Вопреки ожиданиям, помещение еще не превратилось в кромешный ад, однако одна из лежавших внутри куч сена, была охвачена яростным пламенем, напоминая хорошо промасленный факел.
Повсюду витали запахи горящего сена и дерева, перемежавшиеся вонью китового жира. Мэтью невольно закашлялся, вдохнув едкую смесь, наполнявшую воздух. В следующий миг ему пришлось уворачиваться от несущегося на него огромного силуэта: одна из тяжеловозных лошадей Лэша сумела освободиться от привязи и понеслась прямо на Мэтью, едва не затоптав его. Еще одна лошадь — должно быть, принадлежавшая чете Отри, — тоже успела высвободиться и проскакала мимо Мэтью с перепуганным ржанием.
Чудом избежав столкновения со спасавшимися от пожара животными, Мэтью начал растерянно озираться по сторонам, высматривая оставшихся коней и пытаясь разведать обстановку. Приходилось попутно думать о том, чтобы вдыхать как можно реже, потому что каждый глубокий вдох грозился вызвать приступ надсадного кашля.
Куча сена, охваченная пламенем, с каждой секундой разгоралась все сильнее. Огню было недостаточно поглотить только верхний слой — он жадно проникал глубже, разъедая сухую траву, словно кислота, и постепенно добираясь до самого пола, попутно разрастаясь вширь. Казалось, пламя было ненасытным неистовым зверем, которого всю жизнь морили голодом, и теперь, обретя свободу, он намеревался во что бы то ни стало наполнить свое прожорливое брюхо. Добравшись до края кучи сена, огонь уже начал облизывать деревянные доски креплений амбара. На этих участках сила его заметно ослабевала — дерево оказалось не таким податливым, как сухая трава, и нужно было время, чтобы заставить его как следует разгореться. Однако рано или поздно крепление падет перед неубывающим напором огненной стихии — это было неизбежно.
В условиях напористого пламени Мэтью казалось, что дыма должно быть больше. Он догадался, что сено было достаточно сухим и лишь немного отсырело за счет повысившейся в последние дни влажности. По мере того, как накопившаяся влага испарялась белыми мазками, пламя становилось почти бесцветным, напоминая чистое огненное марево. Хлопья пепла и искры, то и дело взлетавшие к самому потолку, тихо дрейфовали под ним, а попадая в более холодные слои воздуха, стремительно теряли подъемную силу и опускались вниз. Отовсюду раздавались щелчки, когда на пути огня попадались особенно твердые или крупные стебли растений.
Температура заметно повышалась. У Мэтью резко пересохло во рту, удушливый, полный порхающего пепла, дыма и вони воздух, вызывал в легких панические спазмы. Со слезящимися от вездесущего жара глазами Мэтью уткнулся ртом и носом в собственное предплечье, стараясь раздобыть хоть глоток более-менее чистого воздуха. Шуба, похоже, задерживала большую часть едких примесей и позволяла немного нормализовать дыхание. Следующая мысль заставила Мэтью ужаснуться сильнее прежнего: мех ведь может гореть не хуже сена, поэтому, если он сам не хочет превратиться в пылающий факел, придется быть максимально осторожным с кружащими повсюду фрагментами горящей травы и искрами. Стоит шубе загореться, спасать ее будет бессмысленно — придется тотчас же избавляться от нее.
Пока Мэтью осматривался, несколько тлеющих травинок, не успевших потухнуть за время своего кратковременного полета, опустились на пол и стали новыми очагами возгорания.
Нужно было спешить.
Оставшиеся лошади из упряжки Лэша отчаянно ржали и рвались с привязей. Еще одна мечущаяся в панике кобыла — чуть меньших размеров — оказалась в ловушке, когда пламя охватило новую кучу сена в задней части амбара.
