Мне безумно, почти ежесекундно хотелось позвонить Ире. Она все еще в Москве — иногда я переписывалась с Глебом и знала. Но звонить было нельзя. Еще не время. Вот родится ребенок, тогда...
Сын появился на свет в середине марта. Крупный, здоровенький, с белым пушком на голове. Маленький такой одуванчик, только хмурился много и сжимал кулачки. И я плакала в кровати, прижимая его к себе. Беззвучно, но с надрывом. Он смотрел на меня прозрачными глазами отца и поджимал подбородок с его же ямочкой.
А я шептала:
— Все будет хорошо, маленький Алан. Все у нас будет хорошо...
Люсия гладила меня по голове, и слезы катились по ее фарфоровым гладким щекам. Потому что у нас с целительницей одна душа на двоих. Одно горе. Одна радость. Одна печаль.
И одна вера.
Барт подарил Алану защитный амулет, а целительница сольвейгов долго шептала и целовала в лобик.
— Не болеть, расти крепким, — пояснила Люсия.
Роб улыбался и постоянно повторял:
— Как он похож на Эрика!
А Тамара молчала. Смотрела пристально и думала о чем-то своем.
В Липецк мы возвратились в апреле. Пели птицы и распускались листья на остриженных в прошлом году кустах. В лужах отражалось блистательное солнце и пушистые облака. Пахло гнилой листвой и влажным асфальтом.
Дэн и Люсией попрощались с нами в городе, к скади не поехали. В принципе, я ждала, что главный удар приму одна, но без их поддержки стало не по себе. И, хотя Роб постоянно подбадривал, рядом с воительницей я чувствовала себя неловко.
Мы заехали на Достоевского, чтобы собрать вещи. Воспоминания встретили на пороге. Почему-то не те, где на меня напал призрачный убийца, а другие, ранее спящие, но такие острые теперь.
Мой переезд сюда. Новоселье. Черный цветок.
Мысли. Разные. О любви и потерях. Планы убийства. Прощание на балконе, теплый ветер за воротник. Украденное прикосновение. Слезы. Рассвет.
Решимость.
Хватит ли мне ее сейчас?
Затертый диван, пыль на мебели. Знакомый до слез запах, воздух, которым не можешь надышаться. И в груди щемит, а сердце колотится, как сумасшедшее.
Тамара осталась внизу с ребенком, а Роб поднялся со мной. То ли боялся оставить одну, то ли хотел оказать поддержку. Я почти забыла, как он выглядит за долгие месяцы изгнания. Все они... И если вдали от дома будущее казалось довольно определенным и безопасным, то здесь и сейчас навалилось новыми сомнениями.
Рука сама потянулась к телефону. Долгие гудки как пытка. И короткое 'привет' словно искупление.
— Я вернулась...
Молчание. Секунда, две. Громкое дыхание в трубку.
— Глеб?
— Я здесь...
И мир врывается тысячами искр. Хоровод мыслей, среди которых ни одной цельной. Обрывки. Грудь плавится, а пальцы, наоборот, леденеют.
— Скажи что-нибудь.
— Давно?
Голос такой знакомый и давно забытый. Как же я соскучилась!
— Сегодня. Приезжай.
— Куда?
Люблю его за отсутствие лишних вопросов. Все — по существу.
— К скади.
Вещей оказалось немного — одна дорожная сумка. Половину я сознательно не стала брать — словно не моими были. Прошлое осело на них. Прошлое, к которому возвращаться не хотелось.
— Все у тебя будет, — приободрил Роберт, выдвигая ручку сумки и направляясь к двери. — Готова к переменам?
Я не ответила. Лишь обвела в последний раз взглядом квартиру, давно опустевшую и лишившуюся уюта.
Возможно, эти стены вновь станут пристанищем для беглянки. Возможно, когда-нибудь я вернусь сюда. А может, обрету семью у скади...
Ведь даже пророчицы иногда не знают, что ждет их впереди.
Глава 27. Правительница
Серые стены грелись теплом апрельского солнца. Зеленела трава на газонах, высыхал гравий под ногами, и плитка у крыльца лоснилась влагой не так давно сошедшего снега.
