение, свист! В груди клокотал злобный восторг, больно и сладко вырываясь лохмотьями сиплого мяуканья. В глазах мельтешили оранжевые пятна, всполохи света, полосы тьмы, свет, тень, свет, снова тень. Хочу! Когти — в плоть, зубы — в плоть, чтобы брызнуло на язык соленое, жгучее, чтобы забилось между рук, вожделенное, заплакало, захрипело, лишаясь кожи, лишаясь крови, аррррсссс!!!!!
Хочу!!!
Грохнула захлопнувшаяся дверь, снаружи загремел ключ в замке.
Я снова кашляла, давясь и кусая воздух, пытаясь расправить скомканные, опаленные воплями легкие. Солома колола ладони, царапалась сквозь платье. Воздух не пролезал в глотку, застревал шершавым осколком. У-уй, как худо-то... Уй, мама...
Уффф...
Я стояла на карачках, на полу, в разбросанной соломе. На столе мерцал светильничек, комната была пуста. Сердце колотилось аж за ушами. Кровь? Руки, платье? Нет, чисто.
Слава небу.
Упасть и отдышаться.
Нельзя! Вставай, беги, ты свободна! Ската освободила тебя!
Вот, Амаргин, пригодилась твоя наука... Все, потом будешь думать. Беги!
Дверь заперта. Куда — в окно? Да хоть бы и в окно... Вон, веревка лежит, которой тебя связывали, пропасть, не порванная даже... Кретины, узлов-то навязали, шпионы заразные, словно быка бешенного удержать хотели, уроды...
Чертовы узлы!
Я затравлено огляделась — что-нибудь острое, перерезать, пропасть, ногти все уже обломала...
За дверью вдруг затопали, загомонили разом. Ой, холера, сейчас ворвутся толпой... К окну! Так спрыгну — второй этаж...
Обрывая остатки ногтей, я зашарила в поисках щеколды. Понавесили тут ставен, заперлись, как от волков... Черт! Черт!
Загремел ключ в замке. Я схватила светильник, готовая запустить в голову первого, кто войдет.
— Леста! Леста, не надо! Это я.
Человек выронил палку и вскинул ладони, показывая что безоружен. Я никак не могла проморгаться. Бледный, помятый, худой, патлы эти сальные...
— Пе... пе... пел?
Он быстро подошел, протягивая руки.
— Это я, госпожа, это я. Ты цела? Пойдем скорее.
Я вдруг почувствовала, что меня трясет. Соображение отключилось. Я ничего не понимала.
— Пойдем, пойдем быстрее. Я спрячу вас. Все будет хорошо. Ты слышишь меня?
Он аккуратно вынул из моей ладони светильник, обнял за плечи, потянул за собой. Я пошла как овца на веревочке. Вдруг очнулась:
— Хелд! Где Хелд?
— Я здесь, барышня.
Паромщик, оказывается, не терял времени даром. Он связал растянувшегося в коридоре Коста его же собственным поясом и втащил шпиона в комнату. Шпион лежал тихо, закрыв глаза.
— Это господин Пепел его дубинкой звезданул, — объяснил паромщик, — Хорош он дубинкой махать, господин Пепел. Дай-ка мне барышня что-нить в пасть ему запихать.
— Соломы ему туда напихай! — посоветовала я.
— И то дело. Ага, ну пущщай тут лежит, своих дожидается.
— Поторопись, Хелд, — Пепел поглядывал в конец коридора, туда, где начиналась галерея над обеденным залом.
Потом нагнулся и подобрал оброненный меч. Оглядел его, поморщился, швырнул в комнату. Снова вооружился своей палкой — в два раза толще той, прежней.
— Ща, кое-что возьму, и пойдем, куда скажешь. Нам теперь с барышней все равно куда, лишь бы подальше...
Паромщик отвалил матрас и вытащил узел из моей клетчатой шали — деньги.
Дверь заперли, ключ Хелд сунул за пазуху. Кроме узла у него в руках обнаружился еще один сверток. Успел-таки еды прикупить...
Я вспомнила:
— Меня черной лестницей волокли. Кажется, это в ту сторону.
— Туда, барышня, туда, — сказал Хелд, — Из "Трех голубок" я вас выведу, а там уж господин Пепел обещался. У него захоронка гдей-то в городе есть. Так ведь, господин Пепел?
Глава 22
Пепел, паромщик и я
Вода открылась меж дюн, блеснула отраженной закатной зеленью, еще более яркой, чем на небе. Впереди, в полумиле от берега, темным курганом поднимался остров. Я разглядела бледно-лиловые в сумерках скалы и череду сосновых стволов, похожих на турмалиновые друзы. Лимонной долькой висела над островом половинка луны.
Амаргин же сказал — в полнолуние...
Но сейчас не полнолуние. Луна растет. До полнолуния еще...
Амаргин сказал — иди к морю. Амаргин сказал — на берегу тебя ждут.
Ирис ждал меня на берегу, стоя по колено в волнах седой от росы травы, у самых дюн. Я прибавила шагу.
— Стеклянный остров, — сказал он.
Не поздоровался, будто мы и не расставались.
— Почему стеклянный?
Он пожал плечами. Полы плаща его намокли и грузно, обессиленно лежали на траве. Ирис улыбнулся, поднял руку к виску, откидывая тяжелые черные волосы. Радужный отблеск скользнул по ним, слюдяной, розовато-сизый отблеск — такой, какой бывает на горлышках лесных голубей.
