— Ну — "веса".
— А, вот вы о чём. Обычный. Как все. Умный и рисковый.
— Лично?
— Сложно определить. Вы кто по профессии?
— Работал в КГБ.
— Ваш Комитет и плюс разведка Генштаба и МИДа дерьмо против него одного. Если его на работу взять, вас всех, дармоедов, надо в расход пускать.
— Не перебарщиваете?
— Нисколько.
— Чем докажете?
— Он во всё другой принцип заложил,— Игнат показал на лоб,— сюда. Там, где вы всем комитетом год пахать будете, ему — пять минут подумать и пару дней на реальное воплощение.
— Значит, кроме головы, ещё и средства, и люди есть?
— Средства зарабатывать надо уметь. Это не проблема. Вот люди — это конечно.
— Так при средствах и голове можно и людей нанять.
— Можно. Но не нужно.
— Как же тогда?
— Дешевле и удобнее — учить.
— Долго ведь.
— Так что? Зато надёжно.
— Стало быть, и идея нужна, и идеал. Как без этого?
— Ни то, ни другое. Это жадным идея необходима. Без неё — как у человека им же произведённое забрать?
— Вы не забираете?
— Ещё как. Так, что кости трещат. Не у всех. Выборочно. Но без идеи.
— На чём же вы основываетесь?
— Население растёт. Ресурсы истощаются. Вот сейчас мир производит в два раза больше, чем надо. И пропадает половина. Как эту проблему решить?
— Вы уклонились от идеи.
— Нет её. Есть мир, в котором мы все живём. Да, он несовершенен. Иногда чересчур. Но есть одно главное — никто не имеет права отбирать и присваивать. Ни лицо, ни группа лиц, ни государство. Вот вам пример. Многие ввели двухсотмильную экономическую морскую зону. Знаете?
— Да. Это по рыбопромыслам?
— Треть потребления (а в Азии почти половина) это рыба и морепродукты. Земного производства не хватает. Так. Теперь ввели зону. Это что — плюс? Как думаете?
— Я не могу вам ответить. Если с позиции отдельных государств — то плюс.
— Верно. Для одних плюс. А почему, скажите, вы её ввели и не свои ресурсы распределяете квотой на вылов. Вы что — её растили? Нет. Возделывали? Нет. Вложили средства? Тоже нет. Зачем на себя берёте такую роль?
— Что вы предлагаете?
— Это общая для всего мира житница. Значит, надо её очень рационально использовать. Вот у вас Минрыбхоз выписывает лицензии на отлов, берёт деньги за это с промысловиков и немалые. Куда они идут?
— В бюджет.
— Вот вам и ответ. Давай хапнем поболее, после нас — хоть потоп.
— На эти деньги государство строит.
— Да неправда это. Те, что в Минрыбе сидят за выпиской бумаг, даже не знают на сколько миллионов тонн можно давать отлова, чтобы не подорвать баланс. Полное неведение. Отсюда вывод: деньги идут не туда.
— Допустим, вы правы. Частично.
— Полностью. Во-первых, запасы эти — морские, океанские — границ и принадлежности не знают, им госграницы неведомы. Средства должны идти на изучение. Ещё на восполнение и охрану. А вот то, что после этого осталось, и есть прибыль. Из неё отдай государству налог и на нужды людей пусти.
— Положим, это так. Я в этих вопросах не дока.
— И я не спец. Вот вам и идея: вперёд идти, только вперёд, во всём, что под руку попадётся. Да, где-то оно медленно, тихо даётся. Кое-где, как в электронике, рывок. У вас и с вами полмира в запое, ноль движения. Вы для мира хуже, чем ядерная угроза в тысячу раз, вы же всех в каменный век тянете. Что там этого не видно?
— Да как сказать. У вас что, все грамотные такие?
— Все. Вон хоть молодых спросите. А вам идея нужна. Заклинило вас там всех,— Игнат покрутил пальцем у виска.
— Может, коммунизм и неверное течение. Кто знает? Может, и Маркс, и Ленин были не правы.
— Коммунизм и идея его построения здесь ни при чём. Как угодно можно это назвать. Он как раз и не расходится с общемировыми поисками справедливости. Развитые тоже начинают менять свои формации. Наёмный труженик отмирает. Его тоже привлекают к владению. Ваши просто идеалисты какие-то вывихнутые были. НЭП был. Ну чем не урок? Нет, пошли снова рубить налево-направо. Чем дальше, тем хуже. И никто не шевельнул, что не в ту степь поехали.
— Напороли и впрямь много.
— И нынешние. Думаете, они по земному шарику опыт изучать ездят? Дудки. Им опыт не нужен. Лишь бы чемоданы набить барахлом.
— Не всё сразу.
— Да куда же сразу! Читал программу аграрно-продовольственную. Это же чушь величайшая. За такие программы премии Нобелевские надо давать в разделе "Антинаучные теории". Этих писак даже скотником на самую захудалую ферму в дальнем колхозе ставить нельзя: или ферма сгорит, или скот падёт.
— Злитесь?
— Отнюдь. Когда в государстве правильность определяется по рангу, а не по уму, всё приходит в упадок. С секретарями же обкомов и с их ставленниками — недоучками в корпусе директоров мне общаться, не то что спорить, ни к чему.
— Так уж и недоучки.
— А кто? Вот Рыжков — премьер. Что, умный? И как премьер — дурак, и как бывший директор "Уралмаша" — дурак.
— Не буду вам возражать. Совсем не знаю этого человека.
— И знать его ни к чему. Достаточно видеть, где он усилия прикладывает. И ясно, кто перед тобой.
— Так ему другого Политбюро не даст сделать.
— Он по-другому, по нормальному, и не стремится. Даже попытки напрячься не делает. Вот и дурак. Может, только хочет немного повальяжничать, от души. И мягкий весь какой-то, вот-вот слезу пустит. Где их Горбачёв берёт только?
— Вот вас бы пригласили, вы бы пошли?
— Нет.
— Ругать все могут.
— Не потому не пошёл бы, как вы думаете. Мы в основной концепции не сойдёмся. Либо им всем в отставку, либо мне. Даже не взяли бы с таким мышлением, как у меня.
— Из-за того, что вы умнее?
— А хотя бы и так. Вот вы как думаете, какое у меня образование? Или у ребяток?— Игнат показал рукой на уехавших вперёд.
— Не возьмусь определять. Мне хотелось вас об этом спросить.
— Диплома показать не могу. В нашей школе не дают.
— А есть такие школы?
— Не будь их, и нас бы не было.
— Закрытого типа?
— Теперь — нет.
— Что же преподают?
— Всё. Шесть языков. И остальное. К примеру, по наследию Ленина — от корки до корки.
— Высшая, так сказать, партийная,— Кириллов засмеялся, усаживаясь в седле боком.
— Зря смеётесь. Это я к слову. Гуманитарное образование — всё, что есть в мире, от греков до сегодняшнего дня. Техническое. Экономическое. Медицина. Религии. Двое суток перечислять надо.
— Особая система.
— Так. Примерно. Всё самое рациональное собрали.
— Однако! Александр сводил?
— Он сам по ней учился. Собирали не год, не два. Десятилетия. И продолжают сотни людей подбирать. И я, и вот они, молодые, все в эту копилку вносят.
— Для чего?
— Да потому, что собрать в одной голове, в преподавательской, скажем, нет возможности. Вот мы с вами по-русски беседуем, мне приятно. Знаю его и люблю. Но в общении редко приходится пользоваться. Особенно в Азии. Навык пропадает.
— Они его тоже знают?— Кириллов кивнул на едущих впереди ребят.
— Да.
— А вот с Александром на русском не говорили.
— На диалекте местного языка шпарили.
— Наверное, моё присутствие стесняло.
— Нет. Оттого, что ему без разницы, на каком говорить. Вот спросите, на каком языке они к нему обратились, он вам ответит, но сам в себе не задумывается, разницы не ощущает. И они так же. На каком думают, на том и говорят.
— Хотите сказать, что знание языков — необходимость?
— Безусловная необходимость. Какой бы не был умный переводчик, точности достичь нельзя. Смысловые понятия не подлежат переводу.
— Долго вы этого достигали?
— Долго и тяжело. Поздно начал. С семи лет. Этим вот,— Игнат махнул одному, показывая, что видит проводника,— легче пришлось, они четырёхлетками начинали. Тем, кто с рождения — легко даётся.
— А оптимальный есть возраст?
— Лучше с пелёнок. С колыбели.
— Как же это? Забирать от матери?
— Ясли есть. Вот с них. Общение языковое до того, пока ещё говорить не начал. Эдаким скопом. Множеством.
— Значит, вундеркиндов готовите?
— Таланты. Без них мир умрёт. И не просто таланты. В мире нашем умному тяжело. И в соцлагере, и в каплагере. Многие так и не достигают вершин. Системы съедают. Нашего сожрать невозможно. У него всегда есть ответ, и ход правильный. Такая вот защита.
— Хитрый, стало быть, талант. Не боитесь, что не в ту сторону пойдёт этот монстр, имею в виду, во зло.
— Так смотря что за зло брать?
— Вас действительно не зацепить. Вёрткий.
— Тоже правильно. Не цепляйте.
— Дисциплина жёсткая?
— У нас?
— Да.
— Нет такого понятия.
— Александр этот вам ведь приказывает.
— Вам показалось.
— Кто-то ведь командует?
— Общее дело. Ясность цели. Но это уже не дисциплина. Что-то вроде внутренней мобилизации.
— А выйти из дела можете?
— В данный момент — нет. Вас надо доставить. После Непала — могу.
— И вам ничего не будет?
— Что имеется в виду?
— Ну, смерть, положим.
