Хоть я и тот еще олух, но от меня не ускользнула та тонкая, едва заметная перемена, которая произошла в отношениях Эль-Марко и Мари. И, да, это очевидно — отношения. И снова прощай, Мйар.
Не увидеть этого невозможно. Не услышать — да, но когда все так очевидно... Эти прикосновения, которые как бы ненароком, но такие естественные и такие частые... Так юноши касаются девушек, которые им правда нравятся и которых они хотят касаться. Даже такие молчаливые и все из себя загадочные, как Эль-Марко. И все вроде бы логично, и все вроде бы хорошо, — он прикоснулся к ее душе, и что-то пошло так, и все оказалось просто, как и должно быть, когда любовь, стало быть, настоящая. А не такая, как все те эрзацы, которыми судьба потчует меня, как будто бы пробуя то так, то эдак сломить, доказать мне мою чуждость и ненужность. И мне не на что обижаться и нечего им предъявить. И я почему-то принимаю такое положение вещей на удивление спокойно. Может, расстроюсь еще как-нибудь потом. Может, психика сказала "хватит с тебя на эти сутки". А может, я смогу и порадоваться за них чуть позже, когда станет проще думать, — ведь они оба добрые, хорошие и, в общем-то, не чужие мне люди... Если могут быть люди мне не чужими, в свете эпического повествования Камориль.
Я выплеснул в лицо еще воды и уставился на свое отражение в зеркале.
Пока Камориль презентовал нашим блондинкам один из укромных уголков своего подвала, неудачно стилизованный под пляжный домик, я все же дошел до душа и всячески предался омовению, но не горячей водой, как обычно, а чередуя ее с холодной. Контрастный душ — то, что я не люблю больше тушеных кабачков, — но сейчас он как раз кстати.
Я смотрел на себя — какой я есть, — в который уже раз, и понимал, что, в принципе, давно к себе привык, хоть мне и казалось раньше, что что-то мироздание напутало с душой и ее сосудом. Пожалуй, если б у меня рыжих волос этих не было — я б такие хотел. Это будучи из меня растущими они меня немного смущают, а так... хорошо же, как будто бы тепло всегда и везде с собой, недалеко.
И вот этот я — то ли плод, то ли суть огромной смутно убиваемой твари, способной взрывать мыслью поглощающих, создавать иллюзии и перемещаться скачками сквозь материю и время? Я? Ну нет. Это... в это сложно поверить. Даже учитывая, что Камориль незачем врать. Да, я не человек, но не настолько же... Если все так, как рассказал некромант, то я чужд не только людям, с которыми у меня так странно складываются отношения, но и самому миру... И что же мне с этим делать, если я не старею? Может быть, когда истекут нормальные человеческие лет сто и ничего не изменится, мне попробовать найти себе смерть? Ведь чтобы стать человеком, надо им быть... А что, если у меня, например, какая-нибудь специальная судьба, и это "бессмертие" дано мне не просто так? Ох, ну и мысли. В их свете непреодолимая человеческая смертность как раз и кажется благословением. Этакий последний дар мироздания, лишающий тебя надобности исступленно решать, быть дальше или нет. Срок, в который все надо успеть. Окончание письма без постскриптума, где, поставив точку, ты можешь вздохнуть и оглядеть написанное как что-то цельное, завершенное, имеющее границы, и в этих границах гармоничное, композиционно уравновешенное.
А жить, не зная, сколько еще тебе мучиться — хотя бы примерно, — это ж ничто иное, как вечная молодость с ее душевными метаниями, неуверенностью и болью. А молодости положено проходить.
И все это замечательно, конечно, но лучше б я обо всем этом не думал.
Я стер остатки запекшейся крови со лба и еще минут пять потратил на то, чтобы отмыть шею и уши. Как-то все остальное легче далось.
И, кстати, в этот раз я отрегенерировал скорее, чем обычно. Может, это от того, что в последнее время мне стало чаще прилетать по голове, — а организм взял да и адаптировался.
Конечно, спать после всех этих драк и треволнений хотелось безумно, но у меня был еще один нерешенный вопрос.
Я вернулся на кухню и сел ждать Камориль. Некроманта не было минут десять, потом еще десять, а потом я все же услышал звук шагов со стороны гостиной. Но до кухни шаги так и не добрались.
Я встал со стула, и сам прошел в гостиную, и обнаружил некроманта сидящим на его любимом красном бархатном диване, в этот раз — без сигареты и с видом крайней растерянности. Камориль поднял на меня удивленный взгляд и снова уставился куда-то в пол.
— Эй, ты чего? — спросил я.
— Лунь, — ответил Камориль.
— Что "Лунь"? Она... м-м, я даже не могу предположить, что с ней могло...
— Пока мы чаевничали, и я глаголил увлекательную историю нашего с тобой знакомства, Лунь стянула портьеры, которые не забрала Вера, и утащила их наверх в одну из незапертых комнат. У меня там кровать под балдахином есть... еще одна, да. Ну и вот, она там свила гнездо и не хочет оттуда уходить.
Я улыбнулся.
— Но это не самое страшное, — продолжил Камориль. — Она... Мйар, она сожрала мою шубу.
Камориль уставился на меня растерянно, очевидно, ища поддержки.
— У тебя... есть шуба? — спросил я не менее удивленно.
— Проклятье, Мйар, почему тебя всегда удивляет какая-нибудь фигня? А ничего, что Лунь, — по сути, моль?
Я встряхнул головой. Присел рядом с Камориль на диван.
— Не расстраивайся, — сказал я. — Точнее... Ты уж, как знаешь, но я б на твоем месте не горевал. В свете более глобальных событий.
— Конечно, "не расстраивайся", — кривляясь, передразнил меня Камориль. — Еще мне не хватало стойко сносить такие потери! Как эта твоя блондиночка: "...мне безразличен Зорея, ничего я не наколдую!" Мйар, этот мир болен безразличием, бесчувственностью, равнодушием. Мне даже кажется, — ну вот сейчас возьму я все артефакты, что у меня по сейфам распиханы, и пойду людей убивать — и что? Ну, найдут меня поглощающие через дня три, загребут, показательно осудят и показательно казнят, — и кто будет плакать? Кто обо мне вспомнит? Даже учитывая мою достаточно активную общественную жизнь и тот факт, что охочих до некромантского тела есть, — все равно, кто по-настоящему расстроится, Мйар? Разве что Эррата... какая-никакая, а семья. Мне, пожалуй, стоит пересмотреть свое к нему отношение и позвонить в лечебницу, попросить, чтобы ему режим чуть менее жесткий назначили...
— Не дави на жалость, — буркнул я. — Я тоже никому особо-то не нужен.
— Неправда твоя, ты нужен мне, — Камориль произнес это твердо и быстро, не замешкавшись ни на секунду, на меня при этом, правда, не глядя.
Я вздохнул. А потом рассмеялся. Потер лоб одной рукой, отводя упавшие на глаза волосы.
Камориль насторожился. На нем всегда так ярко проступают его эмоции, — ежели они у него случаются, — корежа его подвижное лицо совершенно нещадно, так, что это меня, пожалуй, даже умиляет.
Никак не могу поверить... поверить и осознать: неужели я правда имею над ним эту власть, которую не хочу принимать? Которой я не желал и не просил... А чего он от меня ждет в ответ? Хватит ли ему (в качестве платы за все труды его и заботу) простого телесного контакта? Или, может, он хочет добиться от меня, в конце концов, каких-нибудь возвышенных клятв типа тех, что дают друг другу юные влюбленные мальчики и девочки? Которые, значится, будут свидетельствовать о наличии глубоких и настоящих чувств... Мол, ежели мир безразличием болен, то, может быть, я, явившись откуда-то извне, не таков?
Чего же жизнь тебя ничему не учит, старый ты, глупый некромант, запутавшийся, потерянный, как и я, не решающийся отбросить все и повзрослеть... Как же ты не понимаешь, что я твоей испепеляющей любви не достоин, не заслуживаю, не потяну, не смогу принять. Попросту не сумею. И не смогу ответить на нее так, как ты того хочешь. Даже если сам этого захочу.