На крыльце уже ждал Глеб. Его мотоцикл был припаркован неподалеку — склонился набок, а с руля свисал новый глянцевый шлем красного цвета. Вспомнилась скорость. Свобода, ветер в волосах, запах бензина и костра.
Давно это было. И безвозвратно потеряно...
Глеб очутился рядом, как только я вышла из машины. Обнял так же молча и осторожно, боясь навредить ребенку, которого я прижимала к груди. Несколько секунд смотрел на него и произнес:
— Вылитый Эрик. — Перевел на меня взгляд и серьезно спросил: — Ты как?
— Боюсь, — честно призналась я.
— Не бойся, королевы все равно дома нет, — бросила через плечо Тамара и направилась в дом. Воительница даже не пыталась скрыть пренебрежение, с которым произнесла слово 'королева'. Ненависти в ее голосе не было, скорее презрение. Так говорят о человеке, который и внимания-то недостоин. Только вот... если Тамара так отзывается о Даше, как может верить в ее вероломство? В то, что защитница наняла убийцу, чтобы племянник не появился на свет?
— Дашка ночевала у нас, — пояснил Глеб. А потом, помолчав немного, добавил: — Она часто у нас ночует...
— Входи, не бойся, — подбодрил меня Роберт. — Теперь это твой дом. Ты здесь хозяйка.
Хозяйка, как же...
Осторожно, словно боясь, что за порогом раскинулось минное поле, я шагнула внутрь. Контрастная гостиная встретила тишиной и столпившимися по обе стороны от входа скади. Они переминались с ноги на ногу и смотрели на меня выжидающе. На меня и на сверток в моих руках. Я сглотнула и попятилась. Но было поздно — уперлась спиной в Роберта, и он мягко подтолкнул меня вперед.
На сцене, в свете софитов было неуютно. И если бы я все еще умела телепортироваться, сделала бы это непременно. Но я больше не умела. Алан же таращился на меня с интересом из светло-голубого конверта.
А потом навстречу шагнул Антон Перов. Он занимался делами скади и замещал Эрика во Владивостоке. Но сегодня был здесь. Все они были здесь.
— Сын Эрика, — сказал Антон то ли вопросительно, то ли утвердительно. Нервно улыбнулся и заглянул в конверт.
— Похож, скажи? — Эля заглянула тоже, и скоро вокруг нас столпились перешептывающиеся и шикающие друг на друга скади. Они растерянно улыбались. Вздыхали и прикладывали руки к груди. А я боялась пошевелиться и с ужасом ждала, когда эйфория радостных вестей спадет, и они поймут...
Что? Что чужая хищная будет теперь управлять их жизнью? Что придется подчиняться той, которая жестоко прогнала любимого ими вождя?
Ирония судьбы. Эрик, уходя, оставил мне свою жизнь. Сына. Племя. И кучу обязанностей, которые предстоит выполнять. Они вороньем кружили над головой, норовя наброситься и заклевать до смерти. А над ними стервятниками — страхи. Скади не примут меня. Возненавидят. И мне придется жить в одном доме с людьми, которым я не нужна.
А потом Антон развел руки в стороны, заставляя остальных отступить. Взглянул на Роба, который теперь уже стоял по правую от меня сторону, и жрец едва заметно кивнул. Скади замолчали, гостиная наполнилась тягучей, словно патока тишиной. Лишь Алан негромко кряхтел, словно пытаясь выбраться из неудобного конверта наружу — в мир, где жила его семья.
Шарканье обуви по паркету, отрывистые вздохи, яркий свет, врывающийся с улицы сквозь огромные, почти до потолка окна.
И Антон, опускающийся на одно колено. Передо мной. Перед моим сыном. В глазах — ни капли сомнения. Или ненависти. Или обиды.
— Я принимаю твою власть надо мной.
Горло щиплет, и я не могу ответить, лишь киваю, стараясь сдержать слезы. Они подходят и каждый по очереди преклоняет колени. И говорят. А я стою. Будто и не я совсем — другая, которой выпала честь. Которой доверили жизни. И дом. И святость.
А они все подходят. Взрослые, дети. И я, кажется, плачу. Или кажется?
