Холодная

— Впрочем, оставим это, — сказал Теодор, когда она не ответила, и Эмма с сожалением поджала губы. Все равно получилось плохо.

— Я живу в этой комнате, — сообщил он, открывая следующую дверь. В леди Эшли мгновенно пробудился интерес. Комната не отличалась элегантностью, скорее, представляла собой образец холостяцкого жилья. На столе в беспорядке — книги, журналы, листы бумаги. На стуле висит какая-то одежда. Правда, прибрано — очевидно, до хозяйских комнат служанки все-таки добираются. Горел огонь в камине.

— Вторая комната, где относительно тепло, — сообщил Теодор. — Есть еще несколько прилично сохранившихся комнат в гостевом крыле. Если вам, мадам, не понравится ни одна из этих, то можно будет сходить оценить те.

Эмма сделала неопределенный жест.

Следующие комнаты не отличались ничем особенным, просто нежилые и безликие.

— Здесь, по-моему, тоже тепло, — сказал Теодор про комнату, соседнюю с его. — А в этой наоборот гуляют сквозняки, все-таки она на углу дома.

Они вышли в коридор и остановились напротив спальни Теодора.

— Итак, мадам, в какую комнату нести ваши вещи и прислать вашу служанку?

Эмма на мгновение пристально посмотрела ему в глаза.

— В эту, — и показала рукой на дверь в комнату, которую выбрал себе Теодор. Он иронично усмехнулся, словно не сомневался в ее выборе.

— Как угодно. Только дайте мне возможность собрать свои вещи. Сами пока можете располагаться.

Эмма похолодела от ужаса, когда осознала, что наделала: кажется, она только что выселила мужа из его комнаты в его доме! Ну скажите на милость, кому захочется иметь такую жену? А Теодор только и позволил себе усмехнуться, ибо настоящий джентльмен не противоречит леди, даже если она... дура! Круглая дура!

Глава 5

Лишь на следующее утро Эмма поняла, насколько глупой она была прошлым вечером. Ведь можно было сказать, что она забыла, что это его комната и указала на первую попавшуюся дверь, что ей подойдет любая другая! Но она настолько была в шоке от своего поступка, что совсем перестала соображать.

Она-то надеялась, что Теодор не переселится в другую комнату, а будет ночевать вместе с ней, но ему, похоже, это даже в голову не пришло. Очень обидно.

"Подумай, насколько он сейчас обижен твоим поступком," — увещевала себя Эмма, спускаясь к завтраку. Она уже немного знала Теодора, поэтому была уверена, что он не будет на нее кричать, лишь станет еще холоднее и равнодушнее к ней, как к навязчивой гостье, кем она, собственно, и была. Никогда она не пыталась растопить сердце мужчины, это они всегда пытались завоевать ее. Эмма грустно улыбнулась. Если они с Теодором так похожи, то удастся ли кому-то растопить его сердце, ведь ее так и осталось замороженным, несмотря на многочисленных любовников. Единственным человеком за всю ее жизнь, с кем она по-настоящему хотела оказаться в постели, был... Теодор. Она не испытывала влечения к нему, как и к любому другому мужчине, просто хотела, чтобы это наконец произошло. Но увы...

Оказалось, что Теодор уже уехал. От этого ей стало еще более грустно, ведь она приехала сюда с целью помочь ему восстановить имение. Но как она может помочь, если он не берет ее с собой и не посвящает в курс дела?

Ни за что на свете она больше не сделает глупости по отношению к Теодору.

А пока он не вернулся, она может попросить экономку показать дом и послать кого-нибудь в деревню нанять слуг. Естественно, платить жалование она будет им сама. Ей было стыдно, что она выделила из своего состояния Теодору всего лишь десятую часть.

Экономка относилась к новой леди Эшли плохо, но держалась безукоризненно вежливо, как и ее хозяин, отметила Эмма.

На первом этаже кроме малой столовой располагалась и главная столовая, действительно грандиозная комната, предназначенная для приема множества гостей. Эмма представила себе, как бы они вчера вечером с Теодором обедали за этим огромным столом — на разных его концах, и поняла, насколько разумной была его мысль о малой столовой.

