Злодеями не рождаются

— Хе, да мой дед умел вогнать ядро так, чтобы оно подорвало крюйт вражеской посудины, а потом еще рикошетом вонзилось в жопу их капитану! — прогремел задетый подозрениями Гиттемшпиц, — Сам я воюю иначе, но если припрет, могу послать пару-тройку чугунных подарков врагу так точно и быстро, как даже сетрафийская почта не умеет.

Дворецкий одобрительно кивнул. Они сидели в небольшой и скромно обставленной комнате для слуг. Надо отдать де Люмино должное, в отличие от многих аристократов, маркизы стремились создать своим "второсортным" людям божеские условия. В эту комнату отправлялась умирать старая, отжившая свой срок мебель. А потому в ней тут не было недостатка, — по стенам как ветераны былых сражений выстроились стулья с протертой обивкой, рассохшимися спинками и порой недостающими ножками. Под потолком висела позеленевшая от времени люстра на сто свечей из бального зала. Она была столь велика, что нижние ее подсвечники нависали над самым столом, где, расположившись в драных креслах позапрошлого правления, неспешно беседовали два слуги. Низко висящая люстра немного мешала беседе, зато от нее было удобно прикуривать. Стол был добротен, надежен и еще очень крепок, всей вины для свалки в нем было в наборе разнотемных пятен от свечей, которых накопилось излишне много для взора господ. На столе стояли четыре бутылки портвейна, две початых, глубокие штофы и блюдо с бужениной.

Чокнулись, выпили за артиллерию, помолчали. Жак Лон тяжело вздохнул.

— Даа, было, время, были люди. А теперь? Кому достанется этот дом? Поэту? — он удрученно покачал головой, неловко отмахнулся от грустных мыслей и случайно выбил свечу из люстры, тут же украсившую стол новым темным пятном, — Потом сыну поэта... Тоже знатному писуну. А в худшем случае этому мелкому чернокнижнику.

Дворецкий зябко передернул плечами, налил себе еще портвейну, тут же пригубил.

— Чернокнижнику? — удивленно поинтересовался хальст, Гиттемшпиц был не так уж сильно пьян, — общаясь с ванн Роттенхерцом и суровыми южанами-алмарцами, напарник охотника привык пить много и крепко.

— Не стоило мне этого говорить. — Старый слуга пожал плечами, — Впрочем, раз начал. Чего таить грех. Я про маленького хозяина. Того, которого сейчас твой патрон лечит.

— Ну, читает парень про монстров и ведьм, это мне Иоганн говорил, — безралично заметил хальст, — с чего сразу чернокнижник то? Говорят, наоборот, на монстров охотиться собирался.

Жак невесело рассмеялся.

— Разве что на таких, которых в качестве домашних тварей завести можно. Я в этом доме не только дворецкий. Старый маркиз мне доверяет. Еще я ведаю ключами, набираю слуг и конечно служу библиотекарем. Тут в особняке славная библиотека, есть пергаменты, которым полторы тысячи лет. Обширная коллекция документов Круговых походов. Молчун Луи привез. Ну и непростые вещи имеются. — Лон и правда гордился особняком, который ему доверили как старшему слуге, и историей дома Люмино.

— И что с того? — хальст уже понял, что разговор принял необычный поворот, он даже перестал себе подливать.

— А то, месье хальст, что именно я выдаю маркизам книги, и я же убираю их на место. Некоторые под замки, а некоторые и в цепи. Старина Жак "Сверчок" может и дряхл, но не глуп. — Промочив горло неблагородными продуктами хозяйских виноградников, дворецкий продолжил — Днем парень читал про всяких монстров, и безобидные поделки типа "Молота ведьм" для мирян. А вот ночью... "Пророчества червя", отрывки "Витум малефициум", "Черная рука", жизнеописание "Виттуса Мальгвезийского", "Дневники безумной тени", даже "Серого кролика".

Повисла долгая тишина. За время странствий с ванн Роттенхерцем Гиттемшпиц слышал немало страшных вещей. Эти книги можно было назвать неоднозначными. Не подходящими для детского ума. Да что там — их можно было назвать опасными. От этих книг веяло могилой и вечным проклятьем. "Витум малефициум" — рассказывал об адской иерархии и не был запрещен только потому, что считался творческим вымыслом. "Черная рука" — сборник историй о деяниях печально известной секты чернокнижников-серийных убийц. "Серый кролик" — дневник деяний вампирского лорда, развивающего теории о вечном превосходстве зла в человеческой душе.

— Ты что-то подозреваешь? — поинтересовался Гиттемшпиц очень серьезно.

— Оставьте это, месье хальст, — устало отмахнулся дворецкий. — Я служу этому дому уже очень долго и не позволю нанести ей никакого урона. Это просто пьяные откровения. Луи — прекрасный мальчик, может быть немного странный, увлекающийся. Чуть более жестокий, чем другие сверстники. Но это все. Записывать двенадцатилетку в еретики — я лучше руку себе отрежу. Он надежда этого дома, я не пожалею для парня своих медалей, если будет нужно, всей бесполезной груды. Подрастет — глупости уйдут, а вот дедовская хватка останется. Надеюсь.

— Ну, пусть так, — завершая неприятную тему согласился Гиттемшпиц и улыбнулся, — выпьем же за светлую надежду этого дома — Карла Луи де Люмино!

Чокнулись, выпили.

— А эта Тильда та еще штучка, — перевел тему хальст.

— Предпочитаю нашу служанку Мирту, — рассмеялся дворецкий, — Люблю дам милых, добрых и молодых, не в пример тем, которые, если что могут тебя заживо сварить и подать как свинину.

Разговор перешел на дам.

Утром Гиттемшпиц хотел поведать о ночной беседе Иоганну. Просто, чтобы хозяин был в курсе. Но ванн Роттенхерц отбыл после полудня, а все время до отъезда печально беседовал с маркизами, старым и молодым, и сворой родственников о состоянии Луи. А потом снова была комната, злобный кот, браслеты из холодного серебра и умиротворенный мальчишка с ангельским лицом, которого хальст должен был охранять от невзгод, ожидая возвращения напарника. Иоганн уехал за новой панацеей и весьма надолго.Каждая битва для кого-то последняя.

День утопал в крови. Красную пыль нес шакал-ветер, багровое солнце в далеких небесах раскалило песок и стены Форта последней надежды, будто старой коростой покрытые облупившейся алой глиной. Кровь на белых туниках кругоносцев из-за контраста выделялась особенно ярко. Штурм шел уже второй час, крови было в достатке.

Один за другим братья падали под шквалом стальных ос, стрелы летели снизу, от подножья вала, где кружила волчья стая легких всадников Рашида. Воины проклятой сотни Луи де Люмино отвечали арбалетными залпами, грохотом пушек и треском аркебуз. Но если внизу, в постоянно движущейся, меняющей очертания и облик, перетекающей сама в себя массе людей и коней, болты и свинец просто растворялись, будто песчинки в окружающей поле боя пустыне, то наверху, каждый мертвый отзывался погребальным звоном по нервам его товарищей. Убитых, в тщетных попытках верить в лучшее, оттаскивали к подножью смотровой башни, раненных — во внутренний двор, где несколько прибившихся к отряду маркитантов-смертников омывали кровоточащую плоть и наскоро перевязывали ее воняющими смертью тряпками, оставшимися от ушедших в лучший мир. Луи знал — скоро раненные обратятся мертвыми, а тела мертвых будут преданы поруганию мстительными ордами ночного бога.

Бой шел не на равных. Внизу, вращающиеся в безумной пляске войны скакали, метая свои острые стрелы, конные лучники, их было меньше тысячи, но постоянное мельтешение заставляло даже самых привычных воинов думать, что их там несчетные мириады. Вдалеке, с верной дружиной лучших воинов, на холме расположился Рашид "Великолепный", эмир Сгоревшего Города, Рашид "Мясник", как его звали кругоносцы. Дерзкий военачальник не желал оставлять за спиной ни одного очага сопротивления. Он обещал, что ни один неверный не минует его меча. Хмааларец выжидал, за ним шла его неисчислимая армия. Но ждал он, пока стрелы измотают дерзких южан, чтобы можно было перейти от прелюдии к основному действу. Говорят, в своем гареме эмир всегда заставлял жен играть друг с другом, прежде чем возлечь с одной из них. Стеной из ненависти и стали вокруг Рашида блистали его тяжелые всадники — сипахи.

— Траханый в жопу недоносок. — На стену, отдав приказания своим людям, взошел Эктор, в его доспехе торчало с десяток стрел, но он не обращал на них никакого внимания: большинство застряло в кольчуге, а парочка наверняка запуталась в жестком, черном волосе, которым зарос ветеран. — Меня бесит он, его намасленные мальчики на тощих клячах и эта тряпка с черной закорючкой над ними.

— Ничего, Эктор, — хладнокровно произнес Луи де Люмино, от подножья вала прилетела стрела и разбилась о наплечник с кругом, — Скоро он тебя прикончит, и ты забудешь о ненависти.

— Умеешь ты подбодрить, — рыцарь хлопнул командира по спине и выпустил стрелу из тяжелого арбалета в беснующееся море смерти и у подножия форта, наверняка там сейчас же упал смуглый воин с перекошенным лицом, отдавший жизнь за освобождение своей земли. — Мы еще повоюем!

— Картечь! — Запыхавшийся и весь покрытый пороховой копотью по стене, от артиллерийской позиции приблизился наемник Бернард.

В тот же момент стрела одного из наиболее метких или удачливых воинов черного бога сорвала с него берет с запыленным пером.

— Бляди! Идите сюда и возьмите меня! — командир стрелков неистово выпалил из двух пистолетов сразу, внизу прервалась еще чья-то жизнь, наемник не знал промаха, а по неверным стрелял только "злыми зарядами" — пулями, скрепленными леской. Затем он выхватил из кобуры гартарудский паровой револьвер и выстрелил еще два раза, окутавшись белым дымом.

— Ты что-то хотел сказать? — стрела оцарапала щеку брата Луи, это максимум на что могли рассчитывать хмааларцы, доспех ценой в баронство защищал своего хозяина от оружия дальнего боя, сохраняя для честной схватки лицом к лицу.

Круглое, симпатичное лицо Бернарда просто дышало яростью, ни дать ни взять — школяр, которому "несправедливо" поставил неуд старый профессор.

— Притащите этих смуглых педиков к стене! И я обрушу на них всю любовь моих девочек! — голос был сильным и звонким, от переизбытка эмоций сбивался на писк.

— Вылазка? — рука брата Микаэля поймала стрелу в дюйме от горла Бернарда.— Звучит разумно. Ударим быстро, заставим противника за нами погнаться, заведем под залп бомбард.

— Я в курсе, как это делают, брат, — ответил задумчивым голосом Луи.

— Желаешь, чтобы я возглавил атаку? — пропустив остроту поинтересовался рыцарь Ордена Красной Перчатки.

— Нет, — отрицательно покачал головой командир форта без надежды. — Если идти, то всем. Бернард. Останешься командовать обороной. Мы немного растолкаем этих ленивых трусов.

-Вот это дело! — восхитился Эктор, — Мой брат давно жаждет крови неверных!

Массивный рыцарь похлопал тяжелой рукой свой огромный молот из холодного серебра.

— По коням, — вскинул руку, отдавая команду, брат Луи.

Внизу сразу началась суета, заметались бойцы, выводя из импровизированных стойл, сокрытых от стрел, сохранившихся в строю боевых лошадей, засверкали одеваемые тяжелые доспехи кавалерии. В бой шли командиры — Луи де Люмино, брат Микаэль и его легкая кавалерия, Эктор и нескольку лучших рыцарей-ветеранов из его тяжелой пехоты, хорошо умеющих держаться в седле. Всего 26 человек. И 27-й — Патрик.

— Тебе нет необходимости идти в бой, друг мой, — обратился командир проклятого воинства к своему оруженосцу, когда тот помог ему подняться в седло, — Многие не вернутся. Я буду скорбеть много больше, если ты окажешься среди них.

Шестнадцатилетний парень в кольчужном хауберке и нескольких сегментах доспехов (на полный у него не хватило денег и трофеев) улыбнулся и ответил:

— Смерть я смогу пережить, мой господин, но не позор.

Сумрачно кивнув, Луи повернулся к потрепанному отряду кругоносцев:

— Братья! За этой стеной кучка шакалов, решивших, что они могут скалиться на воинов Единого! Покажем этой мрази, как они ошибаются?!

Пехота уже открывала ворота, стрелы градом сыпались на щиты и стены, снизу разносился гул голосов и грохот копыт. Луи тронул бока верного коня — могучего, черного дестриэ по кличке "Меч". Позади Патрик, чуть отстав, взлетел в седло своего жеребца. Шаг, рысь, галоп — кругоносцы шли в атаку. На стенах бронзовые бомбарды заряжали картечью.

Пасть древней крепости распахнулась и извергла поток обнаженной стали, молниеносный бросок и кругоносцы врубились в неровные боевые порядки хмааларцев. Их успеху сопутствовало легкое вооружение противников — акинаки, реже легкие сабли и дротики для ближнего боя у противника, а так же тактика боя конных лучников. Стрелки на легких лошадях постоянно находились в движении, большая часть держалась так, чтобы оставаться за пределами стальной мести форта, они приближались, чтобы выпустить рой стрел, и тут же отступали назад, давая место другим.

Враг, чувствуя свое полное превосходство над рыцарями форта, не ожидал дерзкой вылазки, кругоносцы сталью и яростным натиском тут же внесли разлад в нестройные ряды лучников, многие предпочли отступить, и многие из отступивших, переоценив опасность, бросились прочь в паническом бегстве.

Брат Луи вел клин вперед. Находясь на острие атаки, он первым снял кровавую жатву в рядах врагов. Первый противник — всадник со злым, смуглым лицом и пронзительными голубыми глазами, упал рассеченный "Стражем пламени" от плеча до середины живота, его конь, бешено вращая глазами, рванулся в сторону, ударил соседа и в треске костей повалился на песок, увлекая вниз лошадь и седока. Следующим был мальчишка лет девятнадцати, тщетно пытавшийся вырастить бороду, он оказался быстр, даже выпустил кругоносцу стрелу в лицо, почти в упор. Рыцарь отклонил ее мечом, а затем протаранил лучника своей лошадью. Ударами могучих копыт дестриэ прикончил тонконогого хмааларского жеребца и седока.

По правую руку от Луи скакал брат Микаэль, он был окружен алым свечением, а ятаганы в сильных руках рыцаря Ордена сияли, будто только что извлеченные из кузнечного горна. Рубанув обоими клинками, неистовый всадник свалил сразу двоих, запахло горелым мясом. На него налетели сразу трое, неистово размахивая саблями, три вспышки пламени — один падает с выжженным лицом, второй скачет прочь, пытаясь удержать дымящиеся внутренности, лезущие наружу, третий широко скалится выросшим на горле ртом.

Патрик, ранее отставший, пару раз появлялся возле невозмутимо прокладывающего себе путь в толпе людей и коней Эктора, но потом полностью исчез из поля зрения командира отряда. Ветеран же очень скоро расчистил себе место на поле боя, будто бог войны, воплощение Единого-Воина, которого более прочих почитали кругоносцы, он повергал в прах легко вооруженных воинов не способных ни пробить его доспех, ни остановить сияющий золотистым светом молот. Вот упал, поверженный вместе с конем, тяжеловесный бородач, с особым луком из костей и рогов, затем вылетел из седла лишившийся челюсти десятник хмааларцев, которого не спас ни шишак с конским султаном, ни чешуйчатая кольчуга.

Вылазка оказалась удачной, даже более того, враги умирали десятками, кругоносцы же потеряли всего пятерых. Брат Луи понял, что надо отступать, только когда увидел вдали, на поле боя блеск доспешной стали и знамя с черным полумесяцем. Впечатленный Рашид сам решил наказать дерзких "неверных".