— Я догадываюсь, кто может меня обвинять, и поэтому промолчу, ваша светлость, — ответил я. — Не хочу компрометировать даму. Я могу подробно описать все, что случилось во владениях барона Кадуорса, но это не моя тайна, поэтому на моих устах печать молчания. Скажу лишь, что все эти обвинения — наглая ложь, с первого слова до последнего.
— Вот как? Вы не хотите свидетельствовать в свое оправдание?
— Да, ваша светлость.
— На ваше счастье — или несчастье, — здесь присутствует конюший барона Каудорса, мессир Лука Фрезон, который привез ответ барона на наш запрос о вас, — сказала герцогиня. — Прошу вас, мессир.
Чернобородый мужчина в расшитом серебром камзоле шагнул к трону, поклонился герцогине, извлек из сумки запечатанный свиток, сломал печати и развернул его. Я почувствовал, что мне не хватает воздуха.
— "Сим свидетельствую, — читал Фрезон, — что молодой дворянин, именующий себя Сандером Стормом, сыном барона Джернона Сторма, оказал мне неоценимые услуги в приватном деле, связанном с событиями страшными и сверхъестественными, происходившими в моих владениях. Объявляю, что вышеозначенный юноша Сандер Сторм проявил себя, как в высшей степени благородный человек и воин, чем заслужил мою признательность, награду и особое расположение. Писано в десятый день месяца Зарниц и собственноручно подписью и печатями барона Белзона Кадуорса, шестнадцатого барона Орвика, скреплено."
По залу прошел удивленный шепот. У меня отлегло от сердца. Барон Кадуорс оказался Человеком с большой буквы. Поклеп его бывшей женушки не сработал.
— Что скажете? — спросила герцогиня.
— Что правда и справедливость всегда торжествуют, ваша светлость, — ответил я.
— Мне все больше и больше нравится этот пройдоха! — воскликнул шут.
— У вас талант выходить сухим из воды, — сказал канцлер, вцепившись в меня взглядом. — Однако главное обвинение против вас никем не опровергнуто. Обвинение в том, что вы незаконно присвоили себе баронский титул, являясь при этом человеком подлого происхождения.
— Я думаю, что его преподобие аббат Ульфилла, настоятель Грейвульского монастыря, и мессир Брен Неллер, ректор школы военных капелланов в Донкастере, могли бы замолвить за меня слово. Но я не вижу их в этом зале. Единственным доказательством моего знакомства с милордом Неллером может служить подаренный им меч Солер, который сейчас при мне, однако я понимаю, что нужны более веские аргументы. Так что мне нечего ответить вам, милорд. Простите, если разочаровал вас.
— Вы ошибаетесь, юноша! — Неллер вошел в зал из соседней комнаты, поприветствовал меня кивком, и я поклонился в ответ. — Я здесь, и вижу, что не ошибся в вас.
— Вы так уверенно говорите, мессир Брен, что я подозреваю — вы привезли нам неопровержимые доказательства в пользу этого юноши, — сказала герцогиня.
— Ваша светлость, я знал барона Джернона Сторма. Мы были друзьями. И я был бы слеп, как крот, если бы не заметил сходства между Стормом-старшим и этим молодым человеком. Причем не только внешнего.
— Кажется, я многое поняла, — произнесла герцогиня. — Господа, оставьте нас наедине с сэром Сандером.
— Вы... шутите, ваша светлость? — Канцлер аж рот открыл от изумления.
— Нисколько. Подождите за дверью. И ты, Коко, ступай.... Господин канцлер, пошлите за лордом Крамером и господином Жакеном. Я хочу их видеть.
Придворные, кланяясь и шепчась, выскользнули из зала, оставив нас с герцогиней с глазу на глаз. Это была очень странная минута. Наверное, я смотрел герцогине Вальзератской в глаза и пытался понять, о чем она думает. И герцогиня наверняка пыталась сделать то же самое.
— И что теперь? — внезапно спросила герцогиня.
— Ваша светлость? — не понял я.
— Что нам теперь с вами делать, юноша? Слишком много уважаемых людей свидетельствуют в вашу пользу. — Герцогиня перестала улыбаться. — Вы говорите и ведете себя, как знатный человек. Мы оценили вашу прямоту, вашу искренность и ваше мужество. Если и были какие-то сомнения в вас, они рассеялись. Но теперь мы не знаем, как поступить с вами. Не хотите что-нибудь сказать напоследок?
— Предоставляете мне последнее слово, ваша светлость? — Сердце у меня рухнуло в пятки, но я постарался сохранить спокойствие и невозмутимость. — Если я поблагодарю вас за ваше внимание ко мне и приглашение в Вальзератский замок, вы сочтете меня трусом и подхалимом. Если попрошу о прощении и снисхождении, брошу тень на достойных людей, которые выступили на моей стороне. Так что мое положение очень щекотливое. Право, мне лучше ничего не говорить.
— Вы невежливы, сударь. Могли бы хоть что-нибудь сказать. Ведь мы с вами вдвоем, и наш разговор никто не услышит.
— Ну разве только то, что вам, ваша светлость, идет голубой цвет. И вам следует иногда пороть вашего шута, потому что от его шуток временами разит сортиром. Я бы порол.
Герцогиня улыбнулась, откинулась на спинку трона и крикнула:
— Пусть войдут придворные! — велела герцогиня.
Зал наполнился людьми. Лица у всех были сосредоточенные, напряженные. Я понял, что сейчас решится моя дальнейшая судьба.
— Лорд Крамер!
В тронный зал размашистой походкой вошел человек лет тридцати, облаченный в одежду из тончайшей черной кожи и в черном бархатном плече с вышитым золотом коронованным львом на плече. Он поклонился герцогине, бросил на меня быстрый изучающий взгляд и встал рядом.
— Господин Жакен!
Уже знакомый мне лиловый старичок приблизился к герцогине. На этот раз жезла у него не было, в руках он держал свиток и прибор для письма.
— Вы подготовили приказ? — спросила герцогиня.
— Да, ваша светлость, — с поклоном ответил Жакен.
— Прочтите, — велела Ульрика-Индигерда.
— "Мы, Ульрика-Индигерда де Сассен-Деррик, милостью Вечных и по праву наследования великая герцогиня Вальзерата, хранительница веры и порядка, источник благоденствия и милосердия, выслушали дело человека, называющего себя Сандером Стормом, младшим сыном барона Джернона Сторма, пэра и шестнадцатого барона Россарта, и, пользуясь нашим правом суда над поддаными нашими, равно как и над поддаными прочих государей, совершивших свои деяния на землях Вальзерата, приняли решение:
— По требованию барона Пьерена Сторма из Орандура признать вышеозначенного Сандера Сторма самозванцем и выдать его Пьерену Сторму..."
— Отказать! — провозгласила герцогиня. — Впишите в рескрипт.
— Слово ее высочества! — воскликнул старикашка и с самым торжественным видом выполнил приказ герцогини.
— Вот, сэр Сандер, мы приняли решение, — сказала герцогиня, когда смолкли аплодисменты придворных. — Отныне Вальзерат берет вас под свое покровительство. Лорд Крамер, подарите мне ваш кинжал.
Крамер отцепил с перевязи кинжал, приблизился к трону, встал на колено и протянул герцогине оружие рукоятью вперед. Ульрика взяла кинжал.
— Вы сказали, у вас украли фамильный кинжал дома Стормов, — начала она, — и я хочу возместить эту потерю. Мессир Неллер подарил вам меч, я же дарю этот клинок: такие носят воины моей личной гвардии. Возьмите и носите с честью.
— Благодарю, ваша светлость, — я принял клинок и прижал его к сердцу. — Я бы обнажил его и поцеловал лезвие, но помню, что в вашем присутствии обнажать оружие нельзя.
— Если вы понадобитесь нам, мы вас найдем, — ответила герцогиня. — Продолжайте помогать нашим подданым, и однажды вас найдет достойная награда. А пока ступайте, и пусть Вечные хранят вас, лорд Сандер!
* * *
— Вот так прямо и сказала? Серьезно?
— Да, именно так: "Пусть Вечные хранят вас, лорд Сандер"! — Я поднял кубок. — За нас!
— Твое здоровье! — Джи Кей осушил кубок. — Удача любит тебя, айслинг. И женщинам ты по сердцу. Они дарят тебе отличные подарки.
— Хороший кинжал, — я протянул кану подарок герцогини. — Теперь я вооружен до зубов.
— Он не просто хороший, он великолепный. Поверь, я неплохо разбираюсь в оружии. Такой кинжал стоит не меньше двадцати денариев, и дело не только в отделке. Узорная сталь, из которой он откован, не знает равных. Но мои кинжалы не хуже.
— Даже не сомневаюсь. Давно хочу спросить — откуда они у тебя?
— Это давняя история, — Джи Кей внезапно помрачнел. — Давняя и грустная.
— Прости, я кажется...
— Нет-нет, я, наверное, сам бы рассказал тебе, но... Эти кинжалы отковал Джуки-саин, кузнец в нашей деревне. И моя кольчуга тоже его работы. Пусть тебя не удивляет, что деревенский кузнец сковал такие замечательные клинки и такой доспех. Он был отличным кузнецом. Его подковы не изнашивались по нескольку лет, а серпы, ножи, косы и лемехи для плуга никогда не тупились и не ломались. Мои односельчане верили, что Джуки-саин колдун и знает секреты огня и металла, а он... Он был просто хорошим мастером, который с душой делал свою работу. Его жена была тяжело больна, у нее отказали ноги, она не могла ходить и работать. Я помню, как кузнец выносил ее в большом плетеном кресле на солнце, и бедняжка наслаждалась солнечным теплом и светом. И еще, у него была дочь Эсена. Самая красивая девушка в нашей деревне. Гибкая, как тростник, грациозная, как молодая тигрица, с волосами, подобными шелку и взглядом косули. Конечно, все парни были влюблены в нее. И я был влюблен. Так сильно влюблен, что мечтал жениться на ней. Но я не знал, как обратить внимание Эсены на себя. Вокруг нее всегда были поклонники, и я не мог к ней подойти.
— Если нравится девушка, почему бы не послать к черту ее поклонников? — сказал я, наполняя кубки. — Не стоило тебе быть таким робким.
— Да, не стоило. Но слушай дальше. Мне как раз исполнилось восемнадцать, и в нашей деревне праздновали уборку урожая. В честь праздника девушки исполняли ритуальные танцы, и Эсена танцевала вместе с ними. Даже среди прочих девушек она выделялась своей красотой. И в это время на площади появились всадники. Это были сын нашего лорда Бонджу и его дружки. Они были пьяные и начали приставать к девушкам. Я видел, как Бонджу схватил Эсену и потащил ее к амбару, намереваясь совершить над ней насилие. Я не мог позволить, чтобы этот мерзавец обидел Эсену. Догнал их и как следует надавал Бонджу по морде.
— Отличный поступок, Джи Кей. Давай выпьем за тебя.
— Я думал, что поступил правильно. Но, оказывается, в нашем мире правда на стороне того, у кого больше денег. На следующее утро в наш дом пришли помощник судьи и стражники. Они сказали, что я совершил преступление, поднял руку на благородного человека и должен за это ответить. В суде я рассказал правду, говорил, что вступился за честь девушки, которую Бонджу хотел обесчестить. Но после судья вызвал Эсену, и она сказала, что это я набросился на нее пьяный, а Бонджу ее защищал. Мне трудно вспомнить, что я чувствовал в те минуты. Я и не подозревал, что женская душа может быть такой подлой. Будто весь мир погрузился в черноту.
Судья приговорил меня к штрафу в сто денариев в пользу потерпевшего. Это были огромные деньги, у моей семьи не было и десятой части этой суммы. Меня спас старинный друг моего отца, офицер в армии Гинцу. Он внес деньги, но с условием, что я три года буду служить ему. Конечно, я согласился. Штраф был заплачен, и я уехал из родной деревни с горьким чувством.
Военная служба быстро меняет человека. Став солдатом, я быстро забыл свои недавние горести. Все мои дни были заполнены обязанностями, и мне некогда было вспоминать о былой жизни. Лишь ночью я думал о том, как ошибся в той, кого, казалось, любил всем сердцем. Нет ничего страшнее предательства, особенно если самый дорогой тебе человек предает тебя.
