— Драй-технологии у нас применяются всего в трех местах на всю страну. По совести говоря, к ним прибегают только тогда, когда позарез нужно быстро-быстро сляпать что-нибудь уж очень фундаментальное. По нашим стандартам изделия, полученные таким способом требуют в три раза более высокий контрольный коэффициэнт, чем аналогичные, но сделанные "по-мокрому". Понятное дело, — никому этот цорэс не нужен, но есть и еще одно обстоятельство: тут нужна без преувеличения исключительная квалификация. То есть очень высокая и очень нестандартная. Практически все такие группы сосредоточены у меня, но и во всем "Новфарм"-е их можно пересчитать по пальцам. Одной руки. Так что можете не сомневаться, те это персоны или нет, в конце концов совершенно безразлично: это те люди.

— А вы не боитесь, — усмехнулся полковник, — что это будут ваши люди?

— Я просто еще раз удивлюсь величию человеческой глупости: я, — чего уж скрывать, — имею очень неплохо. Присутствующий здесь товарищ Керст имеет сопоставимо, хотя и воображает, что гораздо больше. Но сколько имеет комплексная группа со строительства одной-единственной атомной подводной лодки... О-о-о, это, — он закатил глаза, — вы лучше выясните как-нибудь сами. У меня просто язык не поднимется назвать эту сумму, хотя она, разумеется, и трижды заслуженная... Это — помимо всякого рода ведомственных услуг, при которых и деньги-то не очень... Я действительно не знаю, в чем могут нуждаться эти люди.

— Может быть, — как раз в этом, — Несвицкий ткнул пальцем по направлению к экрану, — в возможности смотаться. Когда угодно, куда угодно и никого не спрашивая. Человек, это, знаете, такая скотина...

— Которая нипочем не желает, — совершенно в тон продолжил Керст, — находиться в уготованном ему, — исключительно для его же блага, — стойле.

— Товарищ генерал-лейтенант, — проговорил в трубку Несвицкий, — эксперты утверждают, будто это — то, что нужно. В любом, говорят, случае...

— Ты это, — пусть самой акцией командует все-таки Подлипный: у него у одного реальный боевой опыт. Дай-ка мне его...

— Майор Подлипный на связи, товарищ генерал-лейтенант.

— Скажи-ка, майор, — ты с новой "СУБ" — работал?

— Так точно, товарищ гене...

— Значит, — забирай управление у Нахапетова и разбирайся с тактической обстановкой, когда будешь готов — доложишь! Да не спеши, разберись досконально, не дай бог, если что за оцеплением... Понял?

— Так точно! Разрешите обратиться, тут перечислены...

— Я сказал: будет нужно, пользуйся хоть гаубицами, они "Тернополями" заряжены, но не дай тебе бог, если чего за оцеплением...

История о том, как бывший аспирант, а ныне доктор физико-математических наук и профессор Медведев стал доктором и профессором, с одной стороны, вроде бы и необычна, а как присмотришься, — так довольно-таки банальна на самом деле. Убежденный акустик, и ученый из настоящих, он не мог погрузиться в делание денег и всяческий бизнес всецело: какая-нибудь частность, попавшаяся ему между делом, в ходе подпольного промысла, могла увлечь его так, что он надолго забывал про все остальное. Еще во время эпопеи с "Танго" его именно так, — по ходу дела, — заинтересовала очевидная и любому дураку понятная проблема: а что такое на самом деле чистый тон?

Это дураку — понятная, дураку — очевидная, а всяческие смурные и заумные — те находят проблемы на ровном месте. Да, полностью дискретная, цифровая запись, — но вот сам по себе звук есть колебание механическое, для того, чтобы он возник, нужно, как ни крути, чтобы дрожало что-то вполне материальное и твердое. Да, отчасти, для ультразвуковых частот, сама по себе проблема решалась через дрожание пластинки пьезокварца под воздействием высокочастотного тока, но как быть с другими диапазонами? Он экспериментировал, пробовал так и сяк. Принадлежность к верхушке "Черного Ромба" давала ему такие возможности, которые в то время и не снились простым доцентам с кандидатами из бесчисленных НИИ, поэтому он смог довольно долго двигаться чисто технологическим путем, увеличивая размер и модифицируя форму бездефектных пьезокристаллов самого разного состава, — но для достаточно низких частот метод наткнулся на принципиально неразрешимые трудности и полностью себя исчерпал.

Исследователь, как будто потеряв разом и цель исследования, и интерес к нему, заскучал и призабросил было свои опыты, но подсознание человеческое — поразительная штука, и однажды ночью он восстал ото сна с бешено колотящимся сердцем и пылающим лицом. Какое там — восстал: восскочил! Взлетел! Воспарил над простыней без малейших следов сна! "Чистый тон — солитон (тон-тон — тон-тон-н-н)" — полу-приснилась, полу-послышалась ему спросонок рифма, — вполне, кстати, идиотская, — и все стало на свои места. Он просто-напросто понял вдруг, что интересовало его на самом деле тогда, почти год назад, когда он только формулировал проблему и мучился сомнениями относительно точности формулировки. Но зато теперь все было ясно: если бы он, идиот этакий, да был бы в те времена умный, и сразу сформулировал бы для себя, что его интересует на самом деле, то не потерял бы столько времени бестолку! И нет нужды, что в ходе тупиковой своей, — и как только сразу не увидел, и где только были его глаз с-слеподырые! — работы он сделал несколько устройств с рекордными характеристиками... Вот если, навроде как в рабочем теле лазера, одновременно, в одной фазе, сотрясутся все молекулы твердого тела, то это и будет по-настоящему, — поскольку строго одно колебание! — чистый тон. Каков бы он ни был. А все остальное — от лукавого! Трусливое соглашательство и научный оппортунизьм.

