Случайный взгляд, брошенный в угол ванной комнаты, прорвал плотину. Прорвал во всех смыслах. Стрельцов подскочил к раковине и изверг из себя содержимое желудка. И еще разок изверг. Желудок существенно облегчился, но, к сожалению, легче не стало, обосновавшийся в горле ком никуда не исчез, не говоря уже о гадливости.
Ни периодическое метание фарша, ни занятие самоистязанием в намерения Артёма не входили, в связи с чем на повестке дня встал в полный рост вопрос о возвращении удобоваримого самочувствия. В противном случае закончить 'допрос с пристрастием' он не сподобится. Бутылка водки или коньяка со стопроцентной гарантией приведут его в норму. Простите, не в норму, атрофия чувств, 'эмоциональная тупость' никоим образом не может считаться нормой. В то интересное состояние, в котором море по колено и горы по плечу. И в котором он не будет блевать от одного вида отрубленных человеческих конечностей. Им же самим отрубленных. И не конечностей даже, а так, малозначительных частей тела.
Нехитрое решение лежало на поверхности. Пока Величев в ауте, сбегать до ближайшего магазина, купить поллитровку беленькой и незамедлительно ее употребить. В смысле, не бутылку, а ее содержимое. Есть риск, что его кто-нибудь увидит, но риск допустимый. Главное, чтобы не увидели, как он выходит из квартиры и возвращается обратно.
Немного поколебавшись и предварительно потоптавшись в целях безопасности у дверного глазка, Артём отправился на вылазку. Обошлось без незапланированных встреч и инцидентов, если не считать таковыми разные мелочи. Например, обнаружение незапертых дверей собственного автомобиля. Очевидно, он впопыхах забыл их захлопнуть, не говоря уже о том, чтобы включить сигнализацию. Удивительно еще, что вездесущие воры столь пикантной ситуацией не воспользовались.
Затарился Артём по полной программе. Купил две поллитровки водки, три банки пива, запивку в виде пакета апельсинового сока и закуску в виде хлеба, чипсов, маринованных огурцов и сырокопченой колбасы. Хотя закуска не отвечала насущным потребностям метущейся стрельцовской души — скоропалительно повысить содержание спирта в крови до степени... исчезновения эмоций и потери совести, более того, от одного запаха колбасы в глазах темнело, а под языком появлялся кисловато-металлический привкус, — Артём все же на приобретение продуктов потратился. А то ведь недолго и переусердствовать, и вместе с потерей совести утратить ориентацию в пространстве и времени. И связь с окружающим миром.
За время вылазки хозяин квартиры так и не очнулся и мирно покоился на прохладном кафельном полу. Удостоверившись, что бандит по-прежнему жив, дышит и отбывать в иные эмпиреи не готовится, Стрельцов прихватил пакет с покупками и удалился в зал, где устроился в облюбованном кресле.
Водка в глотку не лезла. Теплая и горькая, она лишь раздражала вкусовые рецепторы. Артём еле-еле запихал в себя первую стопку и чуть не выплеснул обратно. Уже из желудка... или пищевода, кто там разберет. Чтобы водка не вырвалась, в прямом смысле слова, обратно, Стрельцов утрамбовал дозу стаканом минералки. А вместо второй дозы — в лучших традициях запойного жанра — набодяжил ерша. И изготовленный коктейль употребил. Что характерно, без закуски. Почти сразу его отпустило. Не теряя времени, довершил начатое еще парой порций. Слегка закружилась голова, но горечь исчезла. Артём ее больше не чувствовал, ни на языке, ни, что особенно важно, на душе. Совесть, или что там еще, мучившее его и внушавшее отвращение к собственным поступкам, благополучно уснуло. Или уснула. Стрельцова снова накрыло, словно волной, то состояние, в котором он не испытывал ни морального, ни физического дискомфорта от выполнения работы палача-дознавателя.