Большая столовая когда-то была не просто красивой — она была идеально красивой комнатой. Эмма мысленно восстанавливала цвет стен, представляла картины, когда-то висевшие на пустых нынче местах, зажигала множество свечей в огромной хрустальной люстре, предварительно, конечно, вычистив ее до блеска. Она представила себе потолок, по которому не бегут трещины от места крепления люстры... Боже! Эмма вернулась на землю из мира грез. Ведь люстра могла в любой момент обрушиться! Вот что имел в виду Теодор вчера вечером. Какое счастье, что они не будут обедать в большой столовой!

— Что находится над столовой, миссис Кэмп? — спросила она у экономки.

— Музыкальная гостиная, миледи.

Значит, этой комнатой она тоже не будет пользоваться, пока не сделают что-нибудь с тяжелой люстрой. Леди слегка кивнула экономке, и они продолжили осмотр.

Из дома было вывезено все, хоть сколько-нибудь ценное. По крайней мере, даже обойдя весь дом, Эмма не нашла ни серебряных подсвечников, ни относительно новых ковров, ни приличной мебели — ничего, что обычно присутствует в таких домах, как этот. Да и был ли смысл говорить о такой роскоши, если деньги не тратились даже на простейший ремонт крыши в хозяйском крыле!

Совершенно удрученная, Эмма сидела в малой столовой, ожидая, когда принесут чай. Всего ее состояния не хватит, чтобы сделать этот дом таким же прекрасным, каким он когда-то был. Кто мог так постараться и так разорить родной дом? Не Теодор же. Он так трудится, чтобы восстановить... хотя бы поместье. Может быть, Джонас? Нет. Последние несколько лет он и его брат жили во Франции и вернулись в Англию только после смерти отца. Тогда... их отец? Как один человек может сотворить такое? Может быть, и дед Теодора тоже был мотом?

Ничего не известно.

С тяжелым вздохом Эмма принялась отдавать приказания по приведению дома в порядок, строго-настрого запретив слугам появляться в большой столовой и музыкальной гостиной.

Теодор не вернулся домой к обеду. Во-первых, потому что ему было некогда: он ездил к арендаторам, жившим на самом краю поместья. А во-вторых, ему не хотелось видеть жену. Но к ужину ему все равно пришлось вернуться.

В холле было пусто, никто не вышел ему навстречу. Задержавшись на мгновение, Теодор недовольно скривил губы, решив, что в осутствии слуг виновата Эмма. Наверняка нагрузила их какой-нибудь бессмысленной работой или, что еще вероятнее, нагнала на всех страху, и все попрятались по углам или даже вернулись в деревню. А может быть, она вернулась в Лондон, а слуги просто заняты своими делами вместе с миссис Кэмп в дальнем крыле дома.

Он поднимался по лестнице к своей спальне. Голоса и шум из хозяйского крыла становились все более слышны. Теодор улыбнулся. Вероятно, миссис Кэмп организовала очередную приборку. Вряд ли она пошла бы на это, если бы Эмма все еще оставалась в доме. Значит, его жена, испугавшись огромного неустроенного дома, сбежала обратно в город.

— Милорд, — присела перед ним девушка, которую он видел раньше в деревне. Она вышла из розовой комнаты с ведром воды. Значит, миссис Кэмп наняла новых слуг. Что ж, теперь они могут себе это позволить, а деревенским жителям нужна работа. Теодор кивнул девушке в ответ и прошел к хозяйской спальне. Комната по-прежнему выглядела пустой и бедной, но зато основательно вычищенной. Даже старый ковер заиграл красками.

Он подошел к окну. Ему хотелось принять ванну, но было как-то неловко отрывать слуг от уборки и загружать их еще больше ради удовлетворения хозяйской прихоти. С другой стороны, именно для выполнения хозяйских прихотей слуг и нанимают.

Он подумал, не съездить ли к озеру. Солнце не зайдет еще часа три.

Едва он вышел из спальни, как нос к носу столкнулся с Эммой. Теодор настолько уверовал, что она при первой же возможности сбежала, что потерял дар речи на несколько мгновений.

— Прошу прощения, — пробормотал он и отступил назад.

Эмма холодно взглянула на него:

— Я приказала приготовить вам ванну. Сечас все принесут.

— Спасибо, мадам, — к нему вернулся насмешливый тон.