На глаза попалась лопата, прислоненная к стене у двери. Мэтью сунул пистолет за пояс, схватил лопату и бросился в дальний конец амбара, чтобы освободить лошадь Отри. По пути ему пришлось обогнуть несколько лужиц огня, жадно пожиравшего разбросанное сено. Он думал о том, чтобы попытаться полностью сдвинуть стог, поймавший в ловушку кобылу, но вынужден был отринуть эту идею, потому что наткнулся даже не на остатки высушенной горящей травы, а на островок чистейшего пламени. Казалось, оно обрушится на любого, кто попытается его тронуть, и погребет смельчака под собой в считанные мгновения.
Глаза Мэтью заслезились от нестерпимого жара: казалось, даже воздух приобрел угрожающе красный оттенок. Опустив взгляд, Мэтью с ужасом понял, что и пол здесь устлан сухим сеном — вероятно, изначально этот настил был сделан для удобства обслуживания лошадей, но в условиях пожара сухая трава стала проторенной тропой для всепоглощающего огня. Спасало лишь то, что слой сена был неплотным, и пламя не успело разгуляться во весь опор. Мэтью понял, что, возможно, сумеет совладать со стихией на этом коротком участке, если поторопится. С трудом вынося жар и то и дело заходясь в приступах кашля, он вытянул лопату на максимально возможное расстояние, отодвинул достаточно горящего сена, чтобы кобыла сумела увидеть выход. Пламя бросилось навстречу Мэтью, раскрывая свои смертоносные объятия.
Лошадь, по счастью, оказалась понятливой, и, как только в стене огня обнаружился просвет, пронеслась мимо своего спасителя, почти сразу исчезнув за пределами амбара. В этот момент вторая куча сена — видимо, значительно прогорев и потеряв способность сохранять изначальную форму, — начала проседать, высота ее уменьшилась почти вдвое, в воздух полетели угрожающие снопы искр.
Мэтью отпрянул подальше от этого обвала, опасаясь, что шуба все же загорится. От бушевавшего повсюду жара тело его обливалось потом, панические мысли подстегивали убираться отсюда как можно скорее, но в беде оставалось еще три лошади, и Мэтью не мог бросить их. Снова сделав глубокий вдох через рукав, он сосредоточился на попавших в беду животных.
Тем временем дыма становилось все больше: пламя постепенно добиралось до более глубоких слоев сена, пропитавшихся влагой. Белые едкие клубы заполняли амбар, и лишь незначительную их часть утягивало сквозь щели в стенах и потолке.
Затуманенным от жара взглядом Мэтью разглядел, как сквозь огонь к нему направляется чья-то фигура.
— Ах! — торжественно воскликнул Бертран Монтегю. — Самозваный барон Брюкс заявился сюда собственной персоной, чтобы умереть. — Он поднял пистолет, который, Мэтью не сомневался, был перезаряжен и готов прикончить его.
Но прежде, чем Монтегю успел нажать на спусковой крючок, раздался еще один выстрел. Убийца странно дернулся, качнулся вперед и повернулся, словно танцуя странный менуэт. Пистолет в его руке с грохотом выстрелил, и пуля угодила в горящее сено, взметнув в воздух еще один сноп искр. Монтегю упал на колени, издав тихий стон, затем повалился на живот, и Мэтью увидел кровоточащую рану у него на спине. Он поднял взгляд, чтобы рассмотреть своего спасителя.
— Тот, кто стрелять в моего мужа и пытаться сжечь лошадей, не достоин жить — с мрачной торжественностью произнесла Грета Отри, прижимая к себе дымящийся мушкет. Затем она рассеянно моргнула, ошеломленная тем, что только что совершила, но быстро взяла себя в руки и добавила: — Ничего не спрашивать.
— Помогите мне, — попросил Мэтью, придя в себя.
В меру возможностей защищаясь от расползавшегося пламени, они бросились на помощь перепуганным животным, рискуя угодить под их копыта. Двоих удалось освободить довольно быстро — лошади стояли чуть дальше от основного очага возгорания, однако третья кобыла обезумела, начав брыкаться и подпрыгивать так яростно, что ни Мэтью, ни Грета не могли к ней подобраться.
