— Какой ужас! — только и вымолвила Адель.
"Меня не продали сразу же. Формально я училась со всеми вместе до испытаний, которые, конечно же, провалила. Как мне недавно сказала старая наставница, встреченная на улице, на меня уже смотрели как на рабыню и экспериментировали над любопытным экземпляром. До тех пор считалось, что средний уровень духовной тренировки полностью гарантирует от провала в неконтролируемый секс".
"В публичном доме меня не пришлось даже стерилизовать. У меня всё в женских органах, что способствует размножению, а не сексу, и так выгорело. Развратники как мухи на мёд липли на объявление, что соитие со мной смертельно опасно, и не помню уже, пять или шесть из них действительно вышли из моих объятий мёртвыми. Помню только, что все три, кто имел глупость вновь пожелать моих объятий через пару дней после бурной ночи, умерли. Я не стала ведьмой, видимо, лишь поскольку грехи рабыни на её хозяевах, пока она исполняет приказания".
"Может быть, есть и другое объяснение. Я потом слышала, что хозяин моего публичного дома готовил необычную чёрную мессу с жертвоприношением. На алтаре Кришны, Князя мира сего, я должна была насмерть заобнимать нескольких мужчин, пока сама не умру в муках страсти. Так или не так, уже никто не скажет. Вскоре после того, как меня продали, хозяина убили".
"Твой отец, как он потом сказал, пришёл ко мне на спор. Мало того, что он выдержал ночь, он сохранил ясность духа утром и оценил меня как страшное оружие. Он выкупил меня и взял с собой в поход. Первоначально я вознаграждала отличившихся воинов. Затем он обнаружил, что значительно чище и гуманнее не пытать пленных ради сведений, а отдавать их мне. Если пленный слаб телом и душою, наутро он, еле живой, не имел сил ничего утаивать. Если же он силён телом, но слабоват душою, то на следующий день он начинал просить новой встречи со мной. Ему давали меня в награду за сведения. А я, как сказал мне хозяин, после этого осуществляла эвтаназию: он бы потерял честь, ему было бы смертельно стыдно, а так он получал почётную смерть. Так что за свою жизнь рабыни я убила больше людей, чем обычный наёмный убийца".
Адель слушала с ужасом на лице. До неё доходили слухи, но она даже не могла представить себе такого. Всё это так не вязалось с образом преданной и доброй служанки... Но потом всё стало на свои места: ручной хищник своих не ест, солдат своих не убивает.
* * *
Принцу мешало всё это время лишь одно: необходимость быть государственным мужем и полководцем. Сидя на курульном кресле на народных собраниях или заседаниях Сената, он думал только о том, как бы быстрее кончить и вернуться к своей ненаглядной и непорочной невесте. Поэтому он утверждал всё, что рекомендовали ему отцы-сенаторы, а те не могли нахвалиться таким консулом. После завершения гражданских и военных обязанностей Крангор немедленно направлялся в дом невесты. Та встречала его у дверей, они целовались и шли трапезничать. И хозяева, и гости не могли налюбоваться, как эти двое не сводят друг с друга глаз. Об их любви линьинские художники уже стали слагать песни. Даже линьинские гетеры поместили в свою часовню рядом с фреской Любвеобильной портреты принца и его невесты, как символ глубокой и чистой любви. И только некоторые старые сенаторы иногда ворчали:
— Не может быть всё так хорошо! Ну не может быть! Надо ждать чего-то очень плохого.
* * *
— Когда я раньше читал о такой глубокой и чистой любви, я думал, что авторы очень сильно приукрашивают. А теперь, моя радость, я думаю, что они в этом ничего не понимали. То, что я чувствую, намного красивее и сильнее всех описаний, — сказал как-то принц во время очередного свидания.
— Я тоже много читала и слушала песен о любви к герою-освободителю. Я думала, что до такого мне не дотянуться. А теперь я чувствую, что все описания и все песни ничто по сравнению с нашей любовью, — ответила Адель.