— Всё добровольное. Без подписок и принуждения. Если вы хотите знать — продаются наши или нет, отвечу — нет. А почему — объяснять не буду, не сможете понять. Из дела есть уходы. Как без этого. Скажем, в науку тянет человека. Никто не препятствует, наоборот. Из доли дела выделяют суммы на обучение, обустройство, прочие расходы. И без возврата. И не потому, что наш. Если его проект или открытие важно, мы его в жизнь внедрим не мешкая, не даром, но на условиях выгоднейших, и при этом прошлого кредита его никто считать не будет. И случаев таких много. Он же свою долю, умный ведь человек, не профукает, коль в перспективу глядит. И в школу свою вложит, и той, что для него материнская, даст, не обделит. Ему же в ней, пока своей нет, учеников черпать, будущих продолжателей. Тут одно к одному складывается.
— Некое государство в государстве?
— Система.
— Да, ведь вы кругом концы имеете, я и выпустил из виду это.
— Не концы, и не связи. А тех, кто с нами сходится в тех или иных делах. Но без общей идеи. Будь-то политическая или религиозная.
— Вы сказали, что Александр — стрелок, и вы тоже. Каста?
— Если хотите — да. И здесь нет добровольности.
— Назначения?
— Нет. Способности. Скажем, у вас есть, но вы не хотите, а хотите банк организовать и идёте в финансисты.
— Ничего не понял.
— Стрелок — это не ступень. В стрелки может попасть лишь очень способный. Здоровье важную роль играет и ещё многое. Как при отборе в космос, но отбор во много крат более жёсткий. И вот ты прошёл отбор. Все видят — ага, готов, подходит. Предлагают стать стрелком. Ты волен отказаться, никто не упрекнёт. Сашка дважды из стрелков уходил. То есть не работал. Но обстоятельства сказали "надо", и делал работу.
— А функции у стрелков какие?
— Защитные.
— Убить, обокрасть?
— Хотел бы я поглядеть, как бы КГБ меня или Сашку в Москве, скажем, нашли. Ноги бы истоптали. Стрелок должен любого нужного человека в каком-либо месте найти, не зная имени, лица, по скудной информации. Естественно, коль есть такая необходимость, убить.
— Это реально?
— Вы кто по званию?
— Генерал. Генерал-лейтенант.
— Ведали, скажем, отделом в управлении?
— Положим.
— У вас система разлаженная. И в таком возрасте, а вам чуть за пятьдесят, уже не регулируется.
— Это мозги имеете в виду?
— Нет. Комплекс. Знания у вас заложены неправильно. Опыт тоже весьма сомнительный. Профессиональные привычки не систематизированы, совсем. Плохой уровень движения и владения телом, и физические кондиции низкие. Много разных "но", и как итог — полная некомпетентность.
— Вам об этом Александр сказал? Вы не могли до этого сами дойти.
— Я его вчера первый раз за последние два года увидел. Если вы обиделись, то зря. Просто всё. В Комитете есть толковые мужики. Они не по системе вашего обучения умные, а по самообразованию. Опять же, собрать всё в голове одному невозможно. А это всё надо знать и уметь к двадцати. У вас худо — бедно к сорока еле-еле скапливается, а дальше чины и полная остановка. И к тому же, вы имеете больше пятидесяти лет, значит, личный оперативный опыт у вас остался на уровне середины пятидесятых, и учили вас профессора от Берии и Вышинского, а они были ученики у учеников Дзержинского, и не самые прилежные. Вот и выходит, что я прав. И потом, не обиды ради сказано. Ваш талант (а поверьте — он есть в каждом) просто не имел выхода, и он не обязательно в том, чтобы изменников ловить.
— Вот видите. Даже знаете, чем я занимался.
— И это легко. Языков не знаете. Сразу отпадает две трети специализаций. Значит, ловили своих, либо по линии "валюта-уголовка-бандитизм", что тоже маловероятно, либо... остаётся особый отдел. Чем там занимаются — известно. Вот и вышло, что вы из него. А определил я это потому, что всех сотрудников КГБ мне видеть доводилось и в работе, и в жизни.
— Жуткие, всё-таки, вы люди.
— Звериный инстинкт плюс разум,— Игнат хлестанул лошадь. Впереди начинался ледник, и ребята остановились, что-то доказывая проводнику.
Преодолев ледник и последнюю гряду, пошли вниз. Двигались осторожно, уже в сумерках выбрались из ледовоснежной полосы. Спуск сделался пологим, и лошади уже не приседали на задние ноги, удерживая равновесие. В кромешной тьме вдруг под копытами зазвенело. Это был тракт. Проводник, переговорив с Игнатом, пожав ему руку и полуобнявшись с ним, поехал по дороге в северном направлении, ребята, Игнат и Кириллов — в южном.
— Теперь, считайте, уже на месте,— взяв лошадь Кириллова под уздцы, сказал Игнат.
— Ночь ведь?— пытаясь хоть что-то разглядеть, ответил Кириллов.
— Часа через четыре будем в селении. Там отогреемся, и утром я вас "джипом" доставлю в Непал к консулу.
— В пропасть не свалимся?
— Тут негде. Склон дороги хоть и крут, но не опасен. И с пути не собьёмся. Это не степь. Кони сами идут, дорога им знакома, выведут.