И подход-то давно известен, ему сто лет в обед — подходу: детонация. За скорость свою она прозвана в свое время "сверхвзрывом", но ему-то, с его официальным и неофициальным кругозором, — ему-то понятно, что это — да-алеко не вся возможная скорость. Он-то знает, как добиться такой детонации, по сравнению с которой все прежнее будет, как обычный свет — по сравнению с монохроматическим лазерным!

... И тон будет целиком зависеть только от геометрии такого вот одноразового источника, а уж это, он-то — подберет!!

... И будет обойдена проблема громоздкости устройств, генерирующих инфразвук, а это — казалось невозможным принципиально!!!

Сказано — сделано, но в ходе новой серии вскрылось досадное обстоятельство: махонькие, в доли грамма Одноразовые Источники давали слишком поспешную, короткую волну, не позволявшую уверенно убедиться в ее солитонной природе, а которые побольше — неизменно вызывали побочные эффекты, причем каждый раз — новые. От пятиграммовой массы одного состава, например, вылетели все, до одного, гвозди-тридцатки, крепившие заднюю стенку казенного шкафа, так что она — снялась с места и тихо соскользнула на пол. Звон, стоявший в ушах от зарегистрированного солитона, не позволил сразу услышать дружный звяк брызнувших на цементный пол гвоздей. О жидком столовском чае, вдруг воспарившем над чашкой и образовавшем аккуратнейшее кольцо на потолке, о лампочках, вдруг превратившихся в пыль, о самодельном ртутном фиксаторе осцилляций, в один прекрасный момент поделившимся на сегменты, так, что ртуть потом пришлось собирать с немыслимыми ухищрениями, — не стоит даже и упоминать, поскольку эпизодов такого рода было множество. Каждый почти что опыт с трансграммовыми массами был, своего рода, эпизодом.

Тут будет кстати заметить, что кандидатскую он к этому времени защитил, — с блеском, но, вроде бы, и между прочим. И тут на него вдруг нажаловались.

То, что раздавалось в ходе экспериментов, нельзя было назвать звуком в строгом смысле этого слова, — но уши это как-то все-таки воспринимали. И не только уши: было отмечено несколько сердечных приступов, гипертонических кризов и внезапных припадков головокружения, возникавших в тот момент, когда почти неуловимое из-за своей мимолетности нечто — проникало сквозь стены и перекрытия, походя, навылет пробивая заодно и тела подвернувшихся.

Первым побуждением администрации было — пресечь неудобные и небезопасные опыты в области акустики, но администрацию вовремя поправили: нельзя загораживать дорогу молодым, ищущим исследователям. Наоборот: надо дать ему лабораторию, оборудованную так, как он сочтет нужным, и создать все условия для спокойной работы. Так, чтобы он никому не мешал, и ему — не мешали бы всякие посторонние.

Как он и ожидал, при относительно небольших массах безупречная волна возникала при строго сферической форме источника, при других — возникали-таки интереснейшие обертоны, но все это было сущей ерундой по сравнению с эффектами, возникавшими при экспериментах с источниками большей массы и, соответственно, больших геометрических размеров. Казалось бы, — из-за дифракции, — форма должна была бы терять всякое значение, — а на самом деле выходило явное не то. Чтобы исследовать все закономерности, чтобы нарисовать полную картину нового спектра явлений, нужны были годы, и только тогда исследование можно будет считать законченным...

Да чего там, — это по вашему мнению оно незаконченное, а по нашему — так вполне. А нам, с нашей позиции, — виднее. С какой позиции? А — с государственной. С партийной, в конце концов. И мы находимся полностью в курсе относительно успехов, вами достигнутых. Между прочим — в стенах государственого учреждения, на оборудовании, принадлежащем государству, и в рабочее время, являющееся собственностью государства. Ваше? В некотором роде? Это в каком? Никто, между прочим, на ваше и не претендует. Закрытая защита докторской диссертации — восемнадцатого сентября, ровно в девять... день не припомню... Ах да, среда! Разумеется, все формальности в данном случае мы берем на себя, — не стоит расходовать вашего драгоценного времени на бюрократическую волокиту и прочий формализьм.

А заведующий кафедрой, профессор Валдаев, сказал ему то же самое, только невпример короче и проще:

— Дают — бери. Ничего ты своей принципиальностью не добьешься, ровным счетом. Так что не выеживайся, Женька. И цени, что добрый совет даю! А то мог бы знаешь, как...