Одна незадача — с выпивкой он, наверное, чуток переборщил, поскольку мысли сделались вялыми, медленными и ленивыми, похожими на игроков сборной России по футболу. Опасаясь все-таки потерять ориентацию, если не в пространстве, то во времени, Артём приостановил процесс изготовления и потребления ерша.
— Пора будить мальчика... — этими словами он озвучил желание возобновить 'собеседование'.
Пленник еще пребывал в беспамятстве. Не удовлетворившись подобным положением вещей, Стрельцов привел бандита в чувства. Для этого не понадобилось прибегать к помощи нашатырного спирта, Артём просто и незатейливо пинал и обливал водой Величева, пока тот не очнулся.
Дав открывшему глаза бандиту несколько минут для...перезагрузки и оценки ситуации, Стрельцов пожаловался:
— Трудно мне с тобой, Сергей. Хочу по-хорошему, объясняю, а ты не понимаешь. Доброту мою не ценишь. Я бы мог тебе ногу отпилить или руку, или, скажем, яйца, нет же, всего-то кусок пальца откромсал. А что от большого — сам виноват, не надо дергаться. Цени... — после небольшой паузы голос Артёма зазвенел стальной жесткостью. — Короче, вечер перестал быть томным, и твои брыкания меня утомили. Если, милый, ты снова начнешь суетиться и дрыгаться, я тебе причиндалы укорочу, обещаю! Веришь?
Судя по судорожному кивку, Величев верил. Словно отцу родному или духовному наставнику.
— И наследства ты тогда не оставишь. Дети есть?
Бандит отрицательно дернул головой.
— И не будет, если еще раз дернешься, — подбодрил его Стрельцов.— А теперь я вытащу у тебя из пасти тряпку, и мы начнем нормально общаться. Начнем ведь? Начнем. Я буду задавать вопросы, а ты будешь на них отвечать. Честно и откровенно, как на исповеди. Расскажешь все — поживешь еще... — Артём неожиданно громко чихнул.— Вот видишь, я не обманываю. И учти, лжи не потерплю. Не дай бог, ты сочинительством сказок займешься, я тебе еще один палец отрежу. Или мне почудится, что ты сказки сочиняешь, тоже минус палец. Их еще много, надолго хватит...
Затем Артём очень доходчиво и образно обрисовал ожидающую бандита судьбу, вздумай он корчить из себя бесстрашного и мужественного партизана на допросе в гестапо. И почему тогда из него получится партизан страшный и женственный. Вернее, немужественный. Исключительно по причине отсутствия главных атрибутов мужественности, а не вследствие разного рода непотребств, как кое-кто мог подумать. И лучше ему сдать адреса, пароли, явки, добровольно и без лишних мучений.
Короткая речь... производила впечатление. Даже на самого оратора. Слова рождались на языке и произносились автоматически, будто без участия мозга, Стрельцову казалось, что он произносит заранее выученный и не раз отрепетированный текст.
На славу зверски замученной Зои Космодемьянской Величев не претендовал. То ли его впечатлило ораторское искусство Артёма, то ли убедили воспитательно-карательные меры насильственного характера, но он больше не брыкался и не сопротивлялся. И не пробовал открыть рот без разрешения. Когда Стрельцов в очередной раз выдернул кляп, бандит и не пискнул. И лишь после заданных вопросов заговорил.
Заговорил, захлебываясь от усердия, выплевывая слова со страшной скоростью, как будто то, о чем рассказывалось, томило душу, лежало на сердце тяжким грузом, и бандит хотел быстрее от груза освободиться. Выкладывал все, что знал, с массой деталей и подробностей, важных и ненужных. Используя известный по кинофильмам и книгам детективного жанра язык, не чуждый ни операм, ни жуликам, раскололся до самой... печени.