Условия все ухудшались: огонь становился жарче по мере того, как занималось остальное сено. Амбар заполнял едкий дым, затуманивая взор и не позволяя толком дышать. Жар обжигал открытые участки тела: руки, лицо и шею. Глаза пересохли и болели, и с каждой секундой все труднее становилось бороться с желанием закрыть их и не открывать. Мэтью подумал, что, должно быть, именно так чувствуют себя запертые в аду грешники.
Не теряя бдительности, он поглядывал на открытую дверь амбара, ожидая новых выстрелов от команды убийц Лэша. Вместе с тем они с Гретой вознамерились снова подобраться к лошади, однако та в панике сумела оторвать перекладину, к которой ее привязали, и рвануть с места. Лишь чудом не зацепив своих несостоявшихся спасителей, кобыла галопом пронеслась мимо них, волоча за собой массивный кусок дерева на веревке. На пути ей попалась охваченная огнем кормушка соседнего стойла с ворохом сена. Лошадь без труда перепрыгнула ее, однако деревянный брус зацепился за нее и повлек горящую кормушку вслед за животным, которое теперь словно было запряжено в адскую колесницу. Огненный шлейф и бушующий дождь из искр понеслись наружу.
Мэтью и Грета ошеломленно огляделись. Шансов на то, что огонь удастся потушить, не оставалось — похоже, амбар был обречен. Оставаться здесь было больше нельзя: горящий дым обжигал гортань и легкие, вызывал удушливые спазмы, разъедал глаза, отчего они болели и нещадно чесались. Мэтью и Грета чувствовали, как с каждой секундой им обоим становится все хуже.
Они должны были вернуться в дом, а для этого предстояло преодолеть расстояние в тридцать ярдов. Мэтью прикинул, что на месте стрелка занял бы позицию, с которой лучше всего просматривался дверной проем амбара. Только где этот стрелок может прятаться? Через дорогу в лесу? Нет, за такое время он наверняка подобрался ближе. Где же тогда? В укрытии за экипажем?
Кто-то снаружи окликнул Монтегю, и по акценту Мэтью сквозь потрескивание и гул пламени узнал акцент Сандора Краковски. Похоже, самое худшее предположение оказалось верным: Лэш привел с собой всю банду. Кардинал Блэк и Филин тоже здесь?
Вспомнив, какое количество оружия из корзины в доме Лэша было выброшено в кусты в порыве эмоционального протеста, Мэтью едва не стукнул себя по лбу от досады: если убийцы принесли все это с собой, то вскоре им с Джулианом предстоит иметь дело с маленькой армией. Можно было воспользоваться пороховницей Богена, но для этого нужно было добраться до экипажа — при себе, в кармане жакета, Мэтью имел только сумку с кремниями и патронами. Стоило ли попытаться добыть до пороха? Вероятно, да, потому что у Джулиана его точно нет.
Все это промелькнуло у него в голове за считанные секунды, и Мэтью понял: других вариантов нет, нужно идти к экипажу. Понимая, что в собственном пистолете у него всего одна пуля, Мэтью поморщился, но вытащил оружие из-под шубы и приготовился. Бесстрашная Грета Отри в это время смотрела в окно, выискивая врагов и прислоняя к боку мушкет.
Дым становился все гуще, рваными клоками клубясь вокруг, усугубляя и без того напряженную обстановку. Усеивающий воздух пепел оседал на плечи и головы Мэтью и Греты, создавая впечатление, что они угодили под серовато-черный снегопад.
— Грета! — окликнул Мэтью, подходя к ней сзади. Голос его приглушал рукав, через который он дышал. — У вас остались еще пули для мушкета?
— Упаковка, — обронила она, все еще настороженно глядя на зловещую полосу леса через дорогу.
— А порох?
— Полмешка.
— Хорошо, — с облегчением сказал Мэтью. Выходит, к карете, становясь удобной мишенью для стрелка, бежать не придется. Мэтью выглянул в окно поверх плеча Греты и заметил, что к дому ползет Оливер Отри. — Послушайте, я пойду вперед и выстрелю. Как только я это сделаю, вам нужно бежать к дому. Вы готовы?
