Квартал второй. Живая мёртвая девочка

Масса плоти подо мной качнулась — зоаморф шагал прочь от перекрёстка. На все трепыхания он ответил только одним: дёрнул плечом, подбрасывая меня и устраивая поудобней. Запрокинув назад голову, я попыталась завопить, но выдала только надрывный сип.

И тут в голове, отрезвляя, вспыхнула боль — как чиркнули по кремнию зажигалки.

Полипаг встряхнулся и нерешительно замер, позабыв о прежних намерениях. Хлопая крыльями, ворон приземлился на один из неработающих фонарей, и только проводив его взглядом, я заметила у входа в торговый центр Пса с пустыми руками. За ним, вскинув автоматы, стояло двое чистильщиков.

Пару ударов сердца ничего не происходило.

На третьем сердцевину молла потряс взрыв.

И хотя ни один из Псов не шевельнулся, полипаг уловил перемены в концентрации их внимания — сорвал меня с плеча и, стиснув лапами талию, выставил вперёд подобно живому щиту. Пальцы его сдавливали внутренности так сильно, что я даже не пыталась вырваться — просто глотала ртом воздух на поверхности океана тошноты и беспамятства.

Наблюдатели общались между собой, несомненно. Спорили. А потом те из них, что были вооружены огнестрельным оружием, стремительно сорвались с места и нырнули в радушно освещённый холл торгового центра. Створки дверей ещё не успели сомкнуться за их спинами, когда раздались асинхронные трели очередей, приглушённые стеклом и пластиком.

Оставшийся Наблюдатель около секунды смотрел на меня, а затем поднял левую руку и прищёлкнул пальцами — полушария мозга прожгли искры боли, от которой я рефлекторно схватилась за голову. Но плохо стало не мне одной: зоаморф издал визгливо-заливистый рёв и отступил под стену здания "Вирдас". Казалось, он колеблется между бегством и желанием разорвать источник боли.

Пёс щёлкнул пальцами.

Полипаг мяукнул почти жалобно.

Щелчок.

И тогда желание победило.

Грубо уронив меня на тротуар, клабрид опустился на четвереньки и подобно огромной уродливой кошке начал обползать Наблюдателя. Тот с готовностью сделал шаг навстречу, а потом осторожно двинулся к перекрёстку, увлекая полипага прочь. На ходу он одним текучим движением вытащил саблю из ножен.

Это мой шанс.

Цепляясь короткими ногтями за бетонную стену, я попыталась встать на ноги, но тут же шлёпнулась обратно: облако зловония так прочно прилипло к телу, что меня в очередной раз вырвало.

Зоаморф подкрадывался, не отрывая взгляда от цели — так вели себя коты на охоте. По сравнению с уродливой тушей Наблюдатель казался не больше голубя, и кроме сабли я разглядела на нём лишь пару ножей.

Он что, серьёзно будет...

Полипаг припал брюхом к асфальту и сорвался вперёд — над крышей "Вирдас" единожды рявкнул гром. В этот же момент Пёс поднял левую руку локтём вперёд, и я ощутила выброс энергии — за мгновение до того, как её неряшливый отголосок врезал меня теменем в стену. Ощущения — как рухнуть плашмя на воду, с той лишь разницей, что здесь вода сама ударяет в тебя.

Ноздри медленно и щекотно заполнила кровь.

Вот дерь...

Сквозь вуаль ярких пятен я различила, как зоаморф споткнулся и рухнул — сабля опустилась на него сверху вниз.

Раз, второй.

Хвост мелькнул гибкой плетью, отгоняя Наблюдателя, и стал вполовину короче. Но за эту секунду, собрав по-детски вывернувшиеся лапы, клабрид вскочил. Конечности его растопырились — чудовищным колесом Луи Бретона *8 он прокатился пять или шесть метров, а потом с обезьяньей ловкостью запрыгнул на скрипнувшие останки иномарки.

Из влажной раны на месте левой головы струйками брызгала чёрная кровь, в грудной клетке мироточила огромная дыра.

Полипаг запрокинул голову и, скаля клыки, оглядел крыши задний.