Словоизлияниям, вернее, словоизвержениям образумившегося 'партизана' никто не мешал, он исповедовался в форме свободного рассказа. Артём не останавливал его и не перебивал, иногда направляя неиссякаемый поток слов в нужное русло короткими уточняющими вопросами. Через десяток минут Стрельцов несколько утомился от прослушивания, и у него зачесались кулаки заткнуть фонтан добрым ударом по зубам, слушком уж длинной и бестолковой получалась исповедь негодяя. К счастью для 'допрашиваемого', зуд в кулаках почти сразу исчез — в последнее время Стрельцов часто проявлял прямо-таки неприличное терпение. Ему даже стало немножко смешно от того, как старается бандит вымолить прощение и сохранить, если не жизнь, то хотя бы надежду на нее, и сдает подельников с усердием и рьяностью, достойных лучшего применения.
А Величев, словно медвежонок из знаменитого мультфильма 'Ежик в тумане', все говорил, говорил...
* * *
Исповедь Величева развеяла в пух и прах большинство гипотез и предположений, ранее высказанных следователем, а также выстраиваемых Артёмом. Единственное, в чем следователь Данилец оказался прав — изначальным затейником оказался небезызвестный Туманов, которому нужно было скомпрометировать основного конкурента по выборам. Величев поведал, как его два месяца назад вызвал шеф и поручил найти и прирезать припасенным загодя гравированным ножиком бывшую подружку депутатского сына. И как задание Серегины пацаны благополучно про... валили. И тогда Туманов поручил ему убить уже нового дружка бывшей Калининской пассии, а если и тут прокол выйдет, то подыскать любого лоха, лишь бы он с сыном депутата где-нибудь пересекался. Все остальное ни следователь, ни сам Стрельцов и представить не могли, поскольку дальше начиналась самодеятельность Величева.
Бандит не скрывал ничего, называл имена, адреса и прочее, и Артём склонялся к тому, чтобы ему поверить. На ходу сочинять столь запутанные истории под силу разве что очень хитрому, продуманному и изобретательному человеку, а Величев явно по другому ведомству. И напуган так, что родную мать готов заложить. А заодно — бабушку с дедушкой. И тетушку с племянниками — впридачу. Практически без нажима, слабенький подзатыльник для ускорения мыслительной деятельности не в счет, Величев сдал собственных дружков — участников нападения на Артёма и тех, кто был причастен к похищению и убийству Насти. И даже поведал о спрятанном в самодельном тайнике оружии, хотя никто его об этом и не спрашивал.
Проведенная тут же на месте проверка показаний подтвердила искренность мерзавца. В кладовке за отодвигающимся плинтусом в вырубленном в стене углублении Артём нашел два пистолета — один из них с глушителем — и россыпь патронов. Недолго думая, Стрельцов изъял оружие и боеприпасы в качестве трофеев, авось пригодятся, еще ведь с оставшимися подонками как-то разобраться необходимо. А 'Беретта' и 'Макаров' с глушителем — куда более весомые в любых разборках аргументы, чем газовый баллончик или резиновая дубинка типа 'демократизатор'. Словно рачительный хозяин, Артём патроны, 'Макара' и 'Беретту' упаковал в непрозрачную пластиковую тару и положил возле порога, дабы забрать, когда придется покинуть этот гостеприимный кров.
К сожалению или к счастью, разбираться, видимо, придется не со всеми негодяями. Если верить Величеву, часть второстепенных персонажей, в том числе и дачный мордоворот, отправлены на отдых в иные регионы, а то и страны, и вернутся очень не скоро. А убивший Настю подонок — Андрей Никитин, он же Кривой, получил свое. И месть не состоится. Или уже состоялась. Величев собственноручно зарезал Никитина, с его слов, именно за убийство Насти.
Бандит клялся и божился, что убивать жену Артёму никто не собирался, ее похитили лишь для того, чтобы Стрельцов не брыкался, и через денек непременно бы освободили. Величев приказал и пальцем ее не трогать, в Настиной смерти виноват исключительно 'придурок Кривой', у которого в последнее время совсем крыша поехала, и он стал совершенно неуправляемым. А вот Артёма Величев действительно хотел завалить и нож рядом с телом подкинуть, да не удалось. Завалить не удалось.