Она решительно кивнула.
Мэтью сделал глубокий вдох через рукав, с трудом не закашлявшись, и вышел на улицу.
Оказавшись во власти зимнего холода, Мэтью едва не потерял сознание — ему показалось, что его окатили студеной водой. Вдыхать морозный воздух было больно, потому что он тоже обжигал — но не жаром, а холодом.
Собрав волю в кулак, Мэтью решил выстрелить в направлении экипажа. Под аккомпанемент оглушительного грохота Грета побежала. В этот момент Мэтью заметил, что под каретой кто-то прячется, лежа на животе.
Бежать! — подсказал ему страх. Едва он попытался последовать этому совету, как раздался выстрел, и Мэтью почувствовал, как пуля с силой рванула его левый рукав чуть выше локтя. Кто-то еще выстрелил в него — на этот раз из леса… но из-за намокшего пороха выла осечка.
Грета к этому моменту успела добраться до своего мужа и помогла ему подняться. Со своего места Мэтью понял, что передвигаться сам Отри был не в состоянии. Грета обхватила его, став ему опорой, и вместе они направились к дому. Входная дверь была предусмотрительно распахнута, в дверном проеме стоял Джулиан, призывно подгоняя хозяев гостиницы и своего дрожащего напарника, который уже, спотыкаясь, несся к дому. В ошеломленном разуме Мэтью бешено стучали мысли, как близок он был к тому, чтобы словить две пули.
Стоило всем переступить порог, Джулиан тут же захлопнул и запер дверь. Элизабет стояла, прислонившись к дальней стене, словно та могла дать ей укрытие. Файрбоу держался на удивление самоуверенно, несмотря на отрезанное ухо, порез на лбу и недавно рассеченную губу — своим видом он буквально напрашивался на еще один удар Джулиана.
Грета помогла мужу опуститься на пол.
— Проклятье! — со злостью простонал он. Дыхание было тяжелым, лицо кривилось от сильной боли. Судя по всему, пуля повредила ему бедренную кость. — Отличный выстрел в спину, леди! — проскрипел он, натянув на лицо нервную улыбку. — Кажись, у меня что-то сломано.
Грета обеспокоенно посмотрела на присутствующих. Взгляд ее замер на Джулиане, который достал свой пистолет и отодвинул шторы на окне, чтобы разведать обстановку.
— Кто они? — спросила Грета.
— Плохие люди, — ответил ей плохой человек.
— Лошадям удалось спастись, — сообщил Мэтью, рассматривая входное и выходное отверстия от пули на левом рукаве своей шубы.
— Я видел, — мрачно сказал Джулиан.
— За мной пришел Монтегю, — продолжил Мэтью свой рассказ. — Грета застрелила его и спасла мне жизнь.
— Монтегю, — эхом повторил Джулиан, до рези в глазах всматриваясь в снежную тьму. — Значит, Лэш привел остальных…
— Позволь мне поговорить с ним! — настаивала Элизабет. — Пожалуйста, Мэтью!
— И что ты ему скажешь? — спросил Джулиан. Несмотря на напряженную обстановку, голос его звучал ровно и спокойно, как если бы он вел тихую светскую беседу в вестибюле «Герба Мейфэра». — Попробуешь с ним поторговаться? И что поставишь на кон? Нам нужны книга и доктор, и, Богом клянусь, мы не отдадим ни то, ни…
Из-под экипажа снова грянул пистолетный выстрел, и Джулиан едва успел отклониться. Пуля влетела в окно, по которому мгновенно расползлась паутина трещин, и ударилась о камни камина, срикошетив от них.
— … ни другое, — спокойно закончил Джулиан, даже не изменив тон. — Лэш все равно собирается нас убить, даже если мы отдадим ему книгу, доктора и тебя, так какой смысл вести переговоры?