— Я тебя обратно попросил прийти не просто так, — сказал я.
Камориль вздернул брови.
— Излагай.
— Видишь ли... — я помолчал немного, — меня заинтересовала кое-какая, на первый взгляд, малозначимая деталь твоего повествования.
— Ну, я все без утайки рассказал, — сообщил Камориль. — Разве что, лексикон Зореи слегка смягчил, но не думаю, что это может как-то...
Я приобнял его за плечи и потерся носом об его шею под самым ухом.
— Ох ты ж ежик, — вырвалось у вздрогнувшего Камориль.
Движения некроманта стали резкими.
— Расслабься, — сказал я, не отстраняясь, — драка плюс алкоголь, помнишь, да? Рецепт "Доступный Мйар", употреблять горячим, внутрь.
— Рецепт "Верните мне мою недотрогу, сволочи!" или "Кого же мне потом добиваться?", если уж мы шутим на эту тему, — проговорил некромант, таращась на меня искоса, как на больного. — С тобой точно все в порядке?.. Мйар?
Я немного надавил ему на плечи, укладывая на диван. Сам остался сидеть. Стал водить пальцами по его выпуклым острым ключицам, иногда проникая под ворот рубашки и оттягивая ткань вбок. Расстегнул верхнюю и следующую за ней пуговицы.
Сердце у некроманта билось так, что я его прекрасно слышал. Метаболизм ускорился востократ. Он потеплел, весь целиком и отдельными, особо чувствительными местами, и даже стал чуть менее бледным. Но фальшивые руки пока ниоткуда не лезли — ему страшно.
Я стал гладить бешено колотящуюся венку на его шее, а потом провел черту по скуле, сверху вниз. Камориль, как и много дней назад, совершенно по-кошачьи потянулся за моей рукой.
— Тебе кто-нибудь говорил, что ты похож на кота? — спросил я.
— Я и есть кот, — ответил Камориль, запрокидывая подбородок и подставляя моим пальцам нежное горло. — Местами... Ты даже не представляешь, какими именно... Хотя... Хочешь, покажу?
— Пушистостью булок ты меня не удивишь, — я стал почесывать ему за ухом, раз уж такое дело.
— Да ну тебя, я ж вовсе не об этом-м, — произнес Камориль, и эта фраза таки закончилась сладостным полувздохом-полустоном.
— Так вот, о чем я хотел поговорить, — произнес я, продолжая ласкать некроманта правой рукой, впрочем, не опускаясь ниже ключиц и не задевая губ. — Хорошо, предположим, все так и было, а я и был той огромной черной тварью, и потом тоем бешенным хвостатым монстром тоже. Но... скажи мне, какой тогда был месяц?
Камориль посмотрел на меня из-под полуприкрытых век.
— Июль, — сказал он, — самая середина лета.
— Понятно, — проговорил я, проникая под его рубашку левой рукой снизу, нащупывая место слияния хитина и мягкой прохладной кожи. — Середина лета, говоришь...
Некромант выгнулся мне навстречу. Гибкий какой. И правда, частично — кот.
— Эй, Камориль, а что ты делаешь с моими пальцами? Зачем ты берешь их в рот? Я их, конечно, помыл, но облизывать...
Я провел большим пальцем по его влажной нижней губе.
— Ты что, решил поиздеваться надо мной? — спросил Камориль. — У тебя отлично выходит, продолжай.
Я склонился над ним, отнял руку от лица некроманта и провел ладонью по внутренней стороне его бедра.
— Значит, все, чего ты хотел эти тридцать лет, — я прикоснулся к нему там, где он уже стал ненормально горяч в сравнении с обычным своим состоянием, — это чтобы я полюбил тебя?
— Вполне нормальное желание, — Камориль попытался сохранить лицо, но губы его предательски задрожали. — Да что ж ты такое делаешь, демон! Другие вон... хотят приблизить конец мироздания, сообразить геноцид, стать всемирно известными, мира во всем мире и прочее... в сравнении с ними мое желание вполне адекватно и невинно, пожалуй, даже честно...
Я наклонился к нему еще ниже и прошептал на ухо, слегка задевая его губами:
— Ну вот, как раз тут у нас есть небольшая проблема. Видишь ли... Мне кажется, я убил свою прошлую любовь. Сам понимаешь, насмерть.
Камориль резко сел. Рубашка на нем была уже полностью расстегнута, так что он начал ее поспешно застегивать, смотря на меня со смесью недоверия и негодования.
— Я, конечно, люблю классические сюжеты, — сказал он, — но оказаться одним из персонажей средневековой пьесы о любви до гроба я отказываюсь. Если только любовь не на гробу, — уточнил некромант. — Гм. О чем это я. Мйар, о чем это ты! Опомнись, что ты делаешь? Это точно ты? А как же Мари?
— Пропала Мари, как это с ними, юными красивыми девочками, часто бывает, — ответил я. — А со мной все в порядке. Разве что за время пребывания в этом мире я заразился от него этим самым безразличием.
— Но, Мйар... Я ждал того, что не случится никогда... И вот, оно произошло, — и мне не верится. Скажи мне честно, что же с тобой должно было статься, чтобы ты... сам... своими руками... прикоснулся ко мне... так?..
— Просто я подумал, что, может быть, тебе будет приятно.
— А я ведь, между прочим, и обидеться могу, — заявил Камориль.
Я ничего ему не ответил.
— Так кого ты там любил-убил? — все-таки спросил некромант.
— Судя по датам, озвученным тобою и по той информации, что мне предоставила Элви, я... не знаю, в каком я был состоянии, и что было раньше, — убийство или мое обращение этим могущественным существом, на которого ты "охотился," — но что-то подсказывает мне, что это именно я убил Варамиру, бабушку Романа и жену Даньслава. И, исходя из этого, я понимаю, что, вероятно, единственное, что может мне... точнее, нам помочь в этом деле, — это моя память, которую настало время вернуть.
Я поглядел Камориль в глаза, и увидел в них яростное, отчаянное нежелание перемен.
— Я — это только я, — ответил я ему на невысказанный вопрос. — Каким бы ни был. Так что, ежели все те чувства, о которых ты заявлял мне не раз, настоящие — то... для тебя ничего не изменится.
— Ну ладно, ладно... что тебе рассказать про... этого человека? — сжалилась Варамира.
— Почему ты называешь его "этот человек"? — спросил Ромка первое, что пришло в голову.
— Видишь ли, я не умею запомнить его имени, — ответила женщина.
— Его зовут Мйар Вирамайна, — напомнил мальчик. — Мйар Вирамайна Зубоскал.
— Как-как? Можешь не повторять. Это имя просто не укладывается у меня в голове. Как только ты его произносишь — я его начисто забываю. Такие вот издержки... слепого узла.
— Того заклятия, которым дед отрезал тебя от него? — уточнил Роман.
— Нет... завязал. Судьбоплеты не умеют отрезать нитей, — они их только протягивают, перевязывают или, как в нашем случае, завязывают узлом так, чтобы у этой истории не случилось продолжения.
— То есть вы как бы все еще связаны, но между вами "слепой узел"?
— Ну ты же помнишь, что все это — аллегории, и что нужно это видеть, чтобы это понять.
— Угу, — Ромка помолчал. — Так что этот "слепой узел" означает именно? Ты не помнишь его имени...
— Не вижу его и не могу ему ничего сделать. Даже за щеку потрепать...
— Даже если руку твою кто-то к его щеке поднесет?
— Нет, тут произойдет подмена нитей, и моя рука перейдет в другой класс операнд. Но суть такова: это действие никак не зацепит его судьбы и участи напрямую. Может быть — как-то крайне косвенно, а чем более косвенно — тем меньше. По сути, "слепой узел" ограничил судьбу так, что даже возможность непрямого воздействия на этого человека стремится к нулю. То есть, теоретически, что-то придумать можно. Но практически — почти невозможно.
