Ну и к концу 1971 года в Чили начнется безобразие. Кастрюльные бунты, и все такое. Демонстранты разобьют машину Альенде, и начнется то самое, что потом назовут путчем. И за что потом Пиночета все-таки посадят — в старости.

Вообще-то с Пиночетом не все так просто. Назвать его абсолютным злом язык не повернется. Но то, что он загнал коммунистов на стадионы и перестрелял — факт. И что во время его правления страна на самом деле поднялась. Альенде же довел ее до ручки. До голода. И кто был тут прав?

Я не знаю. Нас с детства приучали думать, что Альенде герой, а Пиночет сатана. А вот в перестроечные годы все сменилось на полную противоположность. И теперь, с высоты прожитых лет мне кажется, что истина, как всегда, где-то посередине. То бишь в заднице. Истина — она всегда в заднице. Историю переписывают, и будут переписывать в угоду власти, и ничего с этим не поделать. Такова жизнь.

Ну что еще там...США долбает Вьетнам, но это не новость, а так больше ничего особого и не запомнил. Ну не интересно мне было, кто выиграл на выборах в какой стране, и какой самолет упал в каком году. Кроме саратовского, ибо он мне не чужой, если можно так сказать.

Письмо накатал довольно-таки быстро — всего за час. Кроме сухих фактов добавил кое-что от себя, размышления, так сказать. Ну и на этом завершил. Особо много информации сейчас давать не буду — бесполезно. Пусть созреют. А мне нужно упорно лезть наверх, туда, где меня так просто убрать не получится. Чтобы нельзя было меня ни убить, ни посадить в психушку.

А путь к этому один — добиться такой известности, такой популярности, чтобы с меня пылинки сдували, боялись, как бы не упал хоть один волосок с моей гениальной головы...хе хе... Все равно меня в конце концов вычислят, и я к этому готов. Всегда готов! Но пусть это будет попозже, и так, чтобы моя головушка не полетела наземь вместе с волосами.

Известность в этом случае палка о двух концах — с одной стороны, это защита. Маститого автора не осмелятся так просто закрыть — "весь цивилизованный мир" на дыбы встанет. С другой — меня тогда легче вычислить. В КГБ работают совсем не идиоты, и находить они умеют. Если захотят, конечно. А они точно захотят! И как хорошо, вовремя появилось это иностранное издательство! Интересно, как они на меня вышли?! Небось, Махров подсуетился. Ладно, потом сам расскажет.

Я проверил готовую рукопись, которую отпечатал в трех экземплярах, упаковал ее с отдельные пакеты. Сложил все в дипломат, поставил его к столу. Все хорошо! Послезавтра я в Москве, толкую с Махровым, потом назад, сюда, и...вновь продолжается бой! И сердцу тревожно в груди! И Ленин, такой молодой...бу-бу-бу...бу-бу...бу-бу-бу! Бу-бубу...бу-бу...бу-бу...бу!

Настроение у меня просто отличное. Все идет как надо!

Ночь прошла бурно, как никогда. Или как всегда? Как в последний раз. Зина как-то грустно сказала, что для нее каждая ночь со мной — как в последний раз. Ее последний шанс. Ее последняя любовь. Скоро я уйду от нее, и снова она останется одна. А пока...пока жар страсти! И пусть он не утихает!

Я ее, конечно, успокаивал, мол, никуда не денусь и все такое, но мы оба знали — наша связь недолгая и некрепкая. Я ведь ее не люблю. Да, она дорога мне — как друг, как любовница, как помощница в моих делах, но любовь...любовь это совсем другое. Что именно? А кто знает — что именно? Кто может дать определение любви? Если только поэт, но он, как всегда, соврет. Утопит истину в потоке красивых рифмованных слов, и не более того.

Зина хотела сама отвезти меня на вокзал на своей "Волге", но я ей запретил — пусть едет на работу, занимается делами — доберусь на троллейбусе. Тут пройти несколько кварталов, и вот уже остановка у кинотеатра "Искра". Любимого кинотеатра "Искра".

