Невероятно и, тем не менее, факт — только сейчас новообращённый пластун заметил смутное шевеление воздуха в засечной черте, в полуверсте от места их встречи.

— Ну и сколько их? — перебил он учителя.

— Было пятеро, — буркнул Хорт. — Сейчас одним меньше. Я тут вот что подумал — зачем ребятам ишачить на этом прожоге? Пешими засеку они и так пройдут. А? По лесу погуляют... может на волка какого-нибудь набредут...

— Так-то оно так, — рассудительно молвил Данилка, сдерживая улыбку. — Знать бы ещё, где они лошадей держат...

— Да там же, где пятый сидел, — ответил Хорт и, не выдержав роли, подмигнул догадливому ученику. — Айда!

В небольшом, неглубоком овражке, понурив короткие шеи, теснился десяток ногайских коней, связанных воедино двумя арканами. Хорт, усевшись на Чалого, явно обрадованного встречей с хозяином, ухватился за плеть и с молодецким посвистом погнал четвероногие трофеи вдоль Полосы. На звук из прожога выскочили две фигурки, потешно размахивающие руками. Данилка выпустил в них полколчана, одна из фигурок дёрнулась и захромала.

— Молодец, Дангилка! — похвалил он себя с чувством глубокого удовлетворения. От Хорта всё равно не дождёшься... Пришпорил Серого.

Они до самого полудня переправляли лошадей из Степи в Лес. На всякий случай отъехали подальше от последних членов уничтоженной банды: конечно ходоки из ногаев ещё те, да мало ли.... А потом Хорт подстрелил молодую розовоухую свинку, и они устроили себе царский обед, щедро вознаградив собственные желудки за длительное воздержание.

— Подранил, говоришь, — благодушно ворчал Хорт, вгрызаясь в печёный окорок, истекающий жирным соком. — Это хорошо. Считай, что их уже трое — с раненым они чикаться долго не станут. А вот то, что десяток стрел на подобную дурость извёл — это здря! Ещё пригодились бы. Слушай сюда, Клычонок! Шайку эту отпускать вредно для нашего дела. Если хоть один до своих доберётся, будет нам к осени головная боль. В засеку они до половины залезли, работы осталось денька на три-четыре. Секёшь?

Данилка кивнул.

— С нашим табуном по степи разгуливать весьма затруднительно, — продолжал старый пластун. — Именно для такого случая согласился я ученика взять. Давай, докажи на что способен! Оставляю тебе наших друзей-пехотинцев, а сам пока сбуду барыш. Если всех ухлопаешь, коня подарю, денег дам, только учти — упустишь — будешь пешком ходить.

— А не боишься, что обману? — ухмыльнулся Данилка.

— Ты-то? Не, не боюсь. Проверить будет проще простого, да к тому же все твои хитрости государевой печатью на морде твоей отпечатаны. Слушай внимательно: без воды в степи никто не выживет, и наши с тобой крымские приятели, по своему обычаю с коня не слезающие, старым своим путём идти не отважатся. Те вёрсты, что верхом они за день одолевали, пешими им и за два не осилить. Пойдут вдоль ручья к Вороне, что вовсе не означает — по бережку, уясни. Нам с тобой, что верхами, что пешими — двое суток ходу. Им — пять, ежели не мешать. За такое время я бы полсотни поганцев положил, ты ж не выпендривайся, на рожон не лезь, весь горшок разом лопать не вздумай. Они конечно щенки лопоухие, но и ты пока что не волкодав. Действуй по-пластунски, наверняка. Сегодняшнюю ночь они проведут в том леске, где мы с тобой их товарищей похоронили. Завтрашний день будешь за ними следить. Дальше полуверсты от берега они держаться не посмеют, но могут на такое же расстояние отодвинуть сторожа. Это имей в виду. Место для засады выбирай, как учили. Нападёшь завтра под вечер, когда выдыхаться начнут, бдительность потеряют. Больше двух стрел разом не выпускай, уходи. На второй день устроишь им три засады во второй половине. Запомни, Клычоныш, лучше отмахать лишних полсотни вёрст, чем на риск идти. Никто не поможет, только сам.

— Не дурак, понимаю.

— Хорошо бы! С берега на берег переправляться задумаешь, делай это у них за спиной. Будешь обходить — только пешим, чтоб даже макушку твою не заметили. Ты их должен пасти, а не они тебя. И в этом помощник тебе — твои же собственные ноги! Не забывай, что у противника под малахаем тоже мозги, а не жижа. Не исключено, что после каждой засады они будут прыгать с берега на берег. Тут смотри сам: если уверен, что попадёшь, стреляй. Нет — не егози, дай крюка, обойди спереди и ищи новую засаду. Только учти — переправу твою они знать не должны. Спать ляжешь, костра не зажигай. И им не давай. Заметишь, что ночью огонь запалили, близко не подбирайся, пусти три-четыре стрелы, сами погасят. Главное — не суетись, усвой, что спешить выгодно им, не тебе. Полдня будешь лежать — лежи полдня, никуда не денутся — приползут, как миленькие! Это день второй. Запомнил?

— Да, — сказал Данилка.

— На третий день они попробуют тебя обмануть. Вероятнее всего, в путь двинутся ночью, во второй половине. Это было бы даже неплохо — пройдут вдвое меньше, умаются вдвойне. В левой суме найдёшь колокольцы и моток бечевы; если на расстоянии десяти вёрст встретятся группы деревьев или кустов, натяни верёвки, подвесь колокольчики. Может, кто расшибётся, ногу подвернёт, а нет, так пусть лишний разок подрожат, понервничают, с ходу собьются. Они тебя уже сейчас, как огня, боятся, а, после того как хотя б ещё одного подстрелишь, вообще перетрусят, если конечно под прицел лезть не будешь... Короче, все преимущества на твоей стороне. Не суетись, действуй без спешки — победа твоя. Задёргаешься или зазнаешься — прихлопнут, как муху. Сами издохнут, а тебя прихлопнут! Перед ночлегом сделай запас вёрст с десяток, успеешь выспаться, прежде чем дотопают. Стрел даю тебе два полных колчана, встретимся на Вороне. Верстах в пяти ниже впадения ручья увидишь здоровенный горелый дуб, от него возьми прямо к Закату, пусти Серого шагом, сосчитай до пятисот, не спеша, найдёшь холмец с низинкой. В низинке всё заросло бояркой и татарником. В кустах — пещерка. Днём отлёживайся, ночью будешь за бродом поглядывать — он в верстах в двух ниже по течению, если от дуба брать. Серого отпусти на волю, он конь учёный — два раза свистнешь, придёт, и чужого к себе не подпустит. Костёр жги в полдень, веток сырых не бери и большого огня не раскладывай. Буду через неделю. Если ж нет — жди ещё сутки и уходи засекой к Цне; там найдёшь сторожу — пусть знают, что я пропал. Теперь спи, выйдешь в ночь.

— Прощай, Хорт! — сказал Данилка, обняв поднявшегося хозяина и учителя. — Спаси тебя Бог!

Хорт хлопнул его по плечу и вспрыгнул на Чалого.

— Да, едва не забыл, — проворчал он, принимая конец аркана. — По сторонам-то поглядывай! Ежели наткнёшься на кого, прячься, где сказано, и до моего появления не высовывай носа! До скорого, Даниил!

Если бы не заблаговременная привычка, Данилка пожалуй что и заревел бы — до того пусто стало вокруг после того, как последний конский хвост исчез за стволами. Ногаев Клычов не боялся.

С того самого момента, как подраненный им противник показал спину молодому пластуну, он думать забыл о почтении, которое внушали кочевники деревенскому люду. Сейчас для Данилки они были всего-навсего злыми собаками, которых следовало остерегаться, но добыть во чтобы то ни стало. Немного смущала неведомая лесовику степная нечисть, но и тут он свято верил в защиту Белокамня и нательного креста. А вот одиночество сильно тяготило юную душу. Хорошо, хоть Серый с ним! Эта мысль согрела сердце.

Незаметно уснул и пробудился, когда изрядно стемнело. Нехотя пожевал кусок свиньи...

— Ну что, брат? — спросил Серого, нетерпеливо сопящего и перебирающего ногами. — Одни мы с тобой остались, так?

Серый кивнул и охотно принял уздечку; похоже, он застоялся и жаждал дела.

Степь встретила их накатами соловьиных теноров и волчьим воем, запахами цветов и влажной травы. Солнце садилось в синем окладе туч. Накрапывало, но слегка. Серый шёл мягким вольготным галопом, глухо топоча в запревшую землю. Верный Раз ласково похлопывал хозяина по бедру, ободряя и напоминая о своём присутствии. Данилка с благодарностью погладил тёплую рукоять.

Плавно прибыла матушка-ночь, Серого пришлось перевести на широкий шаг, а вскоре и вовсе освободить от тяжести седока. Они шли рядом, прислушиваясь и принюхиваясь к ночному полю, час за часом, верста за верстой. Пара волков, подобравшись поближе, нехотя потрусила во тьму — от человека опасно и остро разило железом и рыбьим клеем, с таким лучше не связываться, да и конь не струсил, захрапел угрожающе. Ну, их!

К лесу Данилка подполз в одиночку, сбоку. И в который уж раз убедился в удивительной прозорливости старого пластуна — в глубине рощи действительно мерцал красный огонёк, маленький, точно окровавленный глаз. Вернувшись в поле, Данилка повёл Серого в обход. Ручей в этом месте круто забирал к Востоку, идти пришлось долго — на привал устроились, когда восточный край неба уже окрасился розовым бликом.

Место для наблюдения Данилка выбирал тщательно и наконец нашёл то, что нужно. Это был старый курган, осевший с течением времени до высоты человеческого роста, обросший дерниной и кустарником. До воды было не больше восьмидесяти шагов, в сторону степи мелким ковшом тянулась продолжительная долинка, постепенно взбирающаяся на возвышенность. Здесь ленивые ходоки вряд ли пойдут. Путь им — мимо кургана.

Данилка ослабил подпругу четвероногому своему заединщику, вдоволь напоил его шагах в трёхстах ниже по течению, умылся. Теперь ждать. Ждать. Что как известно, ничем не лучше бега вдогонку. Он успел и поесть, и даже вздремнуть, разморившись от длительной лёжки. Степняки показались в самый полдень — три малозаметные точки на зелёном ковре поля. Данилка вздохнул и отправился готовить скакуна к делу.

Ногайцы шли медленно, в перевалку, поминутно утирая пот, струящийся с бритых голов. Данилка, не торопясь, накинул тетиву на рог лука, вынул из колчана две тяжёлые широколезвенные стрелы. Приглядевшись повнимательней и заметив, что лишь у одного из татар лук находится в напряжённом положении, вынул ещё три. Вот гадство! Будто услыхав его жаркие мысли, двое других из троицы пешеходов тоже изготовились к бою. Да оно и понятно. Данилка убрал лишние стрелы обратно в колчан.

До врагов было метров триста, когда они вдруг вскинули луки. Щёлк! Щёлк! Данилка едва успел пригнуться, как на голову шею с шорохом посыпались свеженькие листочки и мелкие веточки. Ногаи, на ходу перезарядив своё смертоносное оружие, по-прежнему шагали ни шатко ни валко. Ждать! Ждать! Осталось меньше двухсот метров, когда последовал новый залп. На этот раз юный пластун был настороже и залёг прежде чем луки поднялись на уровень глаз. Практические уроки, взятые у специалиста своего дела, больше, чем все его разглагольствования, приучили Данилку к терпению. Он встал на колено и, выбрав себе цель пообъёмистее, натянул лук до самого уха. Кончик стрелы опустился чуть ниже вражеского лица. Тетива глухо хлопнула по рукаву. Не теряя времени на проверку результативности выстрела, Данилка выпустил вторую стрелу, немного снизив прицел. И, вскочив на Серого, крепко лягнул его пятками в рёбра.

Вслед полетели угрозы и стрелы, но, ни те, ни другие вреда пластуну не доставили никакого. Серый мчался, как ураган, забирая к Закату — в Степь. Когда не только враги, но и сам курган затерялся за линией горизонта, Данилка повернул коня назад — к лесу, и полчаса гнал его полным намётом. Затем, давая ему передышку, пустил шагом к ручью.

Серый перемахнул пятиметровую полоску воды одним прыжком. Держа изгибы русла на пределе видимости, Данилка проехал десяток вёрст и, спешившись, прокрался к берегу. Конь шёл следом, чутко наблюдая за седоком в ожидании условного знака. Спрятав его в небольшой, но глубокой ложбинке, Данилка залёг за молоденькой ивой, растущей у самой воды.

Через час на другом берегу появились две крошечные фигурки, третья тащилась сзади, отставая на полверсты или чуть больше. В душе Данилки жалости не было. И думал он лишь об одном — подранка нужно добить, прежде чем браться за остальных. Эти псы почитали величайшей заслугой похищение русских, польских, литовских детей. Эти крысы не церемонятся даже с собственными сотоварищами, оказавшимися менее удачливыми, нежели прочие. С какой стати щадить подобных ублюдков? Добить! Непременно добить!

Он не испытывал гнева, в сердце властвовали омерзение и холодный расчёт. Если ранить другого, потерпевшие могут объединиться в своём недуге и принудить здорового вернуться в лесок, засесть под его прикрытием и выждать, либо выздоровления, либо подхода какой-нибудь иной шайки. Этого допустить нельзя. Хорт, подробно расписывая план действий для ученика, подразумевал и подобный вариант.

Пришло и решение. Данилка пропустил добытчиков мимо, переправился снова вместе с конём и ринулся в погоню, держась под прикрытием невысокого, не крутого правого берега. Путешественник, подстреленный им, за это время отстал от приятелей ещё на двести шагов, хотя и эти тащились, будто сонные мухи. Он всё озирался по сторонам, видимо, хорошо понимая, на кого в первую очередь начнётся охота.

"Умён, собака!" — подумал Данилка и приказал Серому остаться на месте. Последнюю версту он преодолел, согнувшись в три погибели, временами касаясь влажной земли пальцами рук. Он вынырнул над поверхностью берега с натянутым дотуга луком метрах в тридцати позади жертвы. Ногай обернулся в этот же миг и вскрикнул, как заяц в собачьих зубах. Стрела прогудела гигантским шмелём и до половины вонзилась в самую середину груди. Лук выпал из разжавшейся руки, кривые ножищи подломились, обрушив грузное тело в зелёную щётку травы. Третий!

Сотоварищи Данилкиной жертвы даже не обернулись — спешили убраться подальше, надеясь, что беспощадные загонщики удовлетворятся смертью подранка или хотя бы задержатся, шарпая его имущество. Игра пошла жестокая, и спасти могли только тёмная ночь, быстрые ноги, да исключительное везение. В этих местах, по степным меркам, было довольно оживлённое движение: броды через Ворону открывали доступ ко всему междуречью Цны и Выши, а безымянный ручей — арена смертельной пьесы, разыгрываемой пластунами — представлял собой наиболее удобную дорогу к Засечной Черте. Очень хотелось метнуть в сторону беглецов стрелу-другую, но Данилка превозмог мстительное чувство — пусть надеются, что отвязались.

Подозвав Серого, в третий раз переправился через ручей, обошёл жалкие остатки разбойной ватаги по широкой — на пределе видимости берега — дуге. Отмахали вёрст шесть-семь, заново вышли к воде, начались поиски места последней — на сей день — засады. Нет, недаром всё-таки таскался Данилка с неугомонным Хортом, недаром прел в раскалённой кольчуге и стаптывал ноги: одного взгляда хватило ему, чтобы найти иезуитски-коварную позицию, беспроигрышную по всем статьям.

Густые ивовые заросли здесь протянулись вдоль берега на полверсты, чуть в стороне в неглубокой влажной ложбинке виднелась группа рябин, ещё дальше — большой зелёный бугор — всхолмье. Настоящая западня, изготовленная самой природой! Чтоб обойти её, крымчакам пришлось бы забрать далеко в степь, на что они вряд ли решатся, учитывая спешку и отсутствие необходимых сил. Скорее, прижмутся к самому подножью бугра, держась подальше от опасных кустов.