Плечи Наблюдателя вздымались и опускались в попытках выровнять дыхание. Осенев говорил, что телекинез — самая сложная в применении инаковость, которой не чужд третий закон Ньютона. Измените траекторию падающего на вас рояля — получите равноценный удар по сознанию.

Вытянув шею, зоаморф зарычал — стены домов зеркалами отразили этот рёв и растворили за пазухой в переулках и зазорах. Держа саблю наготове, Пёс медленно сошёл с тротуара, под подошвой его сапог хрустели осколки стекла. В небе повторно распустился краткий раскат грома, и львиная голова взорвалась — зоаморф стремительно метнулся... не вперёд — в сторону, на фонарный столб, и — за спину Наблюдателя. Тот скользнул под замахом когтистой лапы, зацепившей чёрную куртку, и потратил обретённую в повороте инерцию на рубящий удар.

Раскат.

Правую "руку" полипага оторвало с брызгами тёмной жижи. Задняя лапа разъехалась пополам на гладком, чуть скошенном срезе.

Глаза могли обманывать меня, но Пёс двигался так, словно на затылке у него ещё одна пара глаз... нет, словно он вообще не полагался на зрение, полностью контролируя окружающее пространство. На внеклассном занятии Осенев упоминал, что в Академии щенкам развивают ("прививают", как он оговорился вначале) "седьмое чувство" — биолокацию, но я и представить не могла, что её можно поднять на столь совершенный уровень.

Лаоре прав: мне никогда не приходилось видеть Пса за работой.

Клабрид припал на оставшиеся конечности и попытался звериной лапой достать Наблюдателя — тот зашёл ему за спину мягкими, но очень быстрыми шагами-финтами.

Раскат.

Лапу оторвало у основания плеча прямо в замахе. Сабля опустилась и срезала ту человеческую голову, что торчала почти на лопатке.

И тогда полипаг с усилием сделал прыжок вперёд и понёсся в сторону перекрёстка, расплёскивая по асфальту чёрную кровь. В кустарнике беспорядочно шевелящихся рук и ног он напоминал бестолковую мухоловку. Ещё одна пуля пробила его где-то в области таза, но особых повреждений не нанесла.

Со стороны светофора уже доносился заливистый лай. Чёрный терьер, вздыбив загривок, стоял на пути покалеченного клабрида и угрожающе рычал — полипаг замялся как слон перед мышью и попытался было на оставшихся руках обползти преграду, но в этот момент его последняя голова взорвалась, едва её коснулось эхо выстрела.

Огромная туша, ещё недавно бывшая спокойным, уверенным в себе чудовищем, покачнулась и медленно осела на асфальт, обливаясь густой кровью. Раскат грома пробил в её грудной клетке ещё одну дыру, а потом вторую, третью. Наблюдатель равнодушно смотрел на это, сжимая блестящую гнойными разводами саблю. На его форме осталось несколько прорех, но едва ли он сам получил хотя бы царапину.

— Стеречь.

Повинуясь властному жесту, чёрный терьер встряхнулся и послушно сел возле зоаморфа — розовый язык остался единственным светлым пятном в его фигуре. Интересно, знаю ли я его? То есть, это может быть...

Наблюдатель вытащил из подсумка на ременно-плечевой системе тряпицу и протёр клинок, после чего внимательно оглядел фонари.

Ворон.

Облизав кисло-медные губы, я последовала его примеру.

Ворон успел улететь.

Значит, всё кончилось.

Я сидела там, куда бросил меня зоаморф, и дышала ртом, отчего пересохшее горло омертвело. Содранная бетоном кожа у края ногтей кровоточила, вонь полипага сочилась из моих собственных пор и заползала гниющей сладостью на слизистую рта к привкусу рвоты и крови.

На ходу спрятав саблю в ножны, Наблюдатель шагал ко мне, как ещё недавно шагал полипаг. Улицу вокруг покрывали лужицы, осколки стекла и ошмётки серого мяса Я скользнула по всему этому взглядом так же спокойно, как если бы это лежало в витрине продуктовой лавки.

— Ты в порядке?

Он наклонился и протянул мне руку, чтобы помочь встать. Я взглянула на отражение в его маске — но отражения не было, лишь глухая матовая пустота.

— Скажи что-нибудь. Ранена?

Я помотала головой и окровавленными пальцами коснулась раскрытой ладони Наблюдателя — он схватил меня за запястье и рывком поставил на ноги. Его инаковость осязалась как статическое электричество, я почти слышала потрескивание в тот момент, когда мы соприкоснулись. Но в ответ глубоко во мне откликнулось... что-то. Как поверхность озера, потревоженная касанием ветра или сухого листа.

Старое, забытое ощущение — накатило один раз и тут же схлынуло.

7.

Кожу покрывали розовые следы ногтей: руки, грудь, живот, горло — всё исполосовано.

Сгорбившись над раковиной в туалете торгового центра, я остервенело выцарапывала чужое зловоние и не щадила ни себя, ни жидкого мыла в дозаторе. Запах мерещился всюду, оседал тошнотворным привкусом внутри и снаружи под синтетическим яблочным ароматом, хоть я уже прополоскала горло, вымылась, выстирала топик и часть волос, которой мела мостовые.

Бесполезно.

Тошнота колыхала мою оболочку из стороны в сторону, ноги грозились вот-вот сложиться в коленях подобно домику игральных карт, и держаться прямо позволяло лишь мускульное напряжение, не отпускающее с того момента, как я закрыла дверь и осталась одна. Тело дёргалось от каждого шума, который доносился издалека, но испугаться я не успевала или уже не могла. Только сердце стучало мелко, часто и никак не хотело успокаиваться.

В пронзительно-белом свете моё отражение выглядело жутко: мраморно-серая кожа, тёмные точки глаз и мокрые, тусклые цыплячьи волосы. Я подняла дрожащую руку и поводила перед глазами — заторможенность не отпускала. Ну и чёрт с ней. Оторвав кусок салфетки от рулона в держателе, я вытерла лицо. Косметику удалось смыть при помощи мыла с водой, ни черта она не водостойкая.

На боку сразу под краем топика темнел отпечаток зубов, а я даже не помнила, как зоаморф мне его поставил. Зеркало показывало, что я потеряла немного веса за последнее время и, судя по выражению лица, веру в себя.

Было бы во что верить.

Рюкзак висел в ближайшей кабинке, и в другой день я бы непременно посмеялась с наличия крючков для сумочек в мужском туалете. Но сегодня смеяться не хотелось: женский туалет, в который я сунулась вначале, оказался забрызган кровью и остатками чьих-то мозгов. Алые разводы на полу свидетельствовали, что оттуда выволокли, как минимум, два тела, и когда я отпрянула от двери, меня в очередной раз вырвало под ноги Наблюдателю.

Кривясь от саднящей боли в кончиках пальцев, я смотала и сунула вонючую кенгурушку в рюкзак, а потом ещё раз перерыла его в безнадёжных поисках заколки или резинки для волос. С верхних этажей вновь донеслись приглушённые бетоном и пластиком выстрелы. Неспешно моргнув, я без интереса посмотрела в потолок, а затем покинула туалет.

Дверь открывалась в серый холл, щедро измаранный разводами крови. Отсюда на улицу вела пара автодверей — при желании за ними можно разглядеть сплюснутые остатки иномарки. Посередине холла журчал небольшой фонтан с геометрическими фигурами в дырках от пуль, а вокруг замерли мышиного цвета диванчики с дермантиновой обивкой. Здесь, на первом этаже, располагались отделы производителей посуды, товаров для дома, цифровой техники — в каждом горел свет, в каждом втором разбиты витрины, но все остальные — заперты. Умело замаскированные в потолках динамики молчали, а небольшие экраны беззвучно крутили по кругу одну и ту же рекламу: духи, бренды и прочая жизнерадостная ересь.

Какое гнетущее впечатление производит пустота мест, в которых должно быть много людей.

Мне казалось, я открыла дверь бесшумно — не громче, чем плескалась вода в фонтане. Нет, я не собиралась втихую смыться — это невозможно, даже чувствуй я себя хорошо — но предстоял тяжёлый разговор, и я хотела его оттянуть. Однако Наблюдатель сразу же повернулся ко мне и...