— Я уже чувствую, что наши линии судьбы сошлись вплоть до самой смерти, — прошептал принц.
— И я тоже, — с поцелуем шепнула Адель.
— Я мечтаю о времени, когда ты родишь мне трёх богатырей-сыновей и мы будем, как герои песни о Габриэли, смотреть с башни на наш цветущий город, на моря и поля вокруг него.
— Я молюсь о том же, — улыбнулась Адель.
Правда, когда приходилось вершить суд либо патрулировать земли Линьи, принц собирался: неприлично судье или полководцу выглядеть растяпой. Когда король уже вернулся в Зоор, принц во время одного из патрульных объездов начал уже мечтать о невесте, поскольку всё было в порядке, но вдруг увидел, что к нему конвоируют связанного дворянина на коне. Принц-консул спросил:
— Кого поймали?
— Посланца короля к Мастеру Тору. У него письмо с личной королевской печатью, он всё время грозил страшным гневом короля. Мы поняли, что письмо важное, доставили его и гонца тебе, консул.
— Давайте письмо! Сам гляну, что там, — приказал принц.
Прочитав письмо, он вдруг бешено расхохотался.
— Как я счастлив, что у меня такая прекрасная и добродетельная невеста! А письмо совсем не вредно! Знаете что, развяжите всадника... Да, рыцарь, назовись, чтобы я знал, кого приму как гостя, — милостиво обратился к гонцу принц.
— Кин Астриконг.
— Так вот, рыцарь Астриконг. Я тебя сегодня не отпущу дальше. Мы тебе устроим пир. Если ты пожелаешь, то у наших гетер. А утром ты получишь кошель золота в компенсацию неприятностей и повезёшь письмо по назначению.
— Отдайте мне письмо, и я двинусь дальше!
Принц передал письмо своим людям, даже не потрудившись запечатать вновь, и велел:
— Письмо отдадите утром вместе с деньгами. А сейчас последите, чтобы гость был напоен, накормлен и уложен спать самым лучшим образом.
Крангор повернулся и направился к своей ненаглядной невесте. Правда, некоторые старики-сенаторы после этого эпизода скрипели:
— Наш консул совсем мальчишка. Надо было, если уж вскрывать письмо, то в секретной комнате и восстановить печать. Или просто уничтожить его вместе со всадником. А сейчас король может почувствовать себя оскорблённым.
* * *
До свадьбы Адель и принц немного не дотерпели. Она прибежала к матери после очередного свидания с принцем и возбуждённо-растерянно заговорила:
— Мама, когда принц стучится в мои ворота, они сами открываются и хотят впустить его во внутренний двор!
— Ты его ещё не впускала?
— Нет, он туда только заглядывал.
— Я поговорю с отцом, что можно сделать. А что говорит Ирлин?
— Она ответила мне, что теперь следующий шаг — впустить его. Мы оба уже полностью подготовлены друг для друга.
Отец нашёл в обычаях, что без нарушения святости и торжественности государственного брака допустимо отдать девственность победителю и освободителю, лишь бы не забеременеть до свадьбы, и последнюю неделю влюблённые наслаждались в объятиях друг друга. В результате к свадьбе принц подошёл полностью очарованным и навсегда пленённым своей верной невестой. Он и Ариньисса решили сразу же после венчания дать друг другу торжественную линьинскую клятву верности, и заучивали сложную и красивую формулу на древнем языке. Текст был разным для мужчины и для женщины. Консул, заучивая текст, понял, как политик, что, хотя он выглядит весьма категоричным, но оставляет несколько лазеек.
А клятва Ариньиссы была достаточно краткой и ясной.
"Я клянусь сохранять верность своему мужу до самой своей или его смерти, пока солнце не почернеет, луна не сдвинется с места или стена города не упадёт".
