Император Единства

Я смотрел на статную русоволосую даму и пытался понять, что же испытывал мой прадед к Ольге Кирилловне? Скоротечную любовь, вспыхнувшую пожаром, но и погасшую довольно быстро, стоило царственному братцу и не менее царственной Мама наехать на него? Или же чувства были более глубокими и прадед, даже женившись на Наталье Вульферт, все еще в тайне души любил Ольгу? Но ведь там еще были и другие женщины. Та же Коссиковская, к примеру.

Не знаю. Оставив мне память, он не оставил мне своих чувств.

Но лично я не испытывал к этой давней пассии прадеда никаких эмоций, не говоря уж о любви. Для меня эта женщина была абсолютно чужим человеком, хотя я и помнил немало пикантных подробностей той связи. Однако же, у нее был сын, в жилах которого текла кровь Императора (моя), и который был, на секундочку, моим дедом.

И как я должен был поступить в этом случае?

Не говоря уж о всяких рассуждениях о причинно-следственной связи. Может я сейчас каким-то решением исключу из истории самого себя? Или уже не исключу? Поди знай!

Беру слово:

— Госпожа Мостовская, примите наши соболезнования по поводу смерти вашего мужа, полковника Мостовского. Он погиб на поле брани, как герой и благодарное Отечество этого не забудет.

Ольга, следуя дворцовому протоколу, сделала книксен.

— Благодарю вас, Ваше Императорское Величество!

Киваю.

— О вас хлопотал граф Мостовский.

— Я чрезвычайно ему благодарна за живейшее участие в судьбе моей семьи, Государь.

Беру со стола папку с гербом.

— Госпожа Мостовская. Внимательно рассмотрев обстоятельства гибели вашего мужа и опираясь на решение Особой военно-титулярной комиссии, полковнику Мостовскому пожалован титул барона Российской Империи, о чем будет сделана соответствующая запись в 5-й части Дворянской книги Московской губернии. Примите, баронесса, Высочайшую грамоту на право наследования титула.

Ольга ошалело посмотрела на меня широко распахнутыми голубыми глазами, потом, опомнившись, сделала книксен и, склонив голову приняла, у меня гербовую папку. Я же продолжил.

— Примите так же и пожалованный посмертно полковнику Мостовскому Орден Святого Архистратига Михаила IV степени.

Приняв от меня коробку с орденом, прабабка спросила нерешительно:

— Нижайше благодарю, Ваше Императорское Величество, но дозволено ли мне будет обратиться с просьбой?

— Слушаю вас, баронесса.

— Могу ли ходатайствовать о Высочайшей милости, чтобы моего сына приняли в Звездный лицей?

— Да, баронесса, мы рассмотрели этот вопрос и барон Мостовский уже зачислен в состав учеников этого лицея в один класс с графом Брасовым.

Ольга бросила на меня быстрый взгляд. Я кивнул.

— Пусть будут рядом. Думаю, что они подружатся.

Тут Ольга Кирилловна осторожно покосилась на Машу, а та, перехватив этот взгляд, холодно проговорила:

— Да, баронесса, я знаю. У нас с Государем нет тайн друг от друга, в том числе и тайн личных. Но прошлое осталось в прошлом, не так ли?

Ошеломленная баронесса сделала книксен и склонила голову.

— Да, моя Государыня.

— Мальчик знает об этом?

— Нет, моя Государыня.

— И вы ему не скажете?

— Нет, моя Государыня.

Императрица удовлетворенно кивнула.

— На том и порешим.

Что ж, легко быть великодушной, когда ты Царица и прочих земель Императрица. Впрочем, тут я категорически неправ, поскольку она легко может испортить всю оставшуюся жизнь кому угодно, включая меня самого, не то что бывшей любовнице мужа. Так что это воистину царская милость, учитывая обстоятельства.

Маша продолжила властно:

— Итак, юный Михаил записан в один класс с Георгием. Надеюсь они поладят. Имеете ли вы еще просьбы, баронесса?

Я отметил, что, Маша принципиально не назвала мальчика ни по титулу, ни по фамилии. Как, впрочем, и Георгия.

Ольга кивнула:

— Да, моя Государыня.

— Говорите.

Баронесса обратилась ко мне:

— Ваше Императорское Величество, могу ли я просить о милости быть зачисленной в авиацию, в состав одного из женских экипажей бомбардировщиков "Илья Муромец". Страстно хочу бомбить германцев.

Ну, что тут сказать. Это действительно вариант. В моей истории прабабка умерла от испанки в 1918 году, здесь же может все пойдет иначе. Да и пока лучше держать Ольгу Кирилловну подальше от Маши, нечего мозолить глаза Императрице, которая в любой момент может сменить милость на гнев.

— Хорошо, я прикажу вас включить в личный состав 5-го женского Императрицы Марии дальнебомбардировочного полка "Ангелы Богородицы" и присваиваю вам звание зауряд-прапорщика.

— Нижайше благодарю вас, Ваше Императорское Величество!

— Что-то еще?

Ольга, после короткой паузы, ответила:

— Только одна просьба, Ваше Величество. Если со мной на войне что-то случится, то не оставьте Мишу без внимания.

Киваю.

— Да, конечно.

А Маша ставит точку в аудиенции:

— Воюйте спокойно баронесса. Мальчик будет под присмотром. Я вам обещаю.

— Благодарю вас, моя Государыня.

ГЛАВА III. ЧТО СКРЫВАЕТ ФАСАД?

ОСМАНСКАЯ ИМПЕРИЯ. ИУДЕЯ. ИЕРУСАЛИМ. 28 августа (10 сентября) 1917 года.

Капитан Устинов с интересом посмотрел на собеседника.

— Герр майор, я уважаю вашу твердость, но законы и обычаи войны не считают капитуляцию перед превосходящими силами противника, чем-то таким уж вопиющим. Вы же прекрасно понимаете, что сегодня мы возьмем Иерусалим. К чему лишние жертвы?

Майор Вюрт фон Вюртенау презрительно парировал:

— Но ваша 38-я дивизия месяц держалась в окружении под Двинском. Что ж она не капитулировала?

Устинов пожал плечами.

— У них была возможность и была надежда. У вас нет ни того, ни другого. Резня под Вифлеемом ясно показала, что помощи вам ждать неоткуда. Фото плененного генерала Мендеса вы видели. Мы за истекший день получили по воздуху достаточно тяжелых средств для штурма и днем все будет кончено.

— Откуда такая уверенность?

— Бросьте, майор. Я не блефую, и вы это прекрасно знаете. То, что я прошел через все ваши посты и сижу в вашей комнате, как мне кажется, должно достаточно ярко проиллюстрировать наши возможности. Заметьте, я прошел незамеченным. И ни один ваш часовой не пострадал. Но может быть и иначе. Слишком несопоставим уровень подготовки боевого офицера Сил специальных операций Русской Императорской армии и разжиревших разленившихся в тылу солдат, которые делают вид, что охраняют склады от воровства со стороны местных.

— И что вы от меня хотите?

— Мы не хотим понапрасну проливать кровь в Святом Городе. Но сегодня мы войдем Иерусалим. В покинутый вами Иерусалим или переступив через ваши бездыханные тела.

— Это просто пустая похвальба! Мы будем сражаться и покажем, как умеют воевать немцы!

Капитан заметил:

— Ну, в этом нет сомнений. Немцы умеют умирать. Гибель "Гебена", "Бреслау", десяти германских линкоров в битве в Моонзундских полях, множество других случаев на суше и на море, все это доказывает, что немцы умеют погибнуть во имя Фатерлянда. Правда сдача линкора "Гроссер Курфюрст" доказывает, что и капитуляция знакома германцам, не так ли? К тому же, доблестных немцев у вас примерно с роту, против двух русских и итальянских бригад, а чего стоят ваши османские союзники, наочно показала резня у Вифлеема, где за считанные минуты глупо погибла целая конная дивизия.

Германский майор хмуро смотрел на русского офицера.

— Чего вы хотите? Вы же понимаете, что мы не сдадимся, даже если османы разбегутся. Мы дадим бой. Даже если он станет последним для нас.

— Мне кажется, есть лучший выход.

— Какой же?

— Мы входим в город, а вы покидаете его. Без боя. Без капитуляции. С честью. Уступая превосходящей силе.

— Это невозможно. Мы будем сражаться.

Устинов устало покачал головой.

— Герр майор. Не будет никакой героической гибели. Наши снайперы уже на местах и на рассвете, еще до того, как успеете добраться до своих позиций, вам, и большей части ваших офицеров просто вышибут мозги. Долго ли после вашей глупой гибели будут сражаться ваши солдаты? А те же османы, которые уже только и думают о том, как бы сбежать с поля боя, не так ли?

— Это все блеф.

— Что ж, до рассвета осталось два часа. Ждать уже не так долго. У вас есть возможность проверить мои слова.

— А если я сейчас вызову караул?

— Валяйте. И вы умрете прямо сейчас, не дожидаясь рассвета.

* * *

АВСТРО-ВЕНГЕРСКАЯ ИМПЕРИЯ. БУДАПЕШТ. 28 августа (10 сентября) 1917 года.

Контр-адмирал Хорти ехал в машине привычным маршрутом и оттого без особого интереса скользил взглядом по спешащим по улицам жителям венгерской столицы.

В сущности, с начала войны в Будапеште мало что изменилось. Сражения полыхали где-то там, в сотнях километров отсюда и лишь большое количество военных на улицах указывало на то, что война все же идет. Особенно резало глаза немалое количество солдат в германской военной форме, коих тут практически не было раньше.

Адмирал криво усмехнулся. Союзнички. В той же Вене германцы контролировали уже почти все ключевые посты и места, явно не доверяя австрийцам. В Будапеште до недавнего времени было полегче, но в последние дни в город стало прибывать все большее количество немецких частей. Якобы транзитом на фронт, но Хорти прекрасно знал, что это лишь предлог.

Операция "Цитадель", в которой ему пришлось участвовать с венгерской стороны, не допускала двоякого толкования — только тотальная мобилизация всех ресурсов, только полное единение управления войсками союзников, только централизация всей полноты власти в руках военной верхушки двух империй, могли дать шанс Центральным державам вырвать победу в этой затянувшейся войне.

Фактически в двух державах произошел военный переворот, поскольку и в Германии, и Двуединой монархии сами монархи были явочным порядком отстранены не только от управления войсками, но и вообще от управления государством как таковым, довольствуясь ничего не значащими церемониальными постами далеко от своих столиц. Но тут уж было не сантиментов и церемоний. На карту было поставлено все.

Хорти был согласен с Гинденбургом и Людендорфом в части того, что потеря Османской империи и измена Болгарии, хотя и нанесли тяжелейший удар по союзникам, но все же этот удар не стал смертельным. Как и разгром немецкого флота при Моонзунде, и потеря самим Хорти нескольких австро-венгерских линкоров в Адриатике.

И Германия, и Австро-Венгрия еще были способны воевать и были достаточно далеки от поражения. Минимум, еще на полгода ресурсов у них должно хватить и призрак голода и, как следствие, призрак тотальных беспорядков, по всем прогнозам аналитиков, ожидался ближе к весне будущего года, когда исчерпаются все запасы продовольствия, а новый урожай еще не взойдет. Были даже совершенно отчаянные предложения пустить на прокорм и посевной фонд, но это означало гарантированный голод уже летом-осенью, поэтому о таких мерах, как о шансе последней надежды, пока рассуждали сугубо теоретически.

Немало вреда нанес неурожай картофеля, что весьма усугубило положение и грозило весьма серьезными проблемами, но, опять же, до начала весны продовольствия должно хватить, пусть и в очень урезанных нормах на человека.

Но было главное — армии Центральных держав все еще были готовы воевать, а время от времени вспыхивающие мятежи все же не носили пока всеобщий характер. На их стороне было преимущество хорошо развитых транспортных сетей и возможность оперативно перебрасывать войска с одного фронта на другой, в то время как их противники, хотя и имели численное преимущество, но все же были лишены такой возможности, растянув свои силы по огромным пространствам, с плохими дорогами и трудными условиями.

Более того, с каждым днем противоречия во вражеском лагере становились все более явными и все более острыми.

Что ж, не зря ведь руководители "Цитадели" считали, что ключ от победы Центральных держав лежит в Москве. Чем больше побед одерживает этот русский царь Михаил, тем больше у него врагов среди союзников. Царь Михаил уже здорово напугал англосаксов по обе стороны Атлантики, и они все меньше заинтересованы в крахе Германии и Австро-Венгрии, явно понимая, что поднимающемуся на задние лапы русскому медведю нужно в Европе кому-то противостоять.

Так что перспектива объединения всех сил западной цивилизации против русских варваров и прочей, примкнувшей к ним мелочи, становилась реальнее с каждым днем.

Да и в самой России становится все более неспокойно, слишком резко Михаил заложил руль, слишком велик крен государственной машины, слишком многим новый царь встал поперек дороги. Сохраняя внешнее благополучие, российский корабль уже черпает бортом воду.

Хорти усмехнулся своим мыслям.

Нет, ничего еще не кончено. И болгары еще пожалеют о своем предательстве.

* * *

ВЫСОЧАЙШИЙ МАНИФЕСТ

БОЖЬЕЙ МИЛОСТЬЮ,

МЫ, МИХАИЛ ВТОРОЙ,

ИМПЕРАТОР и САМОДЕРЖЕЦ ВСЕРОССИЙСКИЙ,

Царь Польский, Великий Князь Финляндский,

и прочая, и прочая, и прочая.

Объявляем всем верным НАШИМ подданным:

Взойдя на Престол Всероссийский МЫ обещали верным НАШИМ подданным решить ряд важнейших вопросов нашего бытия, общественного развития и основ нашей жизни.

Исполняя обещание НАШЕ, МЫ Высочайше Повелели созвать Съезд аграриев России для решения краеугольного вопроса крестьянской жизни — вопроса земли и упорядоченного пользования нашими пашнями, садами, пастбищами и прочим.

Выбранные обществом делегаты по повелению НАШЕМУ собрались в столице государства НАШЕГО городе Москве 7 сего августа для подготовки положений "Закона о земле в Российской Империи", который опирался бы в основе своей на чаяния народные и на благо всей Державы НАШЕЙ.

Съездом аграриев России был подготовлен окончательный документ, который лег в основу Закона и был поддержан большинством делегатов.

Опираясь на наказы народных собраний на местах, в армии и на флоте, на мнения и предложения делегатов-аграриев, а также отвечая на общественные чаяния, настоящим Манифестом МЫ Высочайше одобряем "Закон о земле в Российской Империи".

Настоящим МЫ Высочайше утверждаем:

1) Вся земля, все недра ее, леса и воды, степи и пастбища, прочие природные богатства, дарованные нам Творцом для прокорма человеческого, являются общественным достоянием и пребывают извечно в коллективной собственности народа НАШЕГО, даруя плоды свои через труды людские и попечение ГОСУДАРЯ ИМПЕРАТОРА ВСЕРОССИЙСКОГО.

2) Земля не может быть никоим образом из всенародной собственности отчуждаема. Вся земля: государственная, удельная, кабинетская, монастырская, церковная, посессионная, майоратная, частновладельческая и прочая, обращается в всенародное достояние и переходит в пользование всех трудящихся на ней.

За пострадавшими от имущественного переворота признаются права на справедливую компенсацию, порядок которой определяется Законом, а также право на общественную поддержку на время, необходимое для приспособления к новым условиям.