Как я хочу домой.

Отстёгнутые ножны с саблей лежали на диванчике, поверх безрадостно темнела маска. Не то чтобы я не рада видеть лицо, которое она скрывала, но, наверное, не в данной ситуации.

Да, сейчас я предпочла бы иметь дело с незнакомцем. Чужому пастору...

— Сядь.

Почему-то у меня не возникло мысли о том, имеет ли он право приказывать. Равнодушно отметив собственную покорность, я подошла и хлопнулась на отделанный пластиком парапет фонтана, чтобы не видеть воду.

Мне мучительно хотелось пить.

Есть. Спать. Плакать. Не разговаривать.

— Чтобы не повторять начало прошлого разговора, может, сама объяснишь, как оказалась на оцеплённой территории после завершения эвакуации?

— ... мы с Ким и Патти шли по Моргриен, сэр. Какой-то мальчишка сорвал у меня с плеча рюкзак, и я гналась за ним до торгового квартала. На перекрёстке он забежал в щель меж домов, и там я его догнала, а потом у меня был... гравитационный обморок, наверное, — облизав губы, я всухую сглотнула и продолжила. — Когда я очнулась, улица оказалась пуста, и я решила просто вернуться обратно.

— Незадолго до этого патрульные вывели группу гражданских, которые оставались в кинозалах на верхнем этаже. Ты видела их?

Я не проронила ни слова, но на мне красной краской вспыхнуло, что видела.

— Почему ты не ушла с ними или хотя бы не спросила, что происходит?!

Пожалуйста, не надо.

Мои веки медленно, превозмогая жжение, сомкнулись.

Я так хотела, чтобы на меня не кричали.

Лучше бы он ударил меня.

— Отвечай!

Я скривилась и повела головой: по нервным клеткам растекался ток раздражения, нарастающий по мере того, как заторможенность не давала здраво рассудить и расставить всё по местам.

Пусть он оставит меня в покое.

— Сэр, я же не знала, что именно...

— Ты всё поняла, когда увидела патрульных! Потому что ты не дура, Лэй Браун, и я об этом осведомлён с нашей первой встречи! — рявкнул майор, наклонившись ко мне. Приподняв голову, я встретилась с ним взглядом нос к носу и, ощутив прилив крови к щекам, тут же отвернулась.

Он в ярости.

Ну хорошо, хорошо... "Говори то, что хотят слышать взрослые".

Что хотят слышать взрослые, Проказа?

— Да, сэр, поняла, но решила, что всё обойдётся, — промямлила я, борясь с дурнотой. — Только не кричите на меня.

— Я не собираюсь кричать, — произнёс мужчина. — Я свяжусь с администрацией приюта и скажу, чтобы тебя посадили под домашний арест. Под присмотр Осенева лично.

Какого...

Я не помнила, как оказалась на ногах, сделала шаг вперёд и ткнула пальцем ему в грудь.

— Ты мне не.!!

Ч-чёрт.

— Кто? Отец? — не без издёвки подсказал Наблюдатель.

Чёрт во...

Меня вырвало всухую — я едва успела отпрянуть назад и с кашлем согнуться пополам. Как-то сам собой под задницей опять оказался обитый пластиком парапет фонтана. Свесив голову меж колен, я задышала часто и сипло.

Не надо было так резко вскакивать, но он меня допёк. Редко я говорю людям что-то подобное, и только раз мне было за это стыдно: когда я сказала так мистеру Холдеру — в ответ он рассмеялся: "Конечно, я же гожусь тебе в прадеды".

Но я не понимаю, почему сейчас моё негодование чуть не вылилось в эти слова.

От одежды разило зоаморфом, что лишь усиливало тошноту, поэтому я шмыгнула носом и медленно распрямилась.

— Я делаю это для тебя, Кейни, — спокойно, не повышая голоса, ответил майор. Его гладковыбритое лицо, расчерченное линиями и вязью непонятных рун, не выражало ничего, а слишком светлые глаза казались волчьими. У людей с сепаратной инаковостью иногда меняется оттенок радужки при использовании способностей, но чтобы просто от эмоций?