Ариньисса видела здесь всего одно исключение: как и полагалось по преданиям города, в случае смертельной опасности для города можно было пожертвовать женской честью ради его блага. Ирлин же сразу вспомнила, что в момент сильной страсти солнце кажется чёрным, а луна сдвигается с места. Говорить это своей молодой госпоже она не стала.
Словом:
Город старинный
Принца сумел привязать
Чистой девицей.
Править не сможет
Тот, кто любовью пленён.
— Глава 21. ... Sed lex
На следующее утро после написания писем у Тора и Эссы родился сын. Его назвали Линс — так на Древнем языке произносился основной знак имени Колинстринна. Днём Тор принял присягу Владетеля Колинстринны и формально вступил во владение землями. Прибывшие дворяне принесли ему вассальную клятву. Действительно, пара дворянских семейств была уничтожена, и Тор пока что взял на себя опеку над их крестьянами и имениями. Затем во двор замка вынесли Эссу с Линсом на руках. Их сопровождал Лир, мать принесла присягу Владетельницы, а Тор представил всем наследника и второго наследника.
Пир в день рождения ребёнка не полагалось проводить, поэтому подождали три дня до очищения. На четвёртый день и вечер состоялся пир, одновременно торжественный и прощальный. Наутро войско принца Клингора покинуло Колинстринну.
Пир омрачил лишь один эпизод. Косъатир вдруг потребовал у Тора прямого ответа, продолжает ли он стоять за принца. Тор вскочил, набросил на себя оружие и резко сказал:
— Я в своих владениях не обязан давать отчёта низшим. Я не давал вам пока что никаких поводов сомневаться в себе. Если мы встретимся с принцем Клингором лично, я полностью объясню ему свою позицию и положение дел. Если ты не удовлетворён, мы решим спор оружием в смертельном бою сейчас же.
— Я забылся. Приношу извинения, — пробурчал Косъатир.
— Тогда выпьем по большой чаше вина и забудем всё, — сказал Тор, снимая оружие.
В Колинстринне за десять месяцев отсутствия Тора события развивались стремительно. Вначале мастерская Тора оказалась под осадой местных жителей, которые хотели разгромить гнездо колдуна. Но Косъатир не миндальничал, лучники стали стрелять на поражение, и, получив отпор, крестьяне быстро разбежались. Они отправились громить крестьян Тора, Косъатир выскочил с десятком конников, побил ещё несколько бунтовщиков и предложил всем торовским крестьянам перебраться в мастерскую. Почти все это сделали, а две семьи упрямцев вырезали до последнего человека, не пожалев даже младенцев. Перебрался в мастерскую и брат Эссы, местный кузнец.
Затем появились правительственные войска, увидели, как укреплён замок Тора и как он защищён, и даже не стали пытаться брать его. Они расположились лагерем около мастерской, уговаривали защитников сдаться, а сами мародёрствовали в деревнях, так что барону от такой помощи пришлось несладко. Потом официально начался рокош. Не зная ещё об этом, просто решив, что пора показать зубы, Косъатир подловил момент, когда в лагере правительственных войск не было никакого порядка, и сделал эффективную вылазку, перебив чуть ли не половину осаждающих. После этого лоялисты отошли в замок барона и сами оказались практически в блокаде. Теперь деревни барона разорял Косъатир. Самого барона он пропустил, когда того вызвали как свидетеля на Имперский Суд. Как только в этих местах после победы под Урлинором появился принц, замок барона сдался, лишь обозначив сопротивление. А затем долгое время в этих местах то стояла армия принца, то уходила из них. Наконец, сошлись две армии. Битва состоялась неподалеку, на полях между Колинстринной и Икосингъэ. После известий, что Тор стал Владетелем Колинстринны, Косъатир перестал разорять деревни, теперь владения своего союзника, и правительственные войска в этих местах стали вести себя тихо, но разгром деревень и усадеб успешно продолжали банды разбойников.
Прошла неделя после родов. Эсса благополучно поправлялась, не могла нарадоваться на своего младшего сына, которого опять кормила сама, после чего массировала грудь, делала притирания и упражнения, чтобы не потерять красоту. Взаимоотношения в семье Мастера вроде бы полностью наладились. Мастер весь день разрывался между мастерской и владениями, стремясь везде поспеть, и как можно быстрее навести порядок. Вечером он, совершенно усталый, возвращался домой, где его ждала жаркая баня и Ангтун в бане. Ангтун прислуживала ему при мытье и уходила к себе, ожидая господина для более глубоких услуг. Тор шёл к жене, изливал ей душу, слушал её порою мудрые, а порою хитрые, советы, они вместе молились, потом целовались, и Тор удалялся к себе либо к рабыне. Наутро Тор чувствовал себя свежим и вновь готовым к подвигам. Эсса строила планы, как переоборудует разорённый при взятии бывший замок барона. Она решила, что ей будет лучше жить там. Тор же будет иметь две спальни: в мастерской и общую с ней в замке.
Пришла и маленькая неприятность: прибыл официал брат Барс, расположился в часовне и взял на себя обязанности священника.
Тор издал прокламацию, призвав всех окрестных разбойников сложить оружие и разойтись, либо же, сохранив оружие и почёт, поступить к нему на службу. Им был дан на это месяц. После этого срока Тор обещал разобраться с ними безжалостно и каждому воздать по мере преступлений его.
Была мягкая субтропическая зима, однажды ночью даже выпал снег на пару деньков. А на следующее утро почти идиллическая жизнь взорвалась, как и можно было ожидать в любой момент.
* * *
Ранним утром к воротам замка-мастерской подскакал крестьянин на замученной лошади. Охранник сверху прокричал:
— Приходи позже! Ворота ещё не открыты!
— Срочно передайте Мастеру! На деревню Ластирана напал отряд Горного Козла! Людей мучают и убивают!
Горный Козёл Кронг Тиррискинг был самым жестоким из главарей разбойников в горах Ломо. Он прекрасно знал все горные тропки (до рокоша он был браконьером). Его отряд стремительно появлялся, зверски убивал, пытал, насиловал, и столь же быстро уходил. В банде не было ни одного конника: на горных тропках они только мешали бы. За убийства крестьян Кронг Тиррискинг был отлучён от церкви. Но это его не волновало. Он говорил: "Наберу богатства побольше и уйду к Единобожникам в Восточное Шжи. Там отдам четверть на церковь, покаюсь и перейду в единобожие".
В замке Мастера охранники ещё не успели облениться и обнаглеть. Владетеля разбудили сразу же. И он, быстро собрав тридцать конников и пятьдесят пехотинцев, помчался на деревню Ластирана. С собою он прихватил брата Барса, тоже велев ему оседлать коня.
Ластирана была недалеко от Колинстринны, верстах в десяти. Но сразу за нею начинался лабиринт труднопроходимых горных тропок и ущелий, так что можно было оттуда и внезапно появиться, и моментально раствориться там.
Тор с конным отрядом доскакал до деревни через час. Перед ним предстала отвратительная картина: зверски замученные дети, женщины и крестьяне. Выжившие тряслись от страха и ничего толком не могли рассказать. На самом виду у дома старосты лежал староста, отвратительно искалеченный. В заду у него торчала прокламация Тора о сдаче. А над головой на стене дерьмом было написано:
"Мой ответ кузнецу.
Горный Козёл"
Тор сошёл с лошади. Брат Барс стал исповедовать старосту. А Тор почему-то стал внимательнее разглядывать надпись, и, поводив рукой над ней, ощутил, что это дерьмо — атаманово и он через него может выйти на злодея. Тор выпрямился, не помня себя от гнева, и от всей души закричал, настраиваясь на волну психики разбойника.