Было похоже на правду.
Слова Величева о том, что Настю убил именно Никитин, сомнений не вызывали. Или бандит не соврал, или он актер уровня Смоктуновского. Он вываливал все, подчистую, нужную информацию и совершенно бесполезную, рьяно и истово. И солгать даже в малости сумел бы едва ли. Величев дошел до того, что добровольно рассказал о том, когда и за что привлекался органами и как отмазался. Также покаялся, что последнюю неделю прятался на съемной квартире, поскольку шеф люто осерчал на него за проваленную 'тему', отобрал бригаду и бизнес, и вообще не сегодня-завтра его могут 'списать', то бишь закопать в землю метра эдак на два. И если бы не финансовая нужда, домой бы он не возвращался. И, что удивительно, Величев код сейфа, где деньги лежат, назвал и ключи от него отдал. Опять же по собственной инициативе.
Просто осуществленная мечта Остапа Бендера, хотя и слегка откорректированная — ключи от квартиры Стрельцов уже экспроприировал. Дабы удовлетворить любопытство, Артём сейф открыл, однако кроме пяти или шести пачек денег в разной валюте внутри железного хранилища ничего не было. Деньгами он побрезговал, не опускаться же до банального грабежа. Одно дело оружие изъять, а другое — чужими деньгами поживиться, пусть и нажитыми, как пить дать, нечестным трудом.
Кстати, в пользу искренности Величева свидетельствовала и последняя беседа со следователем, когда он поведал об опознании второго трупа. И тут сходится. Значит, убийца мертв.
Стрельцов не знал радоваться ему или печалится в связи с тем, что упырь, повинный в смерти Насти, тоже завершил земной путь. Есть еще люди, которых должно призвать к ответу, но тот, кого Артём мечтал задушить собственными руками и к кому испытывал самые острые эмоции, уже...призван. От этого хотелось завыть. Или горько засмеяться...
На всякий пожарный Артём записал имена, клички, адреса всех подонков, причастных к его похищению и убийству Насти, даже тех, до кого дотянуться в настоящее время было невозможно. Авось доведется свидеться, земля, она, говорят, круглая.
Бандит постепенно выдыхался, словесный фонтан иссякал, паузы становились длиннее. Все чаще Стрельцову приходилось задавать наводящие вопросы, а ответы все реже отличались конкретикой и информативностью. Когда Величев начал безбожно повторяться, стало ясно, что 'допрос' пора заканчивать.
Нужные сведения получены, хотя какая-то недосказанность не давала покоя, доставляла неудобство, словно застрявшая в глазу соринка. Несмотря на то, что Артём очень внимательно слушал 'исповедь', ему казалось, что упущено нечто важное. Некий пробел мешал целостному восприятию, картина не складывалась, отсутствовал кусочек мозаики. И вдруг Артём понял, чего не хватает. Он так и не узнал из рассказа Величева, почему именно чета Стрельцовых 'приглянулась' бандитам. Этот момент то ли Стрельцов прослушал, то ли Величев в рассказе упустил. И Артём предельно вежливо попросил собеседника осветить данный вопрос. Подкрепив просьбу парой несильных, интеллигентных оплеух.
Вежливость — великое оружие. Бандит с радостью откликнулся на просьбу собеседника и поведал о причинах столь нелогичного выбора жертв похищения. И тут выяснилось интересное обстоятельство. Оказывается, примерно в то же время — сразу после получения задания от шефа — к Величеву обратился, пользуясь терминологией бандита, 'какой-то фраер', 'скользкий тип' и 'заказал' Стрельцова. Вернее, неприятности для него. Легкий укол острием ножа в филейную часть бандитского тела освежил память Величева, и тот воспроизвел 'заказ скользкого типа' практически дословно: '... ноги ему переломать...'.
Узнав, какие именно неприятности ему причитались, Артём обреченно выдохнул:
