Poison

Опять же, это время офицер держал пленника не в камере, подобной той, в которой он провел последнюю ночь на базе, не в лагере, о которых упоминалось в пособии, а в своих личных комнатах...

Аэрин вертел в пальцах карточку, задумчиво вглядываясь в знаки чужого языка, штрихи и непонятные символы. Следующий вывод напрашивался сам собой: "любой патруль может проверить...".

Получается, что теперь даже в этом удобном, пусть и непривычном жилище, он больше не будет заперт? Может выходить, когда вздумается и идти куда захочется?

Новая мысль просто обожгла, — но ведь если он выйдет, то окажется в совершенно чуждом мире, среди людей и... абсолютно один!

"Я могу не успеть получить сообщение".

Рин мучительно пытался разобрать истинный смысл скупых фраз офицера.

"Запоминай, Арн фон Манфред. Этого будет достаточно"... — юноша взглянул на карточку в руке уже другими глазами.

Его рабство — его защита. Никто не имеет права тронуть его даже пальцем, нужно всего лишь назвать имя офицера...

И, в крайнем случае, — просто дождаться его вмешательства?! То есть, случись что-то серьезное, и он действительно вмешается, иначе б не говорил?!! — потрясение было едва не большим, чем от вчерашних ласк.

Да, как об игрушке, своей непонятной прихоти, но офицер Манфред на самом деле заботится о нем, защищает и даже не намерен причинять боли, хотя способен как никто иной...

— Почему?! — стало первым, что выдохнул Рин при виде входящего мужчины, вкладывая в свой бестолковый возглас все сомнения, отчаяние и растерянность.

— Потому что я так решил, — не задумавшись ни на мгновение, отрезал Манфред, опуская снятую фуражку на столик.

— И все?! Этого достаточно? — юноша все еще никак не мог уместить в сознании происходящее.

— Для тебя, да, — оборвал его офицер, прямо поинтересовавшись. — Тебе не кажется, что за последнее время ТЫ "нарешался" уже достаточно?

Аэрин стремительно вспыхнул, но возразить как всегда было нечего. Он ясно чувствовал жутковатую давящую силу, исходившую от офицера, его власть не только над принадлежавшим ему "эльфом", и тесно переплетающуюся с уверенностью в себе... словно побеги, прорастающие друг из друга, оплетая стержень стальной воли. И вновь поразился правоте его слов: юноша где-то слышал, что люди живут гораздо меньше, но несмотря на разницу, он действительно оставался мальчишкой рядом со взрослым мужчиной, а возражать или оспаривать его опыт даже не приходило в голову.

Зато вдруг подумалось, что если бы довелось встретить легендарного Орхенера или его воинов, то ощущения наверняка были бы чем-то похожи...

— Рин, — Манфреду уже привычно пришлось развернуть эльфеныша за подбородок, чтобы заставить посмотреть себе в глаза.

И нанес следующий точный удар:

— Думай лучше о том, что через неделю ты будешь купаться в самом настоящем море, а не только любоваться им на картинке.

— ...?! — окончательно выбитый из колеи, Аэрин, кажется, вообще потерял дар речи, не способный отстраниться от почти гипнотического взгляда светлых звериных глаз.

— Я же говорил, что мы уезжаем, — с некоторым раздражением объяснил Манфред. — У меня отпуск, а отпуск я традиционно провожу дома.

Сборы были недолгими: Манфред не имел склонности обременять себя лишними безделушками, спокойно ограничиваясь необходимым минимумом, а Рину вовсе собирать было нечего. Кроме такого пустяка как гребень, он хотел взять с собой лишь переводчик и атлас, но если первое было еще оправдано, то в отношении последнего офицер сухо распорядился:

— Оставь. Книг тебе хватит.

Юноша не стал ни настаивать, ни спорить, ни обижаться на резкость тона, к которой уже привык: раз Манфред сказал, значит, в эти дни отдыха в его доме в распоряжении эльфа действительно будут другие книги. Аэрин потянулся было к рамке, стоявшей на тумбочке у постели, но остановился уже сам — он не был уверен, что устройство станет работать на новом месте, а герр офицер ясно дал понять, что море доведется увидеть самое настоящее...

Только удивило то, что мужчина опять без труда заметил его нехитрые метания, но вместо того, чтобы одернуть еще раз, потратил несколько минут своего времени, копируя изображение на "флешку", и присоединив к нему еще и всю музыку, что с удовольствием слушал юноша. Рин недоверчиво забрал из его рук маленький квадратик на цепочке, наушники и еще один приборчик, почти целиком состоявший из экрана, но от такого внимания в груди вдруг разлилась теплая волна, а страх перед переменами окончательно отступил, освобождая дорогу любопытству.

Он наконец принял, что его тело, жизнь его и смерть, принадлежат этому странному немногословному человеку, и это оказалось неожиданно легко. Стоило просто честно ответить на вопрос, может ли он что-либо изменить, а спрашивать хочет ли — тем более было абсолютно бессмысленно. И вместо того чтобы снова изводить себя переживаниями, Рин постарался последовать практичному совету мужчины, и думать, что скоро не только своими глазами увидит настоящее море, но и сам мир людей, и даже место, которое суровый офицер называл домом. Оставаясь защищенным его именем...

Манфред лишь фыркнул, оценив, что мальчишка ожил и немного воспрянул духом, а на оставшееся время до полета мужчина занял его каталогом одежды, справедливо рассудив, что теперь парню понадобится нечто большее, чем пара штанов, футболок и тапочки.

Однако, пусть короткое и далеко не самое трудное — путешествие все же далось юноше гораздо тяжелее, чем думалось. Впервые переступив за порог каюты, Аэрин держался, хотя и бледнел под откровенными взглядами персонала. К счастью, черная форма и ледяное выражение лица офицера отбивали у встречных всякую охоту задерживаться или смотреть на красавчика-эльфа за его спиной дольше сотой доли секунды.

До транспортного узла добрались без приключений. Рин волновался, помимо воли стараясь держаться ближе к мужчине, а протягивая контролеру свое удостоверение, совсем растерялся, не сразу вспомнив объяснения о том, что от него требуется. Слегка опомнился он уже на корабле, обнаружив, что сидит в удобном кресле, а не на полу, пристегнутый наручниками к переборке как в прошлый раз... Юноша тряхнул головой, отгоняя непрошеные воспоминания и коварно подкравшуюся панику.

Он почти не запомнил перелета, да и по большому счету запоминать было нечего. Небольшой, ровно освещенный салон с рядом кресел не имел окон. Летели они не одни, но несколько офицеров в серой и синей форме были заняты своим разговором и практически не обращали на них внимания. К тому же Манфред невозмутимо расположился таким образом, что почти полностью закрывал юного эльфа от обзора, и большую часть полета дремал, слегка ослабив воротничок и устроив фуражку на коленях. Аэрин даже позавидовал, что у него не получается последовать примеру мужчины, а момент перехода по подпространству тем более заметить не мог.

Он весь изъерзался, тело с непривычки затекло и ломило, а усталость подтачивала выдержку, так что в конце концов не спасала даже музыка в наушниках. Порт прибытия наоборот сразу же ошеломил суетой и шумом, изобилием деталей совершенно чуждой обстановки, для усталого рассудка сливающихся в одну сплошную карусель, хотя прибыл катер разумеется не через гражданский терминал, и даже не для младшего состава. Но к тому моменту, когда были улажены все формальности, и на парковке шофер распахнул перед юношей дверь заказанного авто, Рин был измучен до предела. Он даже больше не ощущал взглядов, исподтишка жадно ощупывавших изящного золотоволосого юношу, следовавшего за офицером "Врихед". Голова кружилась и нещадно гудела, так что ему было уже не до впечатлений и красот старой Терры.

Манфред все больше хмурился, поглядывая на полуобморочного мальчишку на заднем сидении. Судя по всему, трехчасовая дорога непосредственно до дома и мельтешение пейзажей доконало эльфа окончательно, а для полного счастья, похоже, его еще и укачало. Поэтому вместо положенного приветствия встречающей хозяина Ирэне, офицер ограничился коротким кивком, почти волоком вытащил из авто ушастое чудо, отпуская шофера, и направился прямиком к спальням, где сгрузил трогательно прижавшегося к нему юношу на постель.

— Говори.

Аэрин ответил виноватой вымученной улыбкой:

— Голова сильно болит, плывет все... знобит немного...

Эльфенка действительно потряхивало.

— Тошнит?

— Немного, — повторил Рин, не зная продолжать ли дальше, — и...

— И... — мужчина выгнул бровь.

— Как будто весь в чем-то липком измазан, — честно отозвался юноша, отворачиваясь и опуская ресницы.

Даже так! Манфред догадывался, что это могло быть: Рин красив даже по меркам ахэнн, а люди... известный ловелас капитан-лейтенант Карлайл и утонченный ценитель искусств гауптман Розумович — и то за время перелета подробно высказались о привлекательности спутника обер-офицера, и что именно хотелось бы провернуть с блондинистой штучкой, сопроводив свои фантазии недовольной гримасой, что СБ всегда не стесняясь хапает себе самое лучшее. Конечно, говорили они предельно понизив голоса, однако герр обер-офицер умел читать не только мимику, но и по губам. И уж само собой, что эти трое (включая шофера) были не единственными, кто, образно говоря, закапал мальчишку слюной, и с удовольствием закапал бы кое-чем другим уже не образно. Так что, было бы странно, если бы Рин не почувствовал направленную на него животную похоть хотя бы бессознательно, тем более с его разбуженной эмпатией!

Да, прогноз оправдался даже не на 100, а на 1000 процентов! Вместо насмешки или отповеди, которые ожидал юноша, уже вполне привыкнув к манерам и характеру офицера, мужчина сел рядом на край, спокойно сказав:

— У тебя просто сильное переутомление. С непривычки, — ладонь легла на лоб, а пальцы зарылись в волосы, мягко поглаживая голову.

Рин в изнеможении опустил веки, а где-то на периферии сознания мелькнула мысль: "железный человек!" Он, ахэнн, выжат, как тряпочка, снова болен и разбит, а у Манфреда даже мундир едва примялся! Тем не менее, с его стороны нет ни раздражения, ни злости к игрушке, с которой приходится так возиться, наоборот — от ладони офицера сейчас исходит прохладная волна спокойной уверенной силы, как от стального щита... Но нет и жалости к гораздо более слабому и уязвимому в их мире существу.

Это было слишком для усталого разума, виски взорвались такой вспышкой боли, что сердце в груди сбилось с ритма...

— Тебе нужно просто отдохнуть, — заключил Манфред, пристально наблюдая за реакцией мальчишки, властные пальцы мужчины со знанием дела массировали ему затылок, основание шеи, виски. — Расслабься, полежи, прими душ. Ирэна принесет тебе лекарства и поесть. Попробуй поспать, — поможет...

Рин сам чувствовал, как от этих прикосновений и слов — постепенно проясняется сознание от болезненной дымки, выравнивается дыхание и биение в груди, колотившееся зверем в клетке... Щит надежно отсекал от него все прочие угрозы.

— Спасибо!

Манфред хмыкнул с усмешкой, и наконец отправился заниматься насущными делами.

Сказано в Писании: вначале было слово... Проведя за свою карьеру тысячи допросов и бесед, изучив тонны служебной макулатуры и океан сетевой помойки с тонкой пенкой масс-медиа, Эрдман Манфред был полностью согласен с этим утверждением, хотя несколько в ином смысле.

Нынешнее человеческое общество — есть не более чем компиляция. Греки дали людям культуру, римляне — право, восток — мистику, евреи — мораль. Столкновение социумов — неизбежно болезненно, как землетрясения или цунами от столкновения литосферных плит, и еще на исходе веков породило кадавра, вросшего в человеческую суть — войну. Разобщенная раса, неизмеримо долго руководствовавшаяся самыми примитивными позывами вроде размножения, насыщения и сиюминутного удовольствия... И обладания... наконец оказавшись на грани тотального уничтожения, смогла поставить во главе угла только логику и пользу. Так родилась Империя, 5й Рейх и ее экспансия.

Империя не терпит автономий и отличий, разве что в прилизанном музее искусствоведения на Терре-35. Поэтому в основу языка легла тоже компиляция самых широко распространенных символов, словооборотов, принципов словообразования, непереводимых понятий и прочих правил. Имен и фамилий, воинских званий, наименований учреждений. Это был долгий процесс, не окончившийся до сих пор.

Ибо язык — явление живое, язык — ключ к чтению склада ментальности и его формированию! Уж этим-то Манфред проникся еще в училище, сравнивая западно-европейские, пиджин-инглиш, и интонационные японский, китайский... да вплоть до пресловутой славянской ветви языков, где смысл выражения тоже мог меняться напрямую от интонации!

Исходя из этой аналогии, ахэнн как пресловутая обезьяна с гранатой, не угадаешь то ромашечка полевая, то полподразделения положишь. И проводя историческую параллель, Манфред вполне понимал, почему Великий Цезарь в 1ю историческую эпоху отдал приказ прежде всего уничтожать друидов.

Или — Видящих ахэнн...

Тех, кто управляют племенем одним словом и звуком голоса поднимают восстания.

Аэрин... Мальчик, что спит сейчас наверху в комнате с окнами на пляж.

Эмпат. Потенциальный, но не обученный Видящий...

Рин — на языке Ахэнн, значит поток...

А поток можно направить. Или засыпать...

— Герр Эрдман? — пожилая экономка дисциплинированно замерла в дверях оббитого лакированным дубом кабинета.

— Да, Ирэна?

— С вашего позволения, я приду как обычно завтра в восемь. Какие-то поручения?

— Нет, спасибо, мы справимся сами. Вы свободны, Ирэна.

В это время юный эльф наверху очнулся от дремы и подошел к задернутому шторами широкому проему...

Здравый совет офицера как всегда полностью оправдал себя: короткий отдых в тишине и покое пошел на пользу юноше. Головная боль унялась, а некоторая слабость уже не беспокоила, и Рин с интересом оглядывал жилище, которое ни капли не напоминало ожидавшееся бездушное царство пластика и металла.

И уж тем более не напоминало пристанище для шлюхи на содержании! Небольшая комната выглядела уютной и светлой. Кровать с белоснежными простынями, ночной столик, кресло в противоположном от входа углу, светильник на витой ножке, несколько декоративных панно на стенах, оббитых панелями из дерева нежно золотистого, медового оттенка. Когда юноша поднялся, мягкое покрытие на полу приятно согрело босые ступни. Убедившись, что вторая дверца скрывала за собой отделение для одежды, Рин наконец приблизился к окну и сдвинул прозрачную часть занавесей, чтобы увериться, что и без того широкий проем сбоку тоже включал еще одну дверь на довольно широкую террасу, а вернее просторную галерею под крышей.

Юноша глубоко вздохнул, окончательно отгоняя отчего-то всколыхнувшееся воспоминание о базе вновь далеко в глубину, и легкая улыбка чуть тронула губы: вся обстановка необъяснимым образом умиротворяла. Успокаивала, словно обещая, что ничего дурного здесь случиться не может.

Взгляд скользнул дальше по мощеному дворику с палисадником за ограду, и внезапно серебристые глаза распахнулись в совершеннейшем потрясении, едва осознавая, что видят.