Я прослужил пять или шесть месяцев, и вот однажды вечером меня вызвал мой командир и сказал, что меня хочет видеть какой-то купец-айслинг. Гадая, кто бы это мог быть, я направился к воротам крепости. Там меня действительно ждал пожилой человек в хорошей шубе. Он не назвал своего имени, лишь передал мне тяжелый кожаный мешок, в котором позвякивал металл. Вернувшись в казарму, я развязал мешок и нашел в нем великолепную кольчугу и два канских кинжала очень искусной работы. Больше в мешке ничего не было — ни письма, ни записки, которая бы объясняла, кто и зачем подарил мне такие замечательные вещи. Подарок был просто королевский, но я понятия не имел, кто мог сделать его. Лишь много позже я понял, кто.
Еще через месяц я получил письмо, написанное отцом. Он сообщал мне, что Творцы покарали моих обидчиков. Вскоре после моего отъезда Джуки-саин отказался от всех заказов, однако днями и ночами запирался в своей кузне и что-то там делал. Пошли слухи, что старик сошел с ума. Его жена вскоре умерла, а парни, которые прежде не давали Эсене прохода, стали ее сторониться. Еще пошли слухи, что Бонджу хвастался в трактире, что лишил девчонку девственности. А полгода спустя случился оползень, который похоронил кузницу и дом Джуки-саина. Когда из грязи извлекли тела кузнеца и его дочери, люди шептались, что это Творцы наказали их за причиненное нашей семье зло. Почему-то меня это письмо не обрадовало, и я сжег его в печке, хотя остальные письма от родственников хранил в своем сундуке.
Служба оказалась для меня хорошей школой. Я выучился воинскому делу, приобрел большой опыт и повидал мир от безводных, полных ядовитых гадов степей Гинцу до ледяных пустошей Вулафторна. Три года пролетели очень быстро, и мой сеньор освободил меня от клятвы, еще и денег мне заплатил. Конечно, я поспешил домой — мне очень хотелось увидеть отца, мать, сестру, моих родственников. Я думал о том, как обрадуется мама, увидев, каким я стал. Родители писали мне, что нашли для меня хорошую достойную невесту, и я мечтал поскорее увидеть мою суженую.
Мое возвращение стало для семьи настоящим праздником. Я был счастлив вернуться домой. Семейный пир затянулся до глубокой ночи, и я сильно напился. Когда мама и сестры ушли спать, мы с отцом вышли на свежий воздух, чтобы освежиться.
— Ты стал настоящим мужчиной, Джи Кей, — сказал мне отец. — Я уже стар, и скоро ты женишься и возьмешь в свои руки наше хозяйство.
— Спасибо тебе, отец, но я бы не хотел здесь жить. Слишком много печальных воспоминаний.
— Чепуха, сынок. Все наши беды в прошлом. Скоро мы заживем богато и счастливо.
— Да, отец, — ответил я, думая о другом.
Я остался. Женился на моей милой Альмаре, начал строить дом, а потом случайно узнал, кто подарил мне кинжалы и кольчугу. Вот, взгляни, айслинг, — Джи Кей обнажил оба кинжала и положил на стол так, чтобы свет от свечей падал на клинки. — Видишь эти письмена, выгравированные на лезвиях? На нашем языке они означают "Прощение" и "Покаяние". Теперь понимаешь?
— Понимаю. Кузнеца мучила совесть.
— Да, мой друг. Старый Джуки-саин хотел заслужить мое прощение. Позже я узнал, что Бонджу пообещал старику денег на лечение жены, если Эсена даст в суде показания в его пользу. Он сдержал обещание, но жене Джуки-саина не стало лучше. И старый кузнец решил загладить свою вину. Он задорого купил лучшую в канских королевствах сталь, отковал для меня кольчугу и кинжалы и нашел способ передать мне их. Вот почему я никогда не расстаюсь с ними, айслинг. Они напоминают мне о моей первой любви и о предательстве, которое я никогда не забуду. И еще о том, что я никогда не смогу поблагодарить старого Джуки-саина.
