Любовница

На меня с интересом поглядели красными глазенками. Затем плавно поднялись, скользящим движением приблизились и жарким шепотом поинтересовались:

— Возбуждаю?

— Вымораживаешь! — искренне воскликнула я. — До сих пор морозит, а тут еще ты со своими ледяными лапами!

Интерес в глазенках сменился недоумением. Поднял ладонь, поднес к лицу, поразглядывал и выдал:

— Да нет же, оболочка на месте, значит выморозить не мог.

И вот после этого я честно призналась:

— Мужик, я тебя боюсь.

Этот взял, лицо поправил, кожу на руках, после чего чертовски обольстительно мне улыбнулся. И сердце главное послушно дрогнуло, дыхание у меня участилось, в голове потемнело, и голос предательски дрогнул, когда я выдохнула:

— Ничего у нас с тобой не получится, я монстров с детства не очень люблю, скорее даже наоборот. Так что хорош скалится, уродик ты мой жутенький, пошли искать портницкую местную.

И вот тут лорд Эйн кажется, обиделся, потому как обратился бураном, да, жутким таким, с поблескивающими в нем красными глазенками, и умчался снежным вихрем. Я постояла, постояла... пошла поела, слуги как оказалось смылись так все и побросав, так что в одном из котлов я обнаружила недурственное мясное рагу, из печи вытащила слегка перерумянившийся хлеб. Нарезав хрустящую булку, набрала себе рагу в глиняную миску и села поесть. А что, все равно же жду. К тому же после полугода голодания ради свадебного платья возможность нормально поесть безумно радовала.

И вот я безмятежно ем, а дверь распахивается и влетает буран. Обращается снеголордиком и смотрит на меня голодными глазами.

— Чего? — нагло жуя, поинтересовалась я, и ложку облизала.

Рагу вышло чудное, и то, что перетомилось в казане немного его сделало только лучше.

— Ты чем занимаешься? — вопросил монстр, вокруг которого воздух вдруг начал сыпаться снежинками.

— Ем. А что, невидно? Так глаза протри, — ласково посоветовала снегордику.

Этот протирать не стал, подошел к столу, поглядел на довольную меня и неожиданно жалобно произнес:

— Я тоже голоден.

Глянула на него, пожала плечами и сказала:

— Ну так не мешаю, ешь.

А этот взял, отодвинул стул, по-барски сел, подтянул рукава, и мило так мне:

— Ну так может ты стол для меня накроешь, дорогая?!

Я чуть не подавилась от такой наглости. Но ничего, сдержалась, прожевала, проглотила, и напомнила:

— Дорогой, начнем с того что я тебе задешево досталась, ты в меня вообще ни копейки не вложил. Закончим тем, что я тебе как-никак любовница, — ехидно-наглая улыбочка, — а мы, феи любви, не созданы для кухни. Так что давай либо сам, либо слуг зови, либо женись, вот кстати в обязанности жены входит столь досадный пункт как кормление мужа.

Но этот, вместо того чтобы внять моей пламенной речи, перегнулся ко мне через стол и как прошипит:

— Дорогая, учитывая, что жены и ужина я лишился по твоей милости, будь так любезна сейчас встать и накрыть для меня, твоего господина, стол!

Чуть ломоть хлеба от такого не выронила. Но удержала, откусила кусь, прожевала удивленно взирая на обалдевающего от моей реакции лорда Эйна, и ответила:

— Слушай, снежинка, у тебя какая-то странная логика, должна признать. По твоей логике, если я твой замок разрушу, отстраивать его тоже я должна? Ты что издеваешься? Я и это яйцеподобие на морозе складывать? Мне что, заняться больше не чем!

И у кого-то через стол перегнувшегося банально отвисла челюсть. А мне его такого потрясенного даже жалко стало. Зачерпнула ложкой побольше рагу, сунула в приоткрытый снегов рот и сказала:

— На, поешь болезный. Сил наберись, а потом вставай уже и начинай, наконец, даму обслуживать. Я, между прочим вина хочу, а мне его еще никто не налил. И кстати это по твоей милости не наливают — слуги то от тебя сбежали!