Ох, помню, как мы в него ломились — тогда показывали "Золото Макенны"! Народ душился в очереди — орали, ругались, до драк доходило! А когда ты попал в вожделенный кинозал, сел в амфитеатре, глядя на экран, то...все, пропал! Солнце! Ковбои! Благородные индейцы! Голубое озеро, сквозь прозрачные воды которого просвечивает фигура обнаженной женщины! И песня, эта песня, которая до сих пор вызывает у меня ностальгическое чувство и мурашки по коже: "Только гриф-стервятник, старый гриф стервятник, знает в мире — что почем!" "А золото как всегда, манит нааас!" Класс!

Да, я старый романтик, хотя и немного циник, не сумели из меня выжечь мальчишку, мечтающего о прериях и длинноствольном кольте. Может потому я и стал писать фантастические романы, ведь только мальчишка может мечтать так, чтобы его мечты воплотились в слова.

Троллейбус с утра полон, и я даже пожалел что не согласился на предложение Зины. Когда приперли к поручню и что-то захрустело, я даже подумал — ребра поломали! И это мне, орясине 187 сантиметров роста и 110 килограмма веса! А что же тогда бывает с задохликами-ботанами, которых прижимают к таким вот поручням?!

К хорошему быстро привыкаешь. В моем времени, в моем мире трудно себе представить человека, у которого в семье нет хотя бы одной машины. А у многих две, три машины. Например — внедорожник для природы и "пузотерка" для города. Или машина мужа и машинка жены. Нормальное дело! А тут надо за машиной несколько лет стоять в очереди, ждать, когда пришлют "открытку", и только тогда ехать выкупать автомобиль. И многие зимой вообще не ездят! Мерзнут на остановке, дожидаясь автобуса по полчаса и больше, но машина стоит в гараже на колодках (что бы пружины не сели!) и ждет лета — зимой-то и сгнить может!

Глупо, конечно, но наш советский человек привык, что у него имеется мало красивых дорогих вещей. Потому их надо беречь. А здоровье...ну что, здоровье, не убудет же от него, если немного померзнешь на остановке? Вылечат!

Сегодня, кстати, дождя нет — холодно, изо рта пар идет. В туго набитом людьми троллейбусе тепло и вонько, пахнет женскими духами, перегаром и мокрым тряпьем. Сыро на улице, в небе ветер гоняет тучи, а троллейбус бодро везет советских граждан к светлому будущему, расплескивая ночные лужицы и забрызгивая грязью фонарные столбы.

Я пялюсь в огромное заднее окно, придерживая рукой большой дипломат с рукописью, сменой белья, бритвой и зубной щеткой, и мне хорошо. Это мир моего детства, это самый лучший из всех миров, что могут быть на свете! По крайней мере — мне так кажется с высоты прожитых лет. В детстве мы стремимся поскорее вырасти — чтобы купить ружье и ходить на охоту. Чтобы водить мотоцикл. Чтобы машину купить. Чтобы...чтобы было у нас все, что есть у взрослых.

А когда ты становишься взрослым, и у тебя есть все, что могут купить взрослые — ты готов отдать это "все", чтобы вернуться назад, в детство. Вот только этого сделать ты и не можешь.

А я смог! Не знаю как — но я смог! И теперь разглядываю вывески магазинов, гляжу на людей, одетых смешно и старомодно, и глуповато-счастливо улыбаюсь. Да, в этом мире до-черта всяких проблем! Да, он не совершенен! Но я его люблю. Потому что трудно не любить свое детство.

Вокзалы я любил сколько себя помню. Есть в них что-то такое...не могу передать словами! Это запах дальней дороги, запах путешествия, запах предвкушения и радости — ведь в конце этого самого путешествия тебя ждет только хорошее! В детстве и не бывает по-другому...только хорошее!

В кассу стояла небольшая очередь — три человека. В соседние — больше, четыре-пять, и я встал в эту, вторую кассу. То ли мне везло, то ли кассирша работала в этой кассе быстрее, но к заветному окошечку подошел уже минут через пятнадцать, что в этом мире совершенно рекордные сроки. После короткого разговора с кассиром, я стал обладателем билета в вагон СВ на фирменный поезд "девятку", прибывающий в шесть двадцать утра по Москве.

