Краденые души

Просто — Ульхард и все прочие обнаружили себя совсем в другом месте. В другом замке. В другом виде. И это было куда чудовищнее, чем осада и сломанные ворота.

Смотровая площадка башни превратилась в дикое подобие эшафота. Черепа на стальных копьях торчали в парапете, а на сломанном перекрытии болтался мертвец, сделанный из дерева и тряпок. Факелы на винтовой лестнице загорелись синим огнём, а по самой лестнице не по возрасту поспешно взбежал старый Сандик, на котором оказался нелепый костюм, чёрный и в серебряных галунах, с громадной пряжкой в виде черепа на поясе

— Государь, — пробормотал он потерянно, — каминный зал провалился в подвал, а на его месте — ваша библиотека, где теперь трон...

— А где мои феи? — так же растерянно спросил Ульхард.

— Они того... прикованы к стене в бывшей библиотеке, — сказал Сандик.

Ульхард сбежал во двор. Серые воины замерли неподвижно и мертво, как каменные горгульи; Ульхард дотрагивался до их рук, лиц — и ощущал шершавый холод неживого камня: стражи больше не было. Над двором навис громадный паук из чёрного камня, непонятно как держащийся на перекрытиях в виде коленчатых лап, а ворота приобрели сходство с оскаленной пастью.

Вечерний Дом теперь выглядел, как ад, намалёванный бездарным маляром на холсте для того, чтобы стать декорацией к предельно бездарной комедии. Бездарной — и злой.

Ульхард вошёл в собственный замок, как в чужое и враждебное место. Его свита, похоже, заблудилась в лабиринте непонятно откуда взявшихся мрачных галерей и лестниц, ведущих неизвестно куда. Вход в подвал, которым стал любимый каминный зал Ульхарда, был заперт громадным замком и затянут паутиной толстых цепей. Ульхард подумал, что беженцы, которых он приютил, теперь там — и неизвестно, живы они или нет.

Вероятно, мертвы.

Бесноватый, которого держали в подвальном каземате, напротив, оказался наверху. Его скрюченное тело было прибито к какой-то нелепой решётке то ли копьями, то ли стальными кольями. Выпученные мёртвые глаза глядели в пустоту; Ульхард вдруг понял, что у бесноватого было лицо Белого Рыцаря — и содрогнулся.

Он как раз разыскал бывшую библиотеку, когда раздался каменный грохот извне. В ворота ударили каким-то магическим тараном, от которого они сразу слетели с петель, подумал Ульхард — его это, почему-то, не занимало. Он вошёл в новое помещение, которое оказалось нелепой пародией на тронный зал.

Нагие феи были распяты на стене с двух сторон от громадного сооружения из ржавого железа и глянцевого чёрного дерева. Деревянный чёрный паук растопырился над этим безумным сиденьем, как некий балдахин. Шерн пытался выдрать из стены стальное кольцо, удерживающее руку Эвры; рядом с ним на полу сидел обожжённый волкопёс.

Ульхард кинулся вперёд. Феи смотрели на него прекрасными синими глазами и молчали. Корхи повернул морду, насторожил уши — и как будто хотел что-то сказать, но не успел.

Двери, изрезанные жуками, черепами и скрещёнными топорами, распахнулись: в зал ввалилась свита Белого Рыцаря во главе с ним самим.

Лимы в свите не было. А у всех остальных — у каждого из них — было лицо Белого Рыцаря, одно и то же ухмыляющееся лицо самодовольного холуя, наконец-то, дорвавшегося до вожделенной власти.

— Теперь ты заплачешь кровавыми слезами, Ульхард-Злодей! — радостно сообщил Белый Рыцарь, и Ульхард вдруг почувствовал, что его душит хохот.

Он смеялся Белому Рыцарю в лицо, и феи звонко хохотали у него за спиной, и, кажется, хохотнул Шерн, и волкопёс залаял с радостным визгом, а Белый Рыцарь стоял в нелепо героической позе, приоткрыв рот, будто он был механической игрушкой и в нём внезапно кончился завод.