Болезный прожевал и проглотил мною милостиво пожертвованное, сел ровнее, побарабанил бледными пальцами по столу, а после — жалобный взгляд на меня и печальное:

— Не умею.

— Чего не умеешь? — вылавливая из рагу понравившийся кусь мяса поинтересовалась я.

Злющий лорд Эйн прошипел:

— Я не умею сервировать стол, Виэль. Нас этому не учат. Я даже не знаю, где здесь находятся столовые принадлежности, нужные мне приборы, фарфор приемлемый для столь поздней трапезы, салфетки нужного цвета и...

— Эй, эй, эй, снежик! — у меня чуть аппетит не пропал от всего этого. — Какой сервировать стол? Какие салфетки и фарфоры? Молча встал, взял первую попавшуюся миску глиняную, ложку подходящую нашел, рагу зачерпнул и сурово принялся за еду. В конце концов, представь, что ты на войне и в походных условиях, соответственно не до сервировки. И вообще будь мужиком — есть проблема, реши проблему и не выпендривайся.

С этими словами я очаровательно улыбнулась сугробику и уже собиралась продолжить есть, как этот... молча встал, протянул руку, отобрал мою глиняную миску, после мою ложку, водрузил это все перед собой, придвинул хлеб, взял не ломоть, а всю оставшуюся нерезанной буханку, сел и... начал есть!

Оторопев от подобной наглости, я просипела:

— Это что вообще такое?

— На войне, так на войне, — жуя мое рагу, ответствовал лорд Эйн. А затем еще и добавил: — Ты сказала " Молча встал, взял первую попавшуюся миску глиняную", я так и сделал.

У меня от такого челюсть отвисла. А этот:

— На, поешь, болезная, — и ложку с рагу мне в рот впихнул.

Чуть не подавилась. Закашлялась, снегордик же, торопливо наворачивая, осведомился:

— По спинке постучать?

— Благодарю, не стоит.

Он кивнул, и принялся есть. Нагленький такой, красные глазенки победно поблескивают, челюсти быстро-быстро работают, улыбка нет-нет, да пробивается. И вот как тут стерпеть? Не стерпела.

— Так значит, на войне ты мародерством промышляешь в основном, как я поняла.

Есть перестал. Так и сидит, ложка с рагу на полпути ко рту зависла, мясной сок с нее капает прямо на стол. Глаза такие злые стали.

— Как я догадалась? — хорошо хоть ломоть хлеба у меня не отобрал, так что я кусь защепнула, в рот отправила, прожевала. — Да чего ж тут догадываться, если ты в невоенных условиях у слабой женщины последнее отнял, страшно представить кого в военное грабишь... — и с самым страдальческим видом, — видать у детей малых последние конфеты отнимаешь, злодеюка снежнобурановая.

Снежок моргнул, после швырнул ложку с рагу в миску с рагу, и подавшись ко мне прошипел:

— Виэль, мне безмерно любопытно, как ты себе это представляешь? Хотя нет, не отвечай, с твоим то извращенным воображением...

Я покивала, перегнулась через стол, взяла свою миску, притянула ее обратно ко мне и принялась есть, внимательно слушая лорда Эйна. На мои действия он отреагировал злобным скрежетом зубов, и продолжил:

— Просто логически — что бы я делал со всеми этими теоретически отобранными у младенцев игрушками?!

— А кто тебя знает, — активно наворачивая рагу безразлично ответила я, — с сорока лямурницами нашел что делать, а с игрушками не найдешь?!

— С сорока проблем не было, на сорок первой начались, — зло глядя на меня, произнес лорд Эйн.

— Раньше об этом думать надо было, — наставительно сообщила я, понимая что как-то уже объелась, но не желая заканчивать трапезу чисто из вредности.