Вообще-то я не очень люблю поезда, прибывающие в такую рань. Возможно, что они удобны для командировочных, которые мечтают уладить свои дела за один день, но вставать в такую рань — это издевательство. Но что поделаешь? Чему быть, тому не миновать. Вообще-то это шесть утра по Москве, местного — семь часов. Но все равно.

Итак, билет у меня в кармане. На другие поезда билетов не было, а ждать проходящего поезда я не захотел, чтобы покупать билет за минуту до отправления и потом бежать к вагону высунув язык как собака. Да и какой смысл выехать, к примеру, в десять утра, чтобы приехать на место в четыре часа ночи? И сидеть потом, дожидаясь, когда начнет ходить транспорт и откроется издательство!

Только вот одно обстоятельство немало досадовало — поезд-то отправляется вечером, в шесть часов. Куда девать время? Бродить по городу? Ну так-то можно, только — зачем? Поехать в тир? Ну я вчера был, настрелялся. В спортзал тоже неохота — хватит, нарисовался, и достаточно. Настроения нет. Для спорта нужно настроение, иначе это не спорт, а мучение.

Впрочем, это касается лишь посещения тренажерного зала. Если бы профессиональные спортсмены бросали тренировки из-за плохого настроение — где бы они были? Уж точно не на олимпийских играх. Поеду-ка я домой...там у меня пироги со вчерашнего дня остались, там печатная машинка, так что...

И я поехал домой. Дипломат оставил в автоматической камере хранения. Ничего ценного у меня там не было — если не считать рукописи, но третий экземпляр ее был дома, на всякий случай. Так что если какой-то вор и вскроет ячейку (что сомнительно), то я спокойно могу воспользоваться резервным экземпляром. Забрал только письмо, решил над ним еще как следует подумать, так сказать на свежую голову.

Добрался быстро, от вокзала троллейбусы шли практически пустыми и неслись по улице так, будто спасались от орды бесов. Только провода гудели, да выл движок! Погода немного разошлась, выглянуло солнце, хотя и похолодало. Я не люблю холод, но еще больше не люблю слякоть и грязь, так что если выбирать из двух пакостей — пусть лучше подморозит, чем эти грязные хляби.

Дома сидел до пяти часов. До отхода поезда оставалось час двадцать минут, так что этого времени мне вполне хватит чтобы дойти и доехать. Так оно и вышло — через сорок минут я уже входил в вагон, предъявив проводнице свой билет.

Что из себя представляет СВ в 1970 год: ни-че-го. Это вам не нынешние купе с кондиционерами, вайфаем и телевизором. В купе просто сняли верхние полки, и...и все! Это то же самое купе, только с двумя местами. Ну и нет такой засаленности и потрепанности, какие бывают в старых купейных вагонах. СВ всегда чище и новее.

Никого в купе еще не было, я положил свой дипломат под полку, бросил на столик пачку газет, купленных в "Союзпечати" на перроне, и углубился в чтение "Литературной газеты".

Сосед, или точнее — соседка, появилась за пятнадцать минут до отхода — запыхавшаяся, встрепанная, в расстегнутом пальто на строгий "производственный" костюм. Даме лет сорок, но выглядит прекрасно — ухоженная, очки с дорогой оправой, настоящая бизнес-вуман. Только этих бизнес-вуманов в 1970-м году нет, хотя...чиновницы ведь все равно есть. А кто они, если не бизнес-вуман?

Вообще-то я слегка расстроился, когда увидел, что еду с дамой. Насчет амуров с соседкой по купе мне бы и в дурном сне не привиделось — это сюжет только для тупого порнофильма (и для не тупого — тоже), а вот чисто житейски ехать с дамой в тесном пространстве весь вечер и ночь не очень-то комфортно. Я и храплю, и чего греха таить — пукнуть могу слегка, не так как немцы, но... Заляжет она спать часов в восемь — и не шелести, "давайте свет выключим", и все такое прочее. В общем — довольно-таки тяжко. Мне, по крайней мере.

— Здравствуйте! — дама втащила в купе небольшой чемодан, плюхнула его на пол и с разгону уселась на полку — Успела! Ффуухх! Думала, опоздаю!

Я ответил на приветствие и вежливо улыбнулся в ответ на ее сентенцию. Похоже, что дама мне попалась еще и говорливая, наплачусь я с ней! А может и нет...с первого взгляда не определишь.

Динамики на перроне проревели что-то как всегда неудобослышимое — то ли послали всех нахрен, то ли пожелали счастливого пути в Ад . Почему у них в этом времени такие дурацкие динамики? Почему дикторша говорит, будто выплевывает куски засохшего яда? Никогда этого не понимал ( с самого детства), и сейчас не понимаю. В моем времени ведь сумели наладить — мелодично, и голос дикторши приятный, и все понятно! А тут..."ауууэээяяцца ууыыы ауууаа!" И думай сцука чего она там пропердела! Нет, вот этот признак данного времени мне очень не нравился. Всегда!

Заметил — я все еще говорю: "у них". "В их времени". Никак не могу привыкнуть, что я здесь навсегда. Мне постоянно кажется, что сейчас я проснусь, или очнусь, и...вот я снова у себя, в моем дурацком, шумном и беготливом две тысячи восемнадцатом году. Где-нибудь в больнице, с переломанными ногами, руками, оторванным членом и разбитой башкой, слепой и ...

Тьфу! Да что за гадости мне лезут в голову! Что за депрессивная дрянь! Я же все ощущаю, чувствую — вот напротив меня женщина, от которой пахнет мокрой одеждой и какими-то духами, между прочим — импортными, не хухры-мухры.

Вот из коридора слышится крик: "Провожатые, покиньте вагон, поезд отправляется!".

Пахнет угольным дымком из титана, и чем-то неуловимым, но таким знакомым...дальней дорогой! Шпалами! Пластиком купе!

И пирогами из моего пакета — не удержался, набрал и в дорогу. Толстеть, так толстеть! Ничего, потом вес скину — как приеду. Буду истязать себя в спортзале до седьмого пота.

Нет, это реальность. Глюки не могут быть такими устойчивыми, яркими и логичными, уверен.

За окном медленно поплыл перрон. Вагон дернулся, потом еще раз дернулся — колыхнулась занавеска, и...вот, мы едем! На улице уже темно, ноябрьский ветер раскачивает фонари, треплет ветки деревьев, растущих у железнодорожных путей. Фары автомобилей, за каким-то чертом несущихся по трассе вдоль дороги, вырывают снопами света темное дорожное полотно, залитое последним осенним дождем. В купе хорошо — тепло, уютно. Скоро принесут чай, и буду есть Зинины пироги — лепота!

А может в ресторан сходить? Но тогда зачем пироги брал? Ну...положено, вот и брал. В дорогу — надо ведь что-то брать? Ну и вот! Хотя бы курицы вареной, картошки и сала у меня нет, только пироги. А то был бы настоящий пассажир!

Захотелось позвонить Зине, сказать, что я уже поехал, и стало смешно. Вот скажи сейчас этой красивой, и наверное умной даме, что когда-то, через сорок лет, каждый человек сможет звонить кому угодно даже из вагона поезда — посмеется ведь. Скажет — фантаст! Сказочник!

Все-таки быстро прогресс движется, ей-ей. И странно так...тысячи лет топтался на одном месте, и вдруг — рраз! Понеслось! И мобильные телефоны! И космические корабли! И пересадка сердца! Да чего только нет! Почему?! За счет чего так поумнели люди? Большой вопрос! И скорее всего — ответа на этот вопрос никто никогда не узнает.

— Ваши билетики! — в купе с грохотом отодвигаемой двери ввалилась проводница, и сразу заполнила собой все пространство. Проводница была крупной, сильной, розовощекой — как барышни с картин Кустодиева, и вызывала расположение своим статным, пышущим здоровьем обликом.