Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
пропускал выражение "порядочная шлюха", — имела роман с одним из
Отступников. Потому вы и Темный. По праву рождения.
— А Светлые нефалимы бывают?
Дивные глаза архангела потускнели, будто бы подернутые пленкой; видимо, воспоминания были не из тех, которыми хочется делиться и подобные вещи, скорее всего, не обсуждаются даже в теплом кругу друзей, единомышленников и сопричастных.
— Были, — медленно произнес исцелитель. — Однако эксперимент провалил—
ся, они оказались нежизнеспособны.
В его голосе Дэн уловил что-то, очень похожее на нежность. Несколько минут Исцелитель пил свой чай молча, а потом сказал:
— Честно, говоря, Danayal, вы вмешались туда, куда вмешиваться не должны. Я понимаю; ненужное место в ненужное время, пряхи часто шутят над всеми нами.
— Она спасла мне жизнь, — твердо сказал Дэн и под пристальным взглядом
архангела закончил фразу: — И она очень страдает.
Исцелитель пожал плечами. Отпил из чашки.
— Во-первых, вы не можете умереть Danayal. Вас нет в списках Прях, а
Значит, Провозвестник в этом случае бессилен. А во-вторых, ее страдание
неизбежно, можно сказать, необходимо.
До этих слов стоящий, Дэн сел. Просто подносились ноги, а табуретка, повинуясь жесту архангела, очень шустро прыгнула ему по зад. Он не знал, что потрясло его больше: то ли весть о собственном бессмертии, то ли то, с каким спокойствием Исцелитель говорил о неизбежности страдания Алины. Необходимо? А он видел ее глаза — словно присыпанные пеплом, похожие на темные камни — чтобы разглагольствовать о необходимости?
— Вам наплевать на нее, — прошептал Дэн. — Весь ваш Совет — сборище равнодушных. Неважно, каково ей; важно, чтобы миссия была выполнена. Опять пришла пора отделять зерна от плевел, и вся ответственность возлагается...на девочку. Вы же ей жизнь убили, где же вся ваша хваленая доброта, честность, в конце концов? A Бог? Опять молчит, по старой привычке? Что Он, кстати, думает по этому поводу?
Слова внезапно прекратились, будто их источник неожиданно иссяк. Исцелитель внимательно слушал, позволяя Дэну выговориться, а когда тот умолк, опустошенный и усталый, сказал:
-А Бога нет, Danaуаl.
Челюсть Дэна отпала так резко, что он услышал щелчок за ухом и ощутил боль.
— Есть Совет Восьми, и Благодать. Иногда ее называют Всемирным Разумом. Иногда общим энергоинформационным полем Вселенной. Иногда Богом, и, конечно, это не бородатый старик на троне, не путайте с Дедом Морозом.
Конечно. Это свет. Всепоглощающая доброта и нежность. Ласковое солнце в небе. Это — все.
— А она? — Дэн помедлил. — Она кто?
— Совершенный появился очень давно, — Исцелитель-таки распотрошил ложкой пакетик, и чаинки взвились обманом планктона. — Мне трудно сказать, кто или что он, у нас просто нет сведений, мой коллега Просветитель, к примеру, полагает, что Совершенный и благодать — это, по земной аналогии, сросшиеся близнецы с общей системой кровоснабжения. Провозвестник уверен, что Совершенный порожден Благодатью и давно ушедшим Управителем; его отдел пропаганды очень подробно разработал эту версию для мира людей.
— Вы бы у него самого спросили, — Дэн отломил кусочек булки и принялся бездумно жевать. Исцелитель усмехнулся, и Дэн покраснел опять: надо думать, спрашивали, и не раз. Когда же он перестанет отвешивать такие глупости?
— Он говорит, что был всегда. И все. Иногда Совершенный является в миры смертных — напомнить, зачем они были созданы. И сейчас он пришел снова, потому что сам захотел этого. Тоска, боль, мука — составляющие его человеческой сути. Ему надо понять, через что проходят его люди.
Соседка Дэна, слушая по телевизору выступления политиков или модных писателей, частенько приговаривала: "Ой, ребята, что-то вы меня дурите" -не любила старушка громких слов и пышных фраз в частности и высоких материй вообще. Почему-то сейчас Дэну хотелось сказать то же самое, хотя он не мог определить, что именно настораживает его в словах Исцелителя. Тот, видимо, почувствовал его сомнения, потому что отставил чашку, положил руки на стол и мягко произнес:
— Дорогой мой Danауal, я перед вами совершенно откровенен. Провозвестник в этой ситуации прямо посоветовал рубануть вас мечом и избавиться от проблемы. Я же просто хочу, чтобы вы поняли: она выбрала свой путь сама задолго до своего рождения, и должна пройти его. И если вы действительно хотите помочь, то просто уйдите. Она со всем прекрасно справится, это ведь не впервые. А если миссия не будет выполнена, то человеческое общество так и не выйдет на новый виток развития и в итоге неизбежно самоуничтожится. Не мне вам объяснять, какая это будет трагедия. Так что пожалуйста, — ладонь архангела накрыла руку Дэна — тепло, по-товарищески, — не стойте на ее пути. Не надо.
Похоже, он кивнул, соглашаясь. На глаза наползала влажная соленая пелена, и где-то там, где должна бы гнездиться душа, было темно и знобко. Исцелитель удовлетворенно качнул головой, но Дэн этого не увидел — смотрел в столешницу.
— Может ли она помочь мне? — прошептал он. — Я не могу так больше, серединкой на половинку. Я устал. Слишком уж это трудно и горько.
Архангел выпустил его руку. Некоторое время Дэн сидел неподвижно, а потом все-таки осмелился поднять голову и взглянуть Исцелителю в лицо.
Если до этого Дэн видел его какими-то урывками, клочками, то сейчас разглядел целиком. Перед ним сидел усталый, начинающий седеть мужчина средних лет — а ведь говорят, что высшие духи всегда молоды — ничем не напоминающий лик на иконе: совершенно земной, тысячи раз битый жизнью и слишком много повидавший.
— Мы есть то, что мы есть, и никому не дано изменить свою суть, — его голос напомнил Дэну эхо в колодце. — А если бы... если бы такой способ существовал, то мы спасли бы своих детей. Крепитесь, Дэн, боль не вечна, и пожалуйста, оставьте ее. Оставьте.
За спиной Исцелителя задрожал воздух — рождался ход в иной мир. Дэн вспомнил, что земные оболочки ангелов схожи по сути, как это ни парадоксально, с нежитью: тонкие мембраны, наполненные — что тоже очень странно, туманом их истинного духа, мороком. Развоплощаясь, какие-нибудь вампиры оставляют после себя пленку кожи, испаряющуюся на солнце; ангелы, "мыслящий свет", попросту испепеляют свое временное тело, да и заодно все в радиусе десяти метров. Исцелитель же решил расстаться с телом вне мира Дэна — нефалим увидел, как вспыхнули на голове архангела волосы, обернувшись пламенной короной.
— Прощайте, Дэн! — он шагнул в распахнувшееся в воздухе отверстие и уже в нем раскинул ослепительно огненные крылья. — Прощайте и помните о том, что я вам говорил!
— Прощайте!
Архангел улыбнулся и жестом раскаленной добела руки словно бы застегнул "молнию", спаяв отверстие. В воздухе пахнуло озоном, сверкнула многосуставчатая молния, и стало тихо.
* * *
Провозвестник был единственным членом Совета Восьми, регулярно появлявшимся в Низу. Собственно, никаких ограничений на путешествия из Выси в Низ и обратно не было, но все же его коллеги избегали мест такого рода. Стратег как глава Совета определял свою деятельность в данном направлении как послание официальных запросов в случае крайней нужды, Исцелитель раз в тысячу лет присылал через дипломатическую почту гуманитарную помощь, прочие старательно воротили от Низа благородные носы. Провозвестник не был столь щепетилен и к центру мук грешников относился с достойным Прях равнодушием, сквозь которое порой проглядывала ностальгия: давным-давно, патронируя Гнев и Возмездие, он был тут начальником. Теперь же, заведуя отделами Пропаганды и Конечного Пути, Провозвестник чуть ли не каждую неделю проносился под сводами Низа огненной кометой — единственный путь к Пряхам лежал здесь. Видя его, грешники из новеньких разражались радостными воплями, но бывалые заключенные искали, в какую бы щель забиться: рука у Архангела Смерти была тяжелая.
Сегодня нехорошее предчувствие томило Провозвестника. Возможное астрономическое количество душ для конечного Пути в списке Прях, за которым он летел, его совершенно не беспокоило: сто или сто тысяч, разницы нет — Пряхи всегда правы, и у каждого, будь то смертный или дух, свой путь и своя судьба. С Совершенным проблем пока что не было; поутру Узиль прислал очередной рапорт — все в порядке (депрессии оставим Исцелителю). Нефалим? После профилактической беседы сидит тише мышки под веником, хотя все-таки Совет не прав, и полукровку надо бы убрать (н-да, у нас всегда право большинство; хотя лично он непременно бы изыскал метод устранения). Неужели опять Отступник зашевелился? Да быть того не может, вокруг Пекла выставлено тройное оцепление, а шпионы докладывают, что все тихо: Отступник не на шутку увлекся клонированием и ролевыми играми. Ладно, чем бы дитя ни тешилось...
Тогда что? — задал Провозвестник вопрос сам себе, вслушиваясь, как скребется в нем неясное, но от этого не менее гадкое ощущение. Кризис среднего возраста, бес, прости благодать, в ребро? он же не человек, чтобы страдать от такого. Провозвестник хозяйским взглядом окинул Низ: и тут все спокойно: грешники мучаются, каратели на своих местах (ох и рожи!), смола кипит, лед не тает, орудия пыток работают. Правда, в его времена здесь лучше убирали — впрочем, в старину все было чище, красивее и честнее. И все-таки следовало просмотреть сводки Стратега — вдруг что-нибудь особенное; хотя вряд ли тот стал бы скрывать нарождающуюся проблему — по извечной привычке созвал бы Совет.
Алый сияющий шар прочертил спертый, воняющий горелым мясом и ужасом воздух низа и мягко опустился возле скромной черной дверцы с ручкой в форме песочных часов. Ручка была приделана по-умному, на уровне колена, так что посетитель вынужден был входить согнутым в поклоне. Принимая свой привычный облик — темная хламида до пят, папка для документов в руке, аккуратные очки на носу: чиновник, бумажная душа — Провозвестник потоптался с ноги на ногу, осваиваясь (все-таки сгусток энергии это вам не строго заданная форма оболочки), и, положив ладонь на ручку, подумал: может все же Отступник плетет интриги?
Всякий раз, попадая в Ткацкий зал, Провозвестник внутренне содрогался: то ли потому, что зрелище растянутых на станках триллионов нитей было дивным, величественным и ужасным, то ли оттого, что первой он всегда видел свою нить: ярко-красную, гладкую, пульсирующую, похожую на сосуд, через который течет буйная, жаркая кровь. Глядя на нее, он болезненно, язвяще остро осознавал, насколько ему ненавистны Пряхи с их равнодушным спокойствием и столь недостижимым и от этого страстно желанным бессмертием. Ангелы имеют такой долгий век, что считаются практическими вечноживущими; при этом каждому из них известно, что бесконечно ткущихся нитей не бывает, и гибель в свой срок ожидает любого, и в этом Сиятельный Стратег сравним со смертным нищим, и только три пряхи никогда не умрут, и их монотонный труд не прекратится воистину никогда.
— Здравствуйте, девочки, — промолвил Провозвестник, поворачиваясь к Пряхам. Обычно сдержанный, он позволял себе в обращении с ними фривольность, граничащую порой с откровенным хамством: Пряхи равнодушны, а он, выражаясь современным людским языком, мог "оттянуться". — Как дела, что новенького?
Первая — ее так и звали: Первая — вечно молодая особа с собранными в дульку волосами какого-то невнятного мышиного цвета и изумительно постным выражением лица, которое не изменилось даже в тот день, когда Провозвестник ущипнул ее за плоский зад, подняла голову от бесчисленных сияющих веретен и молочной субстанции для нитей и проронила:
— Родилось сорок тысяч пятьсот пятнадцать смертных.
— Блестяще, — похвалил Провозвестник с той серьезностью, что граничитс ядовитой иронией и сделал вид, что аплодирует. Первая опустилаголову, и ее цепкие пальцы погрузились в пряжу. "Дура", — подумал Провозвестник и пошел вдоль станков туда, где на изящном золотом троне восседала Вторая, пышногрудая дама в расцвете, красивая, так и пышущая силой и абсолютным здоровьем. Провозвестнику пришла в голову мысль, что Вторая является чем-то вроде генератора энергии для этой махины.
Единственная из всей троицы, она умела улыбаться. За это Провозвестник испытывал к ней особые чувства: ненавидел не так сильно, как ее товарок.
— До конца света еще ой как далеко, — сказала Вторая. — И до вашего персонального конца тоже, если это вас интересует.
— О, — произнес Провозвестник. — Весьма. Что еще?
Вторая окинула взглядом ряды станков. Провозвестник увидел, как несколько нитей, до этого туго натянутые, ослабли и заструились в другой край зала, во тьму. Видимо, он переменился в лице, потому что Вторая коснулась его руки и повторила:
— Вам еще не скоро, уверяю. А это, — она кивнула в сторону темного угла, — ураган в Японии. Через четыре дня.
Провозвестник качнул головой.
— Знаете, — произнес он, — у меня все утро омерзительное предчувствие. Похоже, вот-вот случится какая-то гадость, но везде дела идут тихо и спокойно. Что бы это, по-вашему, могло быть?
Вторая пожала плечами и пробежалась пальцами по нитям, регулируя направление.
— Может быть, Отступник плетет новые козни? — предположила она.
— Разведка сообщает, что все спокойно, — ответил Провозвестник.
Вторая поправила последнюю нить и села обратно, сложив мягкие пухлые
руки на коленях.
— У вас есть друзья? — спросила она, немного подумав. — Существа, которыми вы дорожите?
Провозвестник пристально посмотрел на нее. Затеяла собственную игру? Маловероятно: к чему? Хотя эоны тому назад именно Вторая выступила со Светоносным против Совета, говоря что-то о судьбе и предрешении. Бабьи бредни, из-за которых едва не треснуло Мироздание! Светоносному в итоге ее поддержка не помогла, и он пал, Второй ничего не сделалось — что ей может сделаться! — а последствия раскола в Совете пожинать приходится до сих пор.
— Есть, — непроницаемо спокойно ответил Провозвестник.
— Может быть, скоро пойдет их Срок, — невозмутимо промолвила Вторая, бросив на него быстрый взгляд из-под темных острых ресниц. Провозвестник одарил ее дежурной улыбкой и кивнул:
— Может быть.
С этими словами он пошел дальше, туда, где сгущалась тьма, воздух делался горьким, а станки оканчивались. Там на сыром мраморном полу лежала одноглазая образина в непередаваемо грязных лохмотьях и с хищно блестящими серебряными ножницами в заскорузлой руке. За ней во мраке располагался архив: разномастые катушки с мертвыми серыми нитками; на плитах перед ней свернувшимися змейками валялись нити тех, чей срок уже пришел: тускнеющие, жалкие, обреченные. Когда-нибудь и его нить вот так же совьется в ногах этой беззубой старой уродины — одинокая, никому не нужная.
— Умерло сто девятнадцать тысяч семьсот один, — проскрипела Третья, завидев Провозвестника. — Голод, мор, война, пожары... Бытовуха... Криминал... Много будет работы твоему отделу, хотя и меньше, чем в Мировую...
Покопавшись в своих лохмотьях, она извлекла несколько измятых листков с номерами нитей и не глядя швырнула Провозвестнику.
Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |