Альманах "Признание-3" -2008 (проект)

А потом он встряхнулся от какой-то внезапной догадки, молча ушёл в дом, и через пару минут на верхней широкой ступени крыльца явилась бутылка водки, а за ней — гранёные стопки, хлеб, соль и лук.

Сизый дурманящий дымок в самый раз разбавлял пресный привкус Введенского морозца, и когда мы приняли на душу по паре те-рапевтических доз нормально градуированного снадобья и осадили их тающей во рту рыбной плотью — созрела возможность и поговорить.

По береговой улочке — не спеша и без церемоний, с обыден-ной ленцой и вперевалочку — разгуливали собаки и соседи. Собаки — заходили обнюхиваться со мной, а соседи — чтобы парой простых слов подтвердить друг другу, что всё идёт своим чередом.

Но между этими отвлекающими моментами — необъяснимо с чего и неведомо зачем — тихо и немногословно — он рассказал мне чуть ли не всю свою жизнь.

Слышать его было просто и интересно, и жизнь его показа-лась мне настолько именно такой простой и интересной, будто в точ-ности о такой — давно уже и очень — мне и хотелось услышать.

Из-за природной склонности не преувеличивать значения лич-ных событий, эта жизнь иногда, словно не доверяла даже самой себе, будто — если бы вот так — непритязательно и вполголоса — она не об-наружит себя, то — её как бы и нет вовсе...

Но на деле-то — именно в этом спокойном, слаженном и бес-хитростном течении бытия — и состоит его самая истинная и сокровен-ная суть, суть самой плоти бытия и его непоколебимой реальности.

И постепенно во мне заелозила какая-то беспомощная за-висть: мне захотелось, чтобы и моя суть была бы такой же простой, естественной, незряшной, неистребимой — и ничем не замутнённой...

Разве мы приговорены кем-либо — и без права на помилова-ние — барахтаться в горемычной суете, подвиливать хитроумному суе-словию и егозиться, чтобы как бы чего бы не упустить — в извечном несовпадении желаемого с наличностью?

Хотя — не мы ли сами и ерепенимся: дескать, нам дано вели-кое благо — владеть свободой духа, нам дано право сознательного вы-бора — взять на себя бремя и невзгоды той или иной участи!!!

Но, вслушиваясь в его спокойный и негромкий говор, мне очень хотелось запомнить и усвоить его — говорящего так — состояние.

Как-то по-особому я не только слушал его, но и рассматри-вал близко подступивший ко двору мощный лес.

Вроде бы — лес как лес, но почему-то некоторые деревья — такие же, как и все остальные, но если присмотреться — нет-нет, да и прошибёт суеверно пронзительным ознобом.

Я не постеснялся спросить его — в чём тут дело, а он ог-лянулся на них и спокойно махнул рукой: они этой весной уже не оживут, потому что все деревья на зиму засыпают, лишняя вода из них уходит в землю — тогда и видно, которое из них как дышит. Ведь именно в эту пору ранешные деревенские строители и ходили по лесу, и отбирали те — что годятся на добротную постройку, от тех — которые пора на вырубку...

— Да это ещё и по осени понять можно, — заключил он, наполняя в очередной раз опустошённые мензурки.

После всего этого мне — городскому сидню — стало многое и во многом яснее и понятнее.

И, конечно, — завтра приедет мой приятель, мы втроём поси-дим на этом озере, потом — может быть — вот так же покоптим рыбки, и, скорей всего — дружно попаримся до изнеможения в хозяйской бань-ке, выпьем — как полагается, поговорим обо всём запросто и без затей, и — вместе с потом испарится из нас лишняя затхлая вода, тогда и дышать станет легче и глубже — будто как этому лесу — по-зимнему...

... Уже в сумерках подходя к своему дому, я удивился, что утренний костёр до сих пор горит, вовсю полыхает-полощется к небу и ластится-подлизывается к земле — вроде как "и вашим и нашим", пото-му что он уже никому не нужен — просто забыли распорядиться им как положено.

Я сочувствующе приблизился к нему, вытянул руки и погла-дил ладонями его хлесткие, ищущие чего-то, но уже беспомощные и бесполезные языки — мне хотелось, чтобы они поугомонились...

И — тут во мне вдруг заиграло странное воображение.

Как-то со стороны поглядел я на свои тёмные окна, мысленно включил свет, будто бы растопил печь и представил — каково мне в том уюте и тепле, а потом я пойду к окну и увижу — как я сейчас стою у настоящего огня, как мне сейчас немного неуютно и уже становится немного холодно...

И, непонятное дело: тут же мне представилось и то, что, глядя из окна на улицу — я буду исподволь завидовать человеку возле костра, и догадываюсь, что и человек отсюда — от этого костра — будет завидовать мне, то есть моему уюту, свету, теплу и какой-то иной возможности сейчас же вот — и думать о чём-нибудь другом...

... Есть ли в этом какая-нибудь чертовщина — в подобном раздвоении? — вряд ли, если человек умеет рассуждать не только о самом себе, и — хоть это и не совсем уютно — то этакое посещает не меня одного и означает нечто конкретное: в это время человек почему-то не в ладу с самим собой, — а разве это такое уж редкое явление?

Только тут надо смочь разобраться: надо различить в себе хотя бы два основных и равноправных голоса, прислушаться к ним и попробовать рассудить — кто из них прав, а если встрянет сомнение, то найдётся и третий голос — некий Третейский судия.

Ну, — разве это не то же самое, что и в полифонии Баха? — вот там несколько голосов цапаются-царапаются между собой, а как разберутся что к чему — тут же и смыкаются в гармонический аккорд, — разве это не красиво и не убедительно?..

Вот только с этим делом медлить нельзя: пока курице ещё не поздно отделить себя от закипающего бульона, пока кипячение не пошло на полный градус — тогда-то уж, как ни бултыхайся, а из кастрюли уже не выскочишь...

... Уже дома и в уютном тепле, мне подумалось, что зимнее тепло — оно уютнее, чем летнее, потому что летнее — оно тяжёлое, душное, потливое — от него пухнешь как волдырь.

А в зимнем тепле — легко, и цветные сны чаще находят...

... Всё это иногда кажется проще простого, а иногда — по-чему-то — чувствуешь себя круглым идиотом...

... Наверное, это кое-что важное: не перепутать спросонья или впопыхах время года, и — дышать надо стараться по сезону...

2000г.

Бабуркин Виктор

Атаки

Эта история произошла в Приднестровье.

Однажды, во времена Гражданской войны, пишет Иван в деревню письмо из приднестровских краёв: — "Здравствуй, дорогая моя Маруся. Жизнь моя так себе. Сидим целый день в окопах, по вечерам ходим в атаки. Посылку твою получил. Большое спасибо. Целую. Твой Иван".

Бедная Маруся вся извелась в тревогах за своего муженька. И шлёт она ему снова деревенского сала, варенья, мёд и грелку с самогоном.

И вот, однажды, Ивану так по — пьянке накостыляли за известные проделки, что повредили правую руку.

Попросил Иван своего друга Степана, грамотного мужика, написать под диктовку письмецо жене: — "Здравствуй, дорогая моя Маруся! Извини, что прошу друга Степана отписать тебе письмецо. Правая рука пока не действует. В остальном всё по — старому. Сидим в Окопах, а по вечерам ходим в Атаки. Посылку твою получил. Большое спасибо. Целую. Твой Иван.

И снова сердобольная Маруся собирает раненному Ване посылочку. А он всё также к бабам в соседнее село Атаки ходит.

и ходил до тех пор, пока ему атаковские парни чуть башку не открутили.

Читает Маруся Ванины письма. Слава Богу! Прекратились атаки, значит скоро войне конец. Мужики домой вернутся, и Ванечка мой тоже. Надо поберечь кабанчика.

Кто важнее ...

Народу было немного, но, когда подошёл автобус, двое пожилых мужчин устремились в "голову" очереди. Они толкали смиренных граждан, в том числе и друг друга. Видимо, возобладали воспоминания по рукопашной. Каждый считал, что его персона более достойная. Они начали браниться между собой. Их страсти не утихли даже тогда, когда все уже были в автобусе. Один потрясал своей зелёной книжечкой, другой — красной.

Пассажирам надоело выслушивать перебранку сварливых стариков, и они зашикали на них. Одна старушка, стоявшая возле сидящих мужчин, сделала им замечание:

— Два старых дурака спорят между собой, кто из них достойнее, и не хотят уступить друг другу. А теперь мы посмотрим, кто из них умнее, тот первым замолчит.

Перебранка вмиг прекратилась.

1992 г.

Марка

Этот случай произошёл с одним мужиком в столице Казахстана, в те времена, когда город назывался Целиноградом. Написал он письмо в Японию с просьбой:

— Как можно открыть счёт в одном из японских банков?

Через некоторое время к нему нагрянул сотрудник КГБ с расспросами:

— Откуда у гражданина Недопетрина деньги и, почему он решил разместить их в японском банке?

— Да, нет у меня никаких денег.

Сотрудник не поверил ему и долго "копал" подноготную подопечного — аж до третьего колена. Но Недопетрин всё отпирался, пока не выдержал и признался, что письмо он отправил в Японию с целью получить конверт с японской почтовой маркой для своей филателистической коллекции.

Через некоторое время он получил "желанное" письмо с маркой, но радости уже не было, так как органы государственной безопасности ещё долго занимались его персоной.

2000 г.

Василий Бакун

ДУЭЛИЗМЫ— 2

или

ДЕМОКРАТИЧЕСКАЯ АЗБУКА

(стихотворение в прозе)

Альтернативы нет! Кто смел и возражает,

Того немедленно братва с почётом провожает.

Бодро ликвидирован Союз,

танками подавлен Дом Советов.

Но Советы, всё ж, везде цветут,

не неся ответственность за это.

Вопросы: где же правда и где ложь,

не терпят власти. А ответят... не поймёшь.

Говорят по фени, на заморский лад.

Ремешком отцовским всыпать бы под зад.

Дума — место райское. Тут ангелов не счесть.

А уж ума — палата. Палата номер шесть.

Ели, пили и гуляли.

Глядь... и Родину проспали.

Жаль "Яблоко" — в бесплодных разговорах,

загнило и стало яблоком раздора.

Законов нужных нет, нам говорят.

Тогда, каких же тьму нагородили?

Создатели не знают, что творят.

Прости их Боже... Мы бы не простили.

И не надо слушать добряков —

тех, кто выживать нас призывает.

Не умея выбрать из двух зол,

нам их в одном флаконе предлагают.

Как водится, все беды и напасти

приходят от стараний нашей власти.

Лишь тогда владыкой мира станет труд,

когда все циники в исподнюю сойдут.

Могут ли постигнуть боль утраты

нынешние монстры-геростраты?

Не умом живём, а как получится —

блаженным блажь, а праведникам мучиться.

Отче наш, еже еси на небеси,

чашу смуты мимо пронеси.

Президентов компаний скопилась несметная рать —

хотел бы туда их, где "дуют спик инглиш" послать.

Ребята, не пора ль за дело браться?

От фарсов тошно, хватит повторяться.

Скоро на Руси лишь сказки говорятся.

Дела благие мешкотно творятся.

Те, кому на Родину плевать,

хотели б допредать и допродать.

У бывших диссидентов горек плод.

Нацелились — в режим, бабахнули — в народ.

Фиговым листком приватизации

аферисты прикрывают махинации.

Хороши дела господни там, где начинаются.

А в России хорошо, что добром кончается.

Цены вновь взметнулись до небес...

Архангелов, видать, попутал бес.

Читая кандидатскую программу,

я часто вспоминаю вашу маму.

Шутам гороховым державой управлять

легко, коль нет ума и негде взять.

Эфир забит навязчивой рекламой.

А в ней звучит такая околесица

о свойствах предлагаемого хлама,

что, всё прослушав, стыдно не повеситься.

Юбилеи фарисеи любят с помпой отмечать —

нужды бедных (за чертою) любят просто замолчать.

Я разбираться, в терминах, устал —

чиновник гнёт своё и, всякий раз, сильнее.

Но разве Конституция слабее,

чем кем-то плохо писаный Устав?!

Светлана Вишнякова

Несколько слов о Москве и чудесах. Подлинных и мнимых.

Искать в Москве что — либо — дело не благодарное. Тактика двадцатилетней давности — спрашивать у старушек и милиционеров, не срабатывает. Музей Рублева? Музей Древнерусского искусства? Андроников монастырь? На всё — большие глаза. Две восточные красавицы, торгующие зеленью у метро "Площадь Ильича" показывают: вот по этой улице есть красивый собор. Вот вам и "понаехали". Кто, куда и когда? Может в 1147 году?

Улица Рублева. Широкая, равнодушная, пугающая, как стеклянная река. Подивился бы великий молчальник. И вдруг — Андрониевская площадь. Сквер тихий ,благостный. Рублев на постаменте. На Солоницына не похож. А жаль. Несколько поколений представляют его по фильму Тарковского.

На воротах Андроникова монастыря радостное объявление. Большая часть экспонатов на выездной выставке. Не думай о том, что потерял, думай о том, что можешь обрести. Двадцать пять лет я шла сюда. Сквозь собственную физическую и духовную немощь, суету сует, безденежье. Ну вот шла, шла и пришла. Пришла на свиданье с умным и добрым мужчиной — Николой Мирликийским, которого у нас в народе зовут Николаем Чудотворцем. Не с ним, с иконой, конечно, но для меня — дамы экзальтированной, это одно и то же. Доживши до внуков, хочу спросить у него: бывают ли чудеса? Он точно знает. Ведь на западе его зовут Санта Клаусом. Именно от него ждут чудес на Рождество по всему белому свету.

Здесь, в музее древнерусского искусства имени Андрея Рублева, хранится икона XIII века Новгородской школы с ликом Николы.

Все иконы по Канону пишутся. Значит, все они должны быть одинаковыми. Нет. Новгородские, московские, сольвычегодские Николаи — разные. Безымянные иконописцы (не они пишут — Бог) по Канону и собственному разумению, не меняя цвета и формы, вкладывали собственную душу. И все иконы получались разными, со столь мощной энергетикой, что перепутать их невозможно. Кто видел, к примеру, фрески Феофана Грека в Новгороде, глаза его святых будут глядеть в душу всю жизнь. Так и с этой иконой у меня.

Чудеса. И музей открыт, и я дошла, и Никола Мирликийский не уехал в Нижний Новгород. Склоняюсь над старой лиственничной доской, упрятанной в стеклянную витрину. Я не знаю имени автора иконы , как и положено, знаю только, что жил он в Новгороде в XIII веке. Именно его рука аскета, наполнясь божественной силой, мазок за мазком смогла донести до меня великую духовную силу, переданную Богом для возлюбленных чад своих, созданных Им по образу и подобию Своему.

Смуглокожий, просоленный морским ветром, высоколобый, в благородных морщинах с голубыми — голубыми глазами, вопросительно вскинув брови, нервно сжав тонкие пальцы, Николай Мирликийский шепнул мне великую тайну: нет чудес, кроме тех, что делают простые смертные, силою своего духа, превозмогая страдания бренного тела. На то они и возлюбленные чада Божьи. Это после смерти их записывают в святые угодники.