| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Джей Марук дает краткий отчет в Зале Совета, на его впалой щеке обугленный рубец от удара световым мечом.
Еще дальше, он и Дуку в пещере на Геонозисе. Шипение и мелькание гудящих мечей в темноте, прекрасное, как танец стрекоз, и Дуку — двадцатилетний парнишка, а не этот старик, бормочущий на эмиттере меча бедной Чжан. Йода медленно опустил уши, все глубже погружаясь в Силу. Под прикосновениями его разума время таяло, как лед, прошлое и настоящее сливались воедино. Этот гордый мальчишка шестьдесят лет назад пробормотал в саду: "Каждый джедай — это ребенок родителей, которые решили, что могут обойтись без него".
Маленькая Чжан Ли-Ли, восьми лет от роду, обрызгивающая орхидеи в Зале Тысячи Фонтанов. Яркий солнечный день, свет льется потоком сквозь транспаристальные панели, Ли-Ли выпускает облака тумана из своего распылителя и заливается смехом каждый раз, когда маленькое облачко разбивает солнечный луч на эфемерные полоски красного, зеленого и фиолетового цветов. "Учитель, учитель, я делаю радуги!" Эти цвета еще не означают ни военные сигналы, ни навигационные огни космических кораблей, ни клинки световых мечей. Просто маленькая девочка делает радуги.
Дуку, только что привезенный с Серенно, угрюмый и уже достаточно взрослый, чтобы знать, что мать отказалась от него. Достаточно взрослый, чтобы понять: в мире существует предательство.
Вокруг Йоды бурлила и журчала вода, словно время прошлое и время настоящее, быстротечное и ускользающее; и вдруг рядом с ним появился Куай-Гон. Было бы неверно сказать, что мертвый джедай пришел к Йоде; правильнее сказать, что Куай-Гон всегда был здесь, в неподвижной точке, вокруг которой вращается время. Куай-Гон словно ждал, когда Йода отыщет непроторенный путь и войдет в неоткрытую никем дверь в сад, что в самом сердце всего.
Йода открыл глаза. Присутствие Куай-Гона в Силе было таким же, как всегда — решительным и энергичным, похожим на моток прочного каната, завязанного крепким морским узлом. "Стал волной он, — подумал Йода. — Волной без берега".
Он постучал по рукояти меча Чжан Ли-Ли.
— Видел ты?
"Да".
— Хитер ход его. Если поеду я к нему, подальше от Хайдианского пути держать корабли Республики я должен. Отвергнуть предложение о мире должен я, или дать ему еще несколько месяцев отсидеться в его логове.
"Он фехтовальщик, — согласился Куай-Гон. — Использование ошибок, выбор позиции, преимущество — для него все это так же естественно, как дыхание".
— Мой бывший ученик — твой бывший учитель, Куай-Гон. Правду говорит он?
"Он думает, что лжет".
Уши Йоды встали торчком.
— Хм-м?
"Он думает, что лжет".
Круглое лицо Йоды медленно осветилось улыбкой.
— Да-ссссс! — прошептал он.
Мгновение спустя Йода почувствовал вибрацию в Силе, волной нахлынувшую снизу, из спален учеников, словно слабый отзвук далекого грома. Куай-Гон задрожал и исчез, как будто Сила была прудом, а он — отражением на его поверхности, которое разбило возмущение, сотрясшее Храм.
* * *
Настоящие сны — они бывали нечасто. Откровенно говоря, Уи их боялся.
Они нисколько не напоминали привычные кошмары. Кошмаров он тоже насмотрелся достаточно — за последний год почти каждую ночь. Путанные, непонятные происшествия, и всегда у него что-то не получалось; всякий раз он должен был что-то сделать: то побывать на каком-то уроке, то доставить какую-то посылку. Часто за ним гнались. Иногда он был голым. Большинство снов заканчивались тем, что он висел на страшной высоте, отчаянно цепляясь пальцами, а потом падал, падал — со шпиля Храма, с моста, со звездолета, с лестницы, с дерева в саду. Он всегда падал, и внизу его ждала бормочущая толпа разочарованных, тех, кого он подвел.
Настоящие сны были другими. В них он путешествовал во времени. Он засыпал на своей койке в храмовой спальне, а потом резко просыпался в будущем, как будто провалившись сквозь щель в свое собственное повзрослевшее тело.
Однажды, когда ему было восемь лет, он заснул и проснулся в будущем, где ему было одиннадцать и он собирал свой первый световой меч. Он работал над ним больше часа, а потом в мастерскую вошел другой мальчик и сказал: "Рад Тарн погиб!". Уи хотел спросить: "Кто такой Рад Тарн?", но вместо этого произнес что-то совсем другое. Только тогда до него дошло, что он не тот Уи, который собирает меч — тот просто ошивался в его голове, как привидение.
Не было ничего — ничего — хуже этого ужасного ощущения, будто ты заживо похоронен в своем собственном теле. Иногда паника бывала такой сильной, что он просыпался, но обычно проходили часы, прежде чем он садился в кровати, плача и облегченно вздыхая — разбуженный звуком будильника или прикосновением руки друга.
На этот раз, провалившись в настоящий сон, он очутился в странной, богато обставленной комнате. Он стоял на толстом, мягком ковре, на котором был выткан лесной мотив — колючие деревья, колючие лианы и ядовито-зеленый мох; в тени деревьев поблескивали недобрые птичьи глаза. Ковер был забрызган кровью. Из обжигающей боли в левой руке и тупой рези в боку он сделал вывод, что часть этой крови — его.
В углу комнаты монотонно тикали древние часы, что висели на металлическом шкафу, напоминавшем переплетение шипов и колючих лиан. Их удары казались замедленными и неритмичными, словно пульсация умирающего сердца.
Кроме Уи, в комнате было еще как минимум двое человек. Одной из них была лысая женщина, на черепе которой были намалеваны полосы. У нее были губы цвета свежепролитой крови. В ней ощущалась темная сторона, словно дым, словно пожар в сырой ночи. Она вселяла страх.
Второй была джедай-ученица, рыжеволосая девчонка по имени Лазутчик. В реальной жизни она была на год старше Уи; шумная и резкая, она никогда не обращала на него особого внимания. Во сне с ее лица капала кровь, вытекавшая из пореза на лбу. Она смотрела прямо на него.
— Поцелуй ее, — прошептала лысая женщина. Тихий голос. Красные капли сочились из порезов на лице девочки, стекая по ее рту. Кровь красной струйкой ползла по шее и впитывалась в отвороты рубашки как раз над верхушками ее маленьких грудей.
— Поцелуй ее, Уи.
Спящий Уи отшатнулся.
Уи из сна хотелось ее поцеловать. Он был рассержен, слаб и стыдился сам себя, но ему хотелось этого.
Кровь капала. Часы тикали. Лысая женщина улыбнулась ему.
— Добро пожаловать домой, — сказала она.
* * *
— Уи!
— Хм-м?
— Проснись! Уи, проснись. Это я, мастер Лим. — Доброе лицо учителя нависало над ним в темноте спальни, все три глаза с тревогой смотрели на него. — Мы почувствовали возмущение в Силе.
Уи моргнул, тяжело дыша и стараясь уцепиться за реальность, которая все еще ускользала, как кусок мокрого мыла.
Остальные мальчишки, жившие в спальне, толпились вокруг его кровати.
— У тебя опять был один из тех снов?
Уи подумал о той девочке, Лазутчике — другой ученице! — и о струйке крови на ее шее. О своем преступном желании.
Мастер Лим накрыла его ладонь своими шестью пальцами.
— Уи?
— Ничего, — прохрипел он. — Просто дурной сон, вот и все.
Мальчишки начали расходиться, разочарованные и недоверчивые. Они были еще в таком возрасте, когда хочется верить в чудеса. Им казалось, что иметь видения — это круто. Они не понимали, как это ужасно — видеть, как надвигается твое будущее, словно столб на дороге, который внезапно возник из тумана, и ты с ним никак не разминешься.
Кто была эта лысая женщина? От нее так и несло темной стороной, однако же он с ней не сражался. Возможно, по какой-то прихоти судьбы они станут союзниками? И эта девчонка, Лазутчик — почему алая кровь капала на ее алые губы, и почему она — в том времени — так пристально смотрела на него? Возможно, Лазутчик станет союзницей злой лысой женщины. Возможно, она поддастся своим желаниям, своей злости, своей алчности. Может быть, она попытается поймать его в ловушку; обольстить его; переманить на темную сторону.
— Уи? — сказала мастер Лим.
Он успокаивающе сжал ее руку.
— Просто дурной сон, — ответил Уи, стараясь говорить естественным голосом. Он продолжал настаивать на этом со всей вежливостью и благодарностью, пока она, наконец, не ушла.
* * *
Эти настоящие сны имели еще одну интересную особенность: они преследовали Уи всю его жизнь, но это был первый раз, когда они перенесли его из Храма джедаев в другое место. И ни разу в череде видений он не оказывался в теле намного старше себя. Его смерть надвигалась.
Она была близко.
Глава 3
В преддверии турнира белые стены в тренировочном зале Храма были тщательно вымыты, пол надраен и застелен новыми матами. Нервные ученики в ослепительно белых одеяниях готовились к предстоящему испытанию — каждый соответственно своему темпераменту. Ученица Таллисибет Энвандунг-Эстерхази (по прозвищу Лазутчик) мысленно делила их примерно на четыре категории:
Болтающие, которые стояли кучками и тихо переговаривались, чтобы как-то стряхнуть растущее напряжение;
Разогревающиеся, которые растягивали мускулы, связки и пульсирующие волокна, разминали суставы, у кого их сколько было, а также бегали, прыгали или делали обороты на месте в зависимости от физиологических потребностей своей расы;
Медитирующие, чей подход к погружению в мудрость Силы, по мнению Таллисибет, состоял в основном в том, чтобы закрыть глаза и придать лицу невозмутимо-чопорное выражение; и Бродящие.
Лазутчик относилась к Бродящим.
Возможно, ей стоило бы немного помедитировать. По опыту она знала, что главная ее проблема — чрезмерное напряжение и волнение. На прошлом турнире — как раз перед опустошением Хоногра и кризисом вокруг флота Рендили — она вылетела уже в первом раунде, проиграв двенадцатилетнему мальчику, которого почти всегда побеждала в спаррингах. Поражение было тем более унизительным, что мальчик перед тем сломал ногу и вышел на поединок в лубке.
Вспыхнув от обидного воспоминания, она прошла мимо группы Болтающих. "Эй, Лазутчик!" — выкрикнул один из них, но Таллисибет его проигнорировала. Сегодня не время для болтовни. Сегодня — только дело.
Даже колючей свинье с Севаркоса понятно, что сегодня ей категорически запрещено проигрывать.
Дело в том, что Сила в Таллисибет Энвандунг-Эстерхази проявлялась слабо. О да, Сила имелась, конечно. Достаточно большая, чтобы произвести впечатление на рекрутеров из Храма, когда она была еще младенцем; правда, из слов одного учителя она потом узнала, что ее семья жила в грязи и нищете и что ее родители умоляли джедаев забрать их дочь и избавить ее от жестокой бедности. Ее мучила мысль о том, что мать и отец, братья и сестры — если они есть — влачат жалкое существование в трущобах Ворзида 5, и только она избежала этой участи. Только ей одной выпал уникальный, невероятный шанс выбраться из грязи. Испортить этот шанс было бы невыносимо обидно.