Он окинул ее взглядом с ног до головы. Как ни смешно это звучало, но приходилось признать, что леди Эмма занималась уборкой. Причем не просто отдавала приказания, но и сама что-то делала, потому что платье ее было кое-где в пыли, кое-где в мокрых пятнах, да и красотой не отличалось. Где она его выкопала? На чердаке? В комнатах "кузины"? Серое платье из какой-то легкой ткани. В тканях Теодор не разбирался, но ясно видел, что это не шелк, не атлас, не бархат — в общем, не та ткань, из которой шьют платья лондонские модницы. Голубые глаза леди Эммы вопросительно глядели на него. Светлые локоны в очаровательном беспорядке выбились из-под кружевного чепца. Она была прелестна. Он иронически усмехнулся: чтобы леди Эмма надела уродующий ее чепец? Да ни за что! Даже заляпанное платье лишь подчеркивало ее красоту

Эмма расценила его усмешку по-своему: она решила, что выглядит ужасно в запачканном платье, а Теодор усмехнулся, злорадствуя, что Холодная Леди выглядит небезупречно. А ведь ей так хотелось нравиться ему!

— Не за что, — она окинула его самым ледяным, самым презрительным взглядом из своего арсенала. Теодор лишь усмехнулся в ответ на такую демонстрацию неприязни. Эмма коротко кивнула и вернулась в розовую комнату. С непонятным ей остервенением она принялась вытряхивать содержимое ящиков комода на пол в общую кучу, куда уже было свалено множество вещиц со всех углов комнаты. Потом села на маленький стульчик перед этой кучей и принялась разбирать ее на "нужное" и "ненужное". Конечно, ненужного было больше: практически все. Этот хлам она бросала в большой холщовый мешок. Среди мусора она нашла пару записок. Она не смогла удержаться и заглянула в них. "Милая, жду тебя в полночь. М." — гласила первая. Почерк был небрежный, мужской. От второй записки осталась лишь часть: "...ди ты пропадом,...ц!" Наверное, автор хотел сказать "Пропади ты пропадом, мерзавец!" Очень мило: женщину ласково приглашают в полночь навестить мужчину, а она шлет его к черту. Хотя записки могли относиться к разному времени, подумала Эмма. Неважно.

Завал уже почти полностью перекочевал в мешок для мусора, когда Эмма увидела на полу в окружении обрывка ленты, пустого флакончика и прочей дребедени очаровательную серебряную вещицу: маленькую брошь в виде полумесяца, окруженного семью звездами. Эмма аккуратно взяла брошь в руки. Серебро почернело от времени, но все равно брошь вызывала романтические фантазии про влюбленных: юноша дарит своей девушке небо и звезды... Эмма прицепила брошь на платье, чтобы не потерять, и сгребла оставшийся мусор в мешок.

Вернулись служанки, уносившие белье и балдахин с постели в прачечную. Они несли ведра с водой. Эта комната была последней, которую Эмма запланировала вычистить на сегодня. Она поднялась, разогнув уставшую спину. Необязательно было делать что-то самой, но была любопытна. Что могло быть интересней, чем с полным правом порыться в одной из комнат дома, принадлежавшему ее мужу? А теперь ей хотелось принять ванну... Она закрыла глаза — и представила в ванне раздетого Теодора. Позволила себе поглазеть на мужа секунду и открыла глаза. Чем представлять, не лучше ли пойти и присоединиться к нему?

Не церемонясь, она вошла в гардеробную мужа. Он смывал с себя мыло и не слышал, что кто-то вошел. Эмма удивилась, что он делает это сам, но потом подумала, что все к лучшему, ведь иначе какой-нибудь слуга мог оказаться свидетелем ее поступка.

Все-таки она не решалась подойти ближе.

Теодор промыл глаза и открыл их.

— Мадам? — недоуменно выговорил он. Эмма стояла, тупо уставившись на него, будто никогда не видела голого мужчины, и не могла придумать достойный ответ. Она шла сюда с надеждой на соблазнение, но когда пришла... не может ничего сказать.

— Вам что-то надо? — спросил он, немного смущаясь.

Эмма все стояла, не говоря ни слова.

— Мадам, с вами все в порядке? — он встревожился.

— Все в порядке, — выдавила она. — Я ошиблась дверью. Простите.