Это продолжалось, наверное, с минуту.

— Как ты смеешь ржать? — рявкнул Белый Рыцарь в паузу, когда Ульхард на мгновение остановился, чтобы вдохнуть и вытереть слёзы. — Ты же побеждён! Твоё королевство повержено! Теперь ты умрёшь!

— Да неужели! — простонал Ульхард. — Да если бы ты мог понять, насколько всё это смешно — даже то, что страшно! Ты так ничтожен, что даже убийства превращаешь в фарс, жалкий ты палач...

Жуткие существа с лицами Белого Рыцаря как-то дёрнулись, потекли — и пропали. Сам Рыцарь сжал кулаки и шагнул к Ульхарду.

— Ты хоть понимаешь, с кем говоришь, гад ты этакий? — выкрикнул он, трясясь от негодования, злости и нелепой, какой-то детской, обиды. — Ты знаешь, кто я?

— Знаю, — сказал Ульхард, с трудом взяв себя в руки. — Трус — ты ни разу не сражался честно. Убийца — убийства радуют тебя, как могильного червя. Спесивый болван — интересно, ты можешь сказать хоть одно разумное слово?

— Я создал весь ваш поганый мирок, ясно тебе?! — возмущённо крикнул Белый Рыцарь. — Я! Тут всё моё! Делается всё, что я захочу! Вот захочу — хоть луну с неба уроню, ты понял?!

— Я понял, — сказал Ульхард, чувствуя необыкновенную безмятежность. — Ты ещё и дурак. Я понял, почему в моём несчастном краю время течёт вкривь и вкось, зима наступает сразу же за весной, а луна то появляется, то исчезает — это каша в твоей дурной голове. Я понял, откуда взялись лошади-призраки — ты не знаешь, что такое настоящая лошадь и создаёшь странных уродов. И те люди, которыми ты населил мир по ту сторону гор — тоже уроды. Они — твои отражения. Ты не видишь, что у всех их твоё лицо?

Белый Рыцарь молчал. Он изменился в лице, его губы дрожали, он явственно не знал, куда деть руки.

— Ну что ж ты? — продолжал Ульхард презрительно. — Обвини меня в чём-нибудь! Придумай, чем ты герой, а я — злодей! Ты понимаешь, что такое добро и зло, ничтожная ты душа? Ты превратил мой замок в ярмарочный балаган, потому что тебе кажется, что зло должно выглядеть именно так, ты убиваешь тех, кто беззащитен перед тобой, потому что считаешь себя воином добра — а на деле всё это чушь. Твои глупые фантазии. Ты сам себя превратил в чудовище в собственных мечтах — и не заметил.

— Ты растоптал мою любовь! — заявил Белый Рыцарь чуть ли не со слезами в голосе. — Там, на горной тропе — помнишь?! Прекрасная дева...

— Ах, вот оно что... — протянул Ульхард. — Эта несчастная — твоя мечта... Так ты же не смог выдумать ничего, кроме тела, похотливый божок! Какая же это любовь? Это те фантазии, которых стыдишься под утро — у твоей выдуманной женщины не было ни разума, ни души...

— А у тебя, значит, есть и душа, и разум?! — Белый Рыцарь как-то сжался, уменьшился в размерах, и Ульхард подумал, что он вовсе не громила вроде быколюдов, а так, довольно тощий человечишко, мелкий даже телом. — Тебя я тоже придумал, ясно?! Скажешь, плохо? Тебя, этих фей, этих оборотней, этот лес... Лиму...

— Всё это смешная ложь, — сказал Ульхард. — Каждый знает, что Закатный Край — край краденых душ. У кого ты меня украл, воришка?

— Я сам придумал! — чуть ли не взвизгнул Белый Рыцарь. — Это моя идея!

— Твоя? Хорошо. Скажи мне, мой творец, почему я не могу привыкнуть к своему лицу? Кто были мои родители? Почему в библиотеке хранятся не книги, а пустые переплёты? В них были книги, которых ты не помнишь? Ты не смог украсть их тексты? Почему я не помню ни одного разговора с быколюдом? Их ты тоже недокрал до конца?