В следующее мгновение случилось нечто неожиданное — где-то в самом замке что-то прозвенело, затем звон распространился, от чего внезапно сильно побледнел мой снегоуродик, после чего в кухню влетело... зеркало. Размером оно было с большую тарелку, снежно-серебристый орнамент делал его каким-то сказочным, а вот отражающаяся в нем белая рожица с длинным носом, красными глазенками и в тон к ним извазюканными багровой помадой тонкими скорбно поджатыми губами, скорее относилась к области кошмаров. И вот этот анфас явно женской принадлежности, скользнув по мне презрительным взглядом, поистине уничижительно уставился на застывшего лорда Эйна.

И именно ему было сказано:

— Отличился!

Одно слово, но резануло так, что мне неприятно стало, снежик и вовсе сжался, хотя и прикладывал все усилия, чтобы казаться невозмутимым. Невозмутимо и произнес:

— Мама, я бы попросил...

— Мой сын — слабак, — продолжила маман. — Мало того, что неудачник, так еще и жалостливый слюнтяй!

После такого мне стало как-то не по себе, и дело даже не в том, что лорд Эйн побледнел, явно желая высказаться, но при этом был заметно более бережным, в отношении собеседницы, не желая срываться на оскорбления, чем эта мегера и пользовалась. То есть это когда сильный слабого не обижает, слабый в курсе, наглеет от осознания своей безнаказанности, и внаглую швыряется в сильного оскорблениями. Эта и швырялась. А у моего снегоуродика между прочим тонкая душевная организация, и вообще он мой. А я не люблю когда мое обижают.

Рывком поднялась, на глазах у изумленного снежика взяла это висящее зеркало, развернула к себе и ядовито произнесла:

— Здравствуйте, мамань. Разговор есть.

Жуткое лицо напротив продемонстрировало крайнюю степень изумления. После чего повысив голос, это красноглазое уроденькое возопило:

— Вальд! Кто это?!

О, так его зовут Вальд? Вальд и Виэль — да мы пара!

О чем я и сообщила слегка ошарашенному развитием события снеготормозику:

— Я согласна.

Сверкнув красными глазенками, лорд Эйн холодно поинтересовался:

— На что?

Одним словом — снеготормозик.

Кокетливо поправив локоны, взмахнула ресничками, потупилась и сообщила:

— На период ухаживаний. С тебя конфеты, цветы, подарки, комплименты и признания в любви.

Кто-то в зеркале потрясенно приоткрыл рот. Эйн же ко мне уже слегка попривык, и вообще продемонстрировал присутствие адекватности, вопросив:

— А с тебя?

Томно вздохнув, ответила:

— С меня величественное принятие твоих даров и признаний, и долгие размышления при луне на тему "Зачем мне такой страшненький и тощенький нужен".

Эйн, проявив выдержку, которой обучился за эту долгую ночь, протянул руку, отобрал у меня миску с похлебкой, после чего отобрал и хлеб, вырвав его из моей ладони и принялся есть. Молча.

— Вааальд! — отмерла после моей реплики его мамань.

— Виэль, — представилась я, потому что я вежливая и воспитанная, и не начинаю разборок с незнакомыми людьми.

А снегордик ел. Торопливо и стремительно, делая вид что родительницу знать не знает и ведать не ведает.

Мамань же снеголордовская выдала резкое и злое:

— Не с тобой разговариваю!

— А зря, — улыбнулась я, — со мной лучше разговаривать. Молчаливая я хуже раз в сто, чем говорящая.

И с этими словами я встала. Сходила к печи, открыла заслонку, достала веточку обугленную на конце, чуток намочила ее, вернулась к зеркалу. Села и представив себя великим творцом художественной росписи, высунув кончик языка от усердия, провела линию от окончания носа маман до собственно щеки. Получился потрясающий насыщенный и замечательный черный ус!

— А! — воскликнула маман снежика.

— М, вы уже готовы к диалогу? — поинтересовалась я.

Лорд Эйн застыл с недонесенной до рта ложкой, его маман открыла от изумления рот.

— Еще не готовы? — уточнила я, вновь занося для шедеврального мазка свою импровизированную кисть.

И только потянулась нарисовать очередной ус, как снегомадам заорала истошно:

— Ва-а-альд!

Снеготормозик молча взял и съел все с ложки, ус дорисован не был, я издевательски взирала на маманю. А едва та утихла, нравоучительно спросила:

— Будешь еще моего снежика обижать, а? "Снежик" не вынеся такого потрясения выронил ложку. Его одноусая маман открыла от изумления рот. Но затем закрыла, скрежетнула зубьями и выдала:

— Деточка, его не я — его все приближенные к ледяному престолу "обижают"!

Ох, бедненький мой. Тяжело вздохнув, уверенно произнесла:

— Разберемся.

— С кем? — ядовито поинтересовалась морозная матушка.

— Со всеми кто обижает, со всеми и разберемся, — была категорична я.

Лорд Эйн вновь взял ложку. Положил. Подумал. Хмыкнул. Глянул на меня как-то по новому, после чего задумался и произнес:

— Сам разберусь.

И я даже ответить ничего не успела, как снегомаман взвыла:

— Сам он разберется! Как же! Снова выставишь себя посмешищем! Ты позор моего дома! Ты...

На этом я взялась рисовать ей второй ус и снегуркоматери слова закончились. А как она умолкла, я вежливо произнесла:

— В данный момент лорд Эйн занят и не может уделить вам должного внимания. Вы очень ценны для нас, мы всегда вам рады, поэтому просим впредь уведомлять о вашем появлении заранее, чтобы уважаемый лорд Эйн мог в полном объеме уделить внимание вашей очень значимой для нас персоне.

После чего стерла усы.

Снегомать моргнула, сглотнула и как-то растерянно произнесла:

— Если можно я завтра свяжусь с...

— Конечно-конечно, — все радушно-вежливо произнесла я, — с нетерпением жду звонка, чтобы согласовать время вашей беседы с уважаемым лордом Эйном. Всего доброго.

— И ввам... — растерялась леди.

И отключилась, а зеркальце улеглось на стол бездушной стекляшкой.

А я уставилась на снеголордика. Тощенький, бледненький, красноглазенький жутик такой, и так жалко его стало, прям до слез.

— Что? — хмуро спросил лорд Эйн.

Шмыгнув носом, призналась:

— Жалко тебя, уродика.

Бабахнув кулаком по столу, сугробик подскочил, упираясь узкими ладонями в стол навис надомной, демонстрируя оскорбленную невинность и...

— Ладно, разберемся, — игнорируя его показательную ярость, устало протянула я. — Завтра на приеме полагается быть в белом?

Лорд Эйн от такого опять впал в заморозку, а я поняла что:

— Мда, риторический вопрос был, вы же ограниченные, у вас всегда только белый.

— Оттенки разные! — прошипел оскорбленный за свою нацию снегордик.

— Но белые, — продолжала я гнуть свою линию. И так как кое-кто сверкая красными глазенками подался ближе, торопливо добавила:

— Не дрейфь, кошмарик, завтра с тобой пойду.

Поднялась, потянулась всем телом, прическу поправила... взгляд снежика изменился в тот же миг, сменив гнев на заинтересованность, а следом и готовность использовать любовницу по назначению, вот только...

— Поздно, снегордик, — продолжая поправлять прическу с тяжелым вздохом сказала я.

— В смысле "поздно"?! — не понял он.

— В смысле, — развела руками, — понимаешь, у меня принципы — я не сплю с теми, на кого работаю.

И тут этот наивный, сузив глаза заявил:

— Виэль, ты на меня не работаешь!

Пришлось обрадовать мужика:

— Обломись.

Он не обрадовался, и тогда я добила сугроб:

— Зарплату обсудим завтра... — скептически осмотрела его с ног до головы, — что-то мне подсказывает, что я сильно увеличу даже тот оклад, что уже прикинула... Ну да ладно, у нас еще полно снега непаханого, в смысле работать надо. Веди к слугам.

Лорд Эйн грохнулся на стул, потрясенно глядя на меня, затем вопросил:

— А к слугам тебе зачем?

И вот тогда я вполне законно возмутилась:

— Слушай, снежинка, я к тебе в портнихи не нанималась! Нет, один раз исключительно чтобы поиздеваться я могла бы и пошить, но это до того как ты меня нанял в личные помощники.