Тема диссертации, как будто бы, звучала, как: "Вполне гомогенные химические системы, как источник когерентных акустических колебаний" — но, в силу закрытости темы, за точность формулировки, естественно, поручиться нельзя.

В первый "Т — 10М", превращенный в движущуюся радиоуправляемую мишень, были посажены баран, подсвинок и две крупных дворняги. Кроме того, — там содержался полный комплект оборудования, включая исправную оптику. Не было только боекомплекта. Во втором, помимо вышеперечисленного, был и боекомплект. Когда первая машина достигла фиксированной позиции, по ней был произведен выстрел из орудия калибром 73 миллиметра. Снаряд содержал сферической формы Одноразовый Источник, он точно попал в цель, а высокочувствительный взрыватель особой конструкции сработал штатно. Белая вспышка блеснула столь мимолетно, что только зеленое пятно, отпечатавшееся в сетчатке глаза, свидетельствовало о том, что она — действительно была, над машиной взлетело невероятно аккуратное, как у иного курильшика, толстое, бешено вращающееся кольцо плотного белого дыма. Толстый хобот пушки грузно мотнулся, пошел тяжелой волной и вдруг обрезался почти у самой башни, а танк — безмолвно, мертво замер, накренившись на рассыпанную гусеницу и дымясь.

Второй, тот, что был с фугасными снарядами, — попросту взорвался, и многотонную башню сорвало с искореженного, раздутого корпуса, отбросив ее на несколько метров. Тут все было ясно, а вот из первого достали животных: они оказались безнадежно мертвы, и очевидно было, что смерть их наступила мгновенно. При вскрытии оказалось, что тела их представляют собой сплошной кровоподтек: солитон оказался на диво методичен, оторвав сухожилия — от костей, мышцы — от сухожилий, расчленив конечности по суставам, оторвав внутренние органы, остановив сердце и превратив мозг — в пропитанную кровью губку.

А артиллерийский полковник, непосредственно отвечавший за техническую часть испытаний, в явном возбуждении жизнерадостно заявил Медведеву:

— Потом мы, понятно, попробуем с зарядами большей мощности.

... Отдай, не надо! Только поздно, отец Кабани. Завертелась твоя мясокрутка.

Несколько позже произошло то, что впоследствии назвали "Трипольским Инцидентом": Соединенные Штаты Америки, проснувшись как-то поутру и не имея, чем заняться, по своему обыкновению решили объявить кого-нибудь Средоточием Зла, Темной Твердыней и на этом основании — съесть. А не получится, — так хотя бы посечь малость, кулаки почесать и вообще — размяться. Избрать объект такого рода, — вовсе не так просто, как кажется, это дело тонкое: надо, чтобы все-таки было, к чему прицепиться, но, однако же, так, чтоб хамить можно было безнаказанно. Долго ли, коротко ли длились поиски, но потом кого-то осенило: Ливия! То самое, что доктор прописал. И все поначалу шло замечательно, было очень весело, а потом, после многочисленных и разнообразных хамских выходок, — среди которых было, к примеру, уничтожение пассажирского авиалайнера, который вроде бы косо посмотрел на мирный атомный авианосец, — в территориальные воды Ливии забрел "Э. Мерфи", новейший фрегат ВМС США. Там его встретил сторожевой корабль "Джаным", потребовавший немедленно покинуть территориальные воды страны. Требование было проигнорировано, и последовал предупредительный огонь из автоматической пушки сторожевика. Это был новенький кораблик советской постройки, "химера" так называемого "61-го проекта": все, вроде бы, традиционное, но вот только традиция эта была выполнена в значительной мере по "мозаичным" технологиям (кое-что к этому моменту по-другому просто не делалось, — разучились по-другому, уж больно глупо, медленно и дорого это выходило), и это — сказывалось. Фрегат отреагировал двумя "гарпунами" практически в упор. Полуразбитый, без хода, сторожевик все-таки не утонул и сумел сообщить, куда следует. Через поразительно короткое время на корвет обрушился град прилетевших незнамо-откуда шестидюймовых снарядов. Понятное дело — мимо, но один, деловито прилетевший в числе остальных, но как-то отдельно, клюнул корвет в борт поближе к корме. Чудо, невероятное совпадение, что "Э. Мерфи" так быстро отыскали, но уж тем более было непонятно, как он не утонул. Металл вздулся метровой высоты валом по кругу десятиметрового диаметра, во многих местах — лопнул, иные швы — разошлись, вышли из строя рулевые машины, а турбину — сорвало с фундамента. Но даже не это главное. Главное, — некому было бороться за живучесть. Среди многих десятков беспамятных тел оказалось девятнадцать трупов с устрашающими внутренними повреждениями, буквально — мешков с костями. От тех, кто не потерял сознания, тоже оказалось не много толку: они практически ничего не соображали и не помнили. Только потом, — потом-потом, после интенсивной медицинской помощи от них смогли добиться кое-каких подробностей. Да, вроде бы видели со стороны берега какой-то самолет. Да, засекли звук орудийных залпов. Потом? Потом ничего не было. Эксперты обнаружили осколки от шестидюймового фугаса и заявили, что имело место только одно попадание.