Но отчего-то, в то время как ее тело росло, никакого прогресса в Силе у нее не намечалось. У Лазутчика был дар предвидения. Например, во время спаррингов, открывшись Силе, она иногда могла предсказывать ходы противников, прежде чем те успевали их сделать. Собственно, своим прозвищем она была обязана умению оценивать ситуацию и просчитывать ее чуточку быстрее остальных, как и подобает находчивому разведчику. Но даже это умение ускользало от нее, когда она волновалась или расстраивалась, а что касается остальных традиционных джедайских приемов…
Изредка ей удавалось силой мысли поднять со стола стакан и перенести его в свою ладонь… но намного чаще стакан выскальзывал на полпути и разбивался. Или взрывался, если она сжимала его слишком сильно. Или ракетой взмывал к потолку и падал обратно дождем осколков и брызг голубого молока. Не надо быть мрлсси, чтобы слышать, о чем вполголоса переговаривались мастера-джедаи, когда она проходила мимо. Не надо быть шибко умным — а Лазутчик была умна — чтобы замечать, как другие ученики пялятся на нее, или смеются, или, хуже всего, покрывают ее ошибки.
Когда ей исполнилось тринадцать, Лазутчик оставила всякую надежду стать джедаем. И когда учитель Йода вызвал ее для приватной беседы в Зал Тысячи Фонтанов, она еле доползла туда на пермакритовых ногах, чувствуя тяжесть в желудке и ожидая услышать, в какое подразделение Сельскохозяйственного Корпуса ее назначили. "Достойная работа, — всегда говорили люди. — Почетная работа". Это лицемерие выводило ее из себя. Как будто мало того, что она не смогла выполнить единственное свое желание, так они еще притворяются, будто мотыга не отличается от светового меча, а грязь картофельного поля столь же романтична, как пыль десятков планет под ногами.
Когда Лазутчик вошла в комнату, ее лицо было мокрым от слез, а поскольку она постоянно вытирала хлюпающий нос, на рукаве блузки красовалось большое мокрое пятно. Учитель Йода посмотрел на нее, озабоченно скривил круглое морщинистое лицо и спросил, почему она плачет.
— Только джедаи должны гасить эмоции, — дерзко ответила Лазутчик в промежутках между всхлипами. — Фермеры могут плакать сколько влезет.
Тогда он сказал ей, что Шанкар Ким хотела бы взять ее к себе в падаваны; и Таллисибет Энвандунг-Эстерхази, которую друзья прозвали Лазутчиком, ушла с классическим, как она потом решила, "после-Йодовским ощущением": сверхъестественно глупой и до одури счастливой.
Три месяца спустя Шанкар Ким погибла.
Если бы вся предыдущая жизнь не была борьбой, подумала Лазутчик, это бы ее сломало. Только сила воли держала ее на плаву, да еще жестокая, совсем не джедайская злость — на Торговую Федерацию, на судьбу, на саму себя. "Я возьму тебя с собой на следующее задание, — с улыбкой сказала мастер Ким. — Нужно только сгладить кое-какие шероховатости. В следующий раз ты полетишь, я обещаю". Теперь это казалось злой шуткой: Шанкар Ким отдала свою жизнь на далекой планете, и следующего раза уже никогда не будет.
Так Лазутчик стала сиротой — взрослеющая ученица, оставшаяся без учителя. Единственный способ стать джедаем — это чтобы тебя сделали падаваном, брали на задания, дали шанс доказать, что ты чего-то стоишь. А единственный способ этого добиться состоял в том, чтобы завоевать доверие другого джедая.
Лазутчик показывала лучшие результы по каждому предмету, сама на себе до онемения запястий отрабатывала захваты и каждый вечер засиживалась допоздна, пока звездные карты не начинали танцевать перед глазами. Она училась усердно, как никогда прежде, постигая астрографию, рукопашный бой, гиперпространственную математику, коммуникационную технику и фехтование на световых мечах. Она была хрупкого сложения, и ее девичье тело мучительно медленно наращивало мускулы, но Таллисибет работала до изнеможения, так, что пот ручьями бежал по ее спине, потому что… так было нужно: она не могла полагаться на маленький козырь, который был у всех остальных — на Силу.
Но все равно, каждый день ее ждала пытка в виде уроков обращения с Силой; Лазутчик занималась в группах с восьми— и девятилетними детьми, возвышаясь среди них, словно неуклюжая великанша; и каждый день, как ни старалась она не поддаваться отчаянию, ее походка становилась все более сутулой, как будто она уже трудилась на картофельном поле, уготованном ей судьбой.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