Взгляд Белого Рыцаря заметался по полу и стенам.

— Откуда взялась Лима? — продолжал Ульхард. Теперь он сделал шаг вперёд — и Белый Рыцарь отступил. — Сколько ей лет? Как погиб её брат?

— Да откуда я знаю?! — слезливо взмолился Белый Рыцарь. Теперь он и впрямь выглядел жалко. — Я как-то не продумывал... какая разница?

— Почему я иногда вспоминаю то, чего не пережил? Где лунное озеро с лилиями, принадлежавшее феям? Почему и у волкопсов, и у серых стражей, и у каждого из нас иногда бывают воспоминания о других местах? — Ульхард схватил Белого Рыцаря за ворот на груди и рванул к себе. — Кто я на самом деле, ты, вор?! Верни моим подданным их настоящую судьбу!

— Да что ты сделаешь... — хныкнул Белый Рыцарь, пытаясь отстраниться. — Ты вообще не существуешь, ты так, фантазия. И твоего Закатного Края нет, всё это выдумки. Чего ты ко мне пристал... Вот не буду придумывать дальше — и вы все пропадёте. И всё.

— А что ты, собственно, придумал, кроме глупостей и смертей? — Ульхард стряхнул Белого Рыцаря с рук — и тот едва удержался на ногах. — Почему здесь нет Лимы? Ты не знаешь, что с ней делать, да? Ты заставил фей замолчать, потому что не можешь себе представить, что они говорят? Ты не знаешь, как договориться со мной, потому что понимаешь, что изоврался и мне и сам себе, верно?

— А почему я должен с тобой разговаривать? Тебя вообще надо было сразу убить и всё...

— Ты не придумал, за что, — пожал плечами Ульхард. — Поэтому и переделал Вечерний Дом. Так тебе кажется больше похоже на жилище злодея... у тебя скудная фантазия, божок. А знаешь, что самое смешное? Что ты и сам всё понимаешь. Ты хотел оправдаться — но вышло убого...

— Да ну тебя к чёрту! — Белый Рыцарь продолжал меняться. У него на носу появились очки, на подбородке — жиденькая бородёнка, а вместо белого камзола и рубахи в пене белоснежных кружев появилась растянутая майка и синие штаны, протёртые на коленях. — Ну вас всех, знаешь, куда... Пропадите вы пропадом... такое хорошее было начало... — человечек шмыгнул носом и вытер его ладонью. — Вы ещё пожалеете, что так со мной... я вас создал, а вы... какая мне от вас польза... даже если издадут, заплатят копейки... да и вообще... всякие тёмные владыки всё равно уже в печёнках у всех сидят... начну другое... историческое начну... про Иоанна Грозного...

Он бормотал и уменьшался, бормотал и уменьшался, а стены Вечернего Дома постепенно обретали свой нормальный облик. Солнце уже взошло высоко и золотило переплёты книг на стеллаже из старого тёмного дуба. Ульхард смотрел в окно, на поля, ещё белеющие утренней изморозью, и думал, что это, вероятно, последние заморозки в этом году. Наступает весна.

Старый Сандик деликатно скрипнул дверью и прошёл по библиотеке, осторожно ступая, чтобы не мешать государю думать.

Ульхард обернулся.

— Лима вернулась, государь, — сказал камергер. — С ней Гхоти-Тью и его зверюги... вроде как, дикари снова устроили заварушку в предгорьях. А все эти крестьяне с рассветом покинули замок вместе со своей мелюзгой — раз уж возвращена безопасность... Что же вы ещё не завтракали, государь?

— Хорошо, хорошо, — кивнул Ульхард — и тут скользнул взглядом по полу. — Сандик, откуда в библиотеке слякоть на полу?

Камергер увидел, ахнул и тут же устроил разнос дежурным лакеям. Ульхард сделал феям приглашающий жест и отправился в каминный зал, кивая на ходу берущим на караул серым стражам.

Его дожидалась Лима — будущая государыня Закатного Края.