Только Тамара, казалось, машинально исполнила ритуал. И в ее глазах уважения к себе я не увидела. Но и ненависти тоже. Для нее я — инструмент. Настоящий вождь — вот он, у меня на руках, хватается ручонками за сгиб конверта. Еще слишком мал, чтобы править. Но достаточно силен, чтобы объявить своей волей меня регентом.
Последним был Роб. Сдержанный, учтивый. Поднявшись с колен, он улыбнулся мне и шепнул:
— Добро пожаловать домой.
Домой...
Странное слово. Когда-то я считала домом особняк атли. Давно. В прошлой жизни. Из той жизни у меня остался только Глеб — стоит вон, улыбается. А я растеряна. Спать хочу. Еще и Алан раскапризничался, кормить пора. Подняться бы наверх, упасть в кровать и проспать да завтра. Лучше бы в кровати Эрика — той самой, которую я все еще отчетливо помню. Темные стены и светильники. Массивный комод в углу. Черное покрывало. Белые подушки. Окно на полстены и тяжелые шторы. Запах карамели.
Вряд ли мне отдадут ту комнату. Но помечтать-то можно.
Алана я накормила на кухне. Потом сама поела. Глеб ждал в гостиной — говорил с Робом. Обо мне заботилась Эля. Совсем еще девчонка — уже не подросток, но еще и не женщина — окружила меня теплом и участием. И, пока я ела, нянчилась с Аланом. Потом он уснул, и целительница умиленно всматривалась в детское личико.
И я расслабилась. Просто потому, что устала. Перенервничала. Даже не заметила, как задремала на стуле, положив голову на столешницу.
Меня разбудила Тамара. Довольно грубо потрясла за плечо и сказала:
— Идем.
Куда? Зачем?
Толком не проснувшись, я послушно поднялась и поплелась за ней в гостиную. И сразу заметила Глеба, вернее, выражение его лица. Напряженное, встревоженное. И Роб рядом с опущенными в пол глазами. А Антон уже не светится тем энтузиазмом, с которым встретил меня на пороге.
Потому что рядом стоит Даша...
Не одна.
Взгляд зеленых глаз пронизывающий, дерзкий. И безумно хочется поддаться этой силе, отвести глаза. Но я смотрю, как завороженная, словно вижу впервые. Сердце колотится, а ладони вспотели.
Все это усталость, Полина. Что же еще? Теперь тебе уже не нужно переживать о том, что подумает Влад Вермунд. Ты больше не атли. Более того, ты здесь хозяйка!
Словно подтверждая мысли, рвущие сознание, Тамара приобняла меня за плечи. И впервые за долгое время я ощутила ее реальную поддержку. Силу. Мощь. Щит, которым она прикроет меня в случае нападения. Не потому, что мы близки. Я нужна ей, она нужна мне. Взаимовыручка, но черт, как она необходима мне сейчас!
Выше, выше подбородок, Полина.
Игру в гляделки я, конечно, проиграла. Но не потому, что поддалась — просто нужно было посмотреть на нее. Посмотреть, чтобы понять...
Осунулась, похудела. Бледная. Под глазами темные круги. Дарья Стейнмод совсем не походила на коварную интриганку. Скорее на загнанную в угол дичь.
Смотрела то на меня, то на Тамару, то — уже реже — на Роберта. И не понимала...
Она же не знала ничего! И в тот день, когда я пришла к скади, не знала. Ни о ребенке, ни о замыслах воительницы и жреца. Такое удивление нельзя сыграть, будь ты сто тысяч раз хорошей актрисой.
— Полина... — пролепетала она и замолчала. Придвинулась ближе к Владу, словно он мог защитить ее.
Он не мог. Он не был частью скади. А я была.
— Здравствуй, Даша. — Я сделала паузу, чтобы перевести дух, и вместе с воздухом в легкие хлынул раскаленный свинец. В висках застучало, а перед глазами поплыли багровые круги. Но Тамара держала меня крепко, и Роб поднял глаза. — Влад.
— Это правда? — Казалось, защитница скади пыталась отследить на моем лице тень лжи. У нее не выходило, и она пыталась снова. И снова. И еще. — Твой сын...
— Наследник, — кивнула я.
Она моргнула и подалась назад, но ее никто не поддержал. Некому было. Тот, кто стоял рядом, тоже не выглядел больше уверенным.
— Сын Эрика, — глухо произнес Влад и опустил глаза. Постоял немного молча и повторил, словно сам пытался поверить: — Сын Эрика.
Сзади нас кто-то громко выдохнул, а на втором этаже захлопнулись ставни. Наверное, мыли окно в коридоре. Медленно, словно пугаясь гнетущего молчания, по лестнице спустилась Алла. И замерла все там же, у подножия, не зная, что делать дальше.
Я тоже не знала. Стояла и слушала, как стучит сердце — гулко и обреченно, словно попавшая в паутину муха. На языке горчило прошлое. Просочилось с воздухом, осело липким жиром на нёбе.
А потом Даша шагнула вперед. Казалось, она вечность шла, и шаги ее гулко отзывались поражением.
Поражением ли? А может, победой?
Я не хотела власти. Не умела ею пользоваться и с удовольствием оставила бы бремя защитнице. Но нельзя. Тамара довольно ухмыляется рядом, и Роберт вовсе не выглядит виноватым. Тогда почему я чувствую вину?
Даша опустилась на колено с достоинством королевы, с прямой спиной правительницы. Она с детства училась, а я... Я не привыкла.
Что ж, придется привыкать.
— Я принимаю твою власть надо мной...
Мир лег мне на плечи — тяжелый, твердый, шершавый. И казалось, кожа горит там, где он касается ее.
Вот она — власть. То, чего Влад всегда так хотел. То, чего хотел Эрик. И Даша. Неподъемные сверкающие доспехи.
— Я бы хотела... — Даша запнулась. На щеках — лихорадочный румянец и глаза блестят слезами. — Можно посмотреть на него?
— Он спит, — отрезала Тамара. — Потом посмотришь.
— Алан с Эльвирой на кухне, — услышала я собственный голос — глухой и отстраненный.
Даша скользнула по воительнице яростным взглядом, едва заметно кивнула мне и покинула гостиную.
Я узнала, что хотела. Даша не была причастна к покушению, глупо было даже думать... И лишать ее общения с племянником жестоко. Личные разборки придется отодвинуть, и, если я все же правительница, то Тамаре придется смирить свой негатив. Я не знаю, чья жизнь помешала неизвестному убийце — моя или сына, но проверять не хотелось. Поэтому придется скади сплотиться и на время забыть о разногласиях.
Холодок страха спустился в пищевод, сводя внутренности. Даша не причастна. Но тогда кто нанял того человека? Кто вложил ему в руку ритуальный нож? Кто научил заклинанию мира хищных? И где он сейчас?
Внешний мир для меня исчез. Голову опутали недобрые мысли, я отрешилась, перебирая в голове варианты. Оценивая перспективы. Ища выход для себя и сына. И не заметила, как что-то во внешнем мире все же переменилось. А когда вынырнула в него, было поздно бежать...
Краем глаза заметила, как напрягся Глеб и подобрался Роберт. А Тамара крепче сжала плечо. Синяки, наверное, останутся...
Передо мной стоял Влад. Близко. Непозволительно близко. Когда он в последний раз был так близко, мы наговорили друг другу грубостей. Даже пощечина была. И своего рода прощание.
И вот опять глаза в глаза. Его пальцы обжигают кожу запястья, а потом он касается ее губами. Как раз в том месте, где увяли давние шрамы.
— Позволь поздравить правительницу, — шепчет хрипло, и на месте ледяного кома у меня в груди расцветает огненный цветок. Выжигает страхи и сомнения, усталость и сонливость. Кровь кипит, и я выдыхаю пепельное:
— Спасибо.
Я думала он останется. Будет смотреть, прожигать взглядом, а мне придется изображать радушную хозяйку и улыбаться. На это бы меня точно не хватило...
Но Влад уехал почти сразу после присяги Даши. Глеб поцеловал меня в лоб и обещал приехать завтра, как только я отдохну. Я не возражала, слишком хотелось спать. Даша не отходила от Эльвиры, которая носилась с Аланом, как с писаной торбой. Целительница тихо щебетала что-то моему сыну, а Даша просто смотрела. Смотрела, молчала и, казалось, вот-вот расплачется. У меня в груди шевельнулись угрызения совести, но тут же улеглись снова. Я слишком устала даже для них.