Она степенно вышла, аккуратно прикрыв за собой дверь. Почему он не заперся? Ну хоть нашла относительно достойный выход из положения. Зачем она пришла сюда?

Она в совершенстве умела подчиняться мужской страсти. Если бы он пришел к ней во время купания и начал приставать, тогда бы она сумела достойно себя повести (вернее, недостойно), но соблазнить самой... Как?

К ужину Эмма спустилась первой. Во всеоружии: соблазнительное бальное платье (по крайней мере, все ее кавалеры говорили, что не в силах устоять перед ней, когда она так одета), идеальная прическа, легкие штрихи косметики на лице — чтобы чуть-чуть подчеркнуть полные губы, голубые глаза, изящные скулы. Осталась последняя проблема: как нужно вести себя с мужчиной, чтобы соблазнить его? Теодор не теряет над собой контроль под воздействием вина, в отличие от большинства известных ей мужчин, а сейчас это очень пригодилось бы.

Вошел Теодор. Он вымылся, но, очевидно, не приложил ни малейших усилий, чтобы выглядеть лучше, чем обычно.

— Добрый вечер, мадам, — вежливо сказал он, усаживаясь за стол. Эмма сделала знак слуге, что можно подавать.

— Эмма, — безмятежно поправила она его. — Вы можете называть меня по имени.

Он пытливо уставился на нее, наконец, кивнул.

— Весьма благодарен... Эмма. Вы, конечно, тоже можете называть меня по имени.

— Спасибо, Теодор.

Она незаметно перевела дух: кажется, первый этап пройден успешно. Теодор еще некоторое время внимательно смотрел на нее, пытаясь что-то понять, но потом опустил глаза, принимаясь за еду, и Эмма облегченно вздохнула.

Она сосредоточенно жевала, пытаясь сообразить, как вести себя дальше, ибо Теодор не выказывал никакого желания продолжить разговор. Да после такого... послабления она не могла бы отбиться от любого другого ухажера, а Теодор... "Не злись, — приказала себе Эмма. — Продолжай разговаривать с ним."

— Как прошел день, Теодор?

Он снова посмотрел на нее так, словно хотел прожечь взглядом дыру.

— Спасибо, хорошо.

Она подождала, но продолжения не последовало.

— Расскажите, где вы были, — спросила она.

— Ездил к северной границе поместья. Там живут несколько семей, у которых совсем... плохо с делами. Завтра им отправят строительный материал, несколько кур и коров.

Целых три предложения, отметила Эмма. Намечается прогресс...

— Что вы еще успели сделать в Эшли-парке?

Теодор снова смерил ее взглядом и начал медленно говорить:

— Известие о смерти отца пришло полтора года назад, в начале ноября. Когдя мы с Джонасом приехали сюда, мы... мы были поражены, настолько все пришло в упадок. Не знаю, может быть, в детстве все кажется лучше, чем есть на самом деле... я не видел Эшли-парк с тех пор, как мне исполнилось четырнадцать, и тогда он казался... великолепным. И уж точно не было пустых мест на стенах, кроме одного или двух в каких-нибудь дальних комнатах для гостей. Удивительно, но дом и поместье не были заложены, хоть в них и царила полная разруха. Это давало мне надежду. В общем, я мало знал о том, как надо управлять таким поместьем. Я поехал в гости к человеку, которого знал с детства — к лорду Понсонби. Он давний друг моей матери. Он "одолжил" мне на весну своего управляющего, но без денег почти ничего нельзя было сделать. Не было даже семян на посев. Управляющий Понсонби сказал мне, что земли сильно истощены. Сеять на них пшеницу — лишь разоряться дальше. Он сказал, полям надо дать отдохнуть. Или посеять на половине из них что-нибудь неприхотливое, а на другой половине устроить выгон для скота. Заодно удобрение будет, — иронично усмехнулся Теодор. — Хорошо сказать — выгон для скота. В Эшли-парке к тому времени не то что скота — людей почти не осталось. Почти все ушли в поисках лучшей жизни. Мы порешили на том, что на половине полей посеем рожь, ячмень и гречиху, а другую так и оставим отдыхать, все равно рабочих рук не хватало, чтобы обрабатывать даже то, что есть. Чтобы купить семена и нанять хотя бы несколько рабочих на весь сезон, мне пришлось